Тихо вхожу во внутренний дворик, по радио ненавязчиво играет песня «Трудно любить», и я благодарна, что она маскирует мои шаги, чтобы я не разбудила его, когда ставлю рядом с ним на стол его обезболивающие и тарелку с едой.

— Теперь ты тоже можешь идти.

Его грубый голос пугает меня. Подскакиваю от его неожиданных слов. Начинаю закипать. Смотрю на него и ничего не могу сделать, кроме как покачать головой, бормоча в неверии, потому что его глаза все еще закрыты. Все произошедшее за последние пару дней поражает меня калейдоскопом воспоминаний. Дистанция и избегание. Здесь есть нечто больше, чем раздражение от того, что он чувствует себя ограниченным на время выздоровления.

— Есть что-то, от чего тебе нужно облегчить душу?

Над головой кричит одинокая чайка, пока я жду ответа, пытаясь подготовиться к тому, что он собирается мне сказать. Его слезы без объяснений и просьба уйти — совсем не хороший знак.

— Мне не нужна твоя проклятая жалость. Разве у тебя нет дома, полного нуждающихся в тебе маленьких мальчиков, чтобы помочь реализовать эту присущую тебе черту, нависать над кем-то и подавлять?

Он мог бы обозвать меня всеми ужасными словами, и это не было бы так больно, как те слова, которыми он меня ударил. Я ошеломлена, рот открывается и закрывается, когда я смотрю на него, его лицо обращено к солнцу, глаза все еще закрыты.

— Прошу прощения? — этот ответ не подходит тому, что он только что сказал, но это все, что у меня есть.

— Ты слышала меня. — Он приподнимает подбородок почти в пренебрежении, но его глаза по-прежнему закрыты. — Ты знаешь, где дверь, милая.

Возможно, недостаток сна притупил мою обычную реакцию, но эти слова просто переключили рубильник. Чувствую, как время вернулось на несколько недель назад, и у меня сразу же появляется моя защитная броня. Тот факт, что он не смотрит на меня, действует как керосин на пламя.

— Какого хрена, происходит, Донаван? Если ты собираешься меня отшить, по крайней мере, можешь оказать мне любезность и посмотреть на меня.

Он зажмуривает глаза, как будто его раздражает, что ему приходится обращать на меня внимание. Ему удалось ранить меня за пять минут нашего пребывания вдвоем, и тот факт, что моя эмоциональная стабильность держится на волоске, совсем не помогает. Он наблюдает за мной, и на его лице появляется тень ухмылки, будто он наслаждается моей реакцией, наслаждается игрой со мной.

Невысказанные слова мелькают в моей голове и шепчут, призывают присмотреться. Но что я упускаю?

— Райли, наверное, будет лучше, если мы назовем это так, как мы это видим.

— Наверное, будет лучше? — мой голос усиливается, и я понимаю, что, возможно, мы оба очень устали и перегружены всем, что произошло, но я все еще не понимаю, что, черт возьми, происходит. Внутри меня начинает расти паника, потому что ты не можешь цепляться за кого-то, кто не хочет, чтобы его удерживали. — Какого черта, Колтон? Что происходит?

Отталкиваюсь от кресла, подхожу к перилам и мгновение смотрю на воду, нуждаясь в минуте, чтобы сбросить разочарование, чтобы суметь возродить терпение, но я так вымотана хлещущими по мне эмоциями.

— Ты не можешь отталкивать меня, Колтон. Не можешь в одну минуту нуждаться во мне, а в следующую отталкивать с такой силой. — Стараюсь сдержать боль в голосе, но это практически невозможно.

— Я могу делать все, что захочу! — кричит он на меня.

Оборачиваюсь, стиснув челюсти, вкус отторжения свеж во рту.

— Нет, если ты со мной, то не можешь! — мой голос эхом разносится по бетонному патио, мы смотрим друг на друга, тишина медленно душит возможности.

— Тогда, может, мне не стоит быть с тобой. — Спокойная сталь в его словах выбивает меня из колеи. Боль отдается в груди, втягиваю воздух. Какого черта? Я что, неправильно все поняла? Что я упускаю?

Хочу разорвать его на части. Хочу обрушить на него ярость, отражающуюся во мне.

Колтон на мгновение отводит глаза, и в этот момент все, наконец, становится ясно. Все части головоломки, которые казались неправильными на прошлой неделе, наконец-то соединяются.

И теперь все так прозрачно, что я чувствую себя идиоткой, что не смогла собрать все воедино.

Пора раскрыть его блеф.

Но что, если я раскрою и ошибусь? При мысли об этом мое сердце сжимается, но какой еще у меня есть выбор? Разглаживаю руками джинсы на бедрах, ненавидя, что нервничаю.

— Хорошо, — я подаю в отставку, делая несколько шагов к нему. — Знаешь, что? Ты прав. Мне не нужно это дерьмо ни от тебя, ни от кого другого. — Качаю головой и смотрю на него, когда он хватает свою кепку, надевает ее на голову, натягивая козырек, так что я едва могу видеть его глаза, которые теперь открыты и наблюдают за мной с настороженностью. — Не подлежит обсуждению, помнишь? — бросаю ему свою угрозу из нашего соглашения, заключенного в ванне несколько недель назад, и с этими словами я вижу проблеск эмоций в его стойком взгляде.

Он просто беззаботно пожимает плечами, но теперь я в его игре. Возможно, я не знаю, что это, но что-то не так, и, честно говоря, мы уже это проходили, и подобная херня мне порядком стала надоедать.

— Неужели ты ничему не научился? Они удалили часть твоего мозга, когда вскрывали его?

Теперь его глаза смотрят на меня, и я знаю, что привлекла его внимание. Хорошо. Он не говорит, но я по крайней мере знаю, что его глаза и внимание на мне.

— Я не нуждаюсь в твоей снисходительной херне, Райли. — Он натягивает кепку на глаза, откидывает голову назад и снова отправляет меня в отставку. — Ты знаешь, где дверь.

Пересекаю внутренний дворик и в считанные секунды сбрасываю кепку с его головы, наклоняясь вперед так, что мое лицо находится в сантиметре от его. Его глаза вспыхивают, и я вижу, как в них отражаются эмоции от моих неожиданных действий. Он сглатывает, когда я удерживаю взгляд, отказываясь отступить.

— Не отталкивай меня, или я оттолкну в десять раз сильнее, — говорю я ему, умоляя заглянуть глубоко внутрь и быть честным с самим собой. Честным с нами. — Ты нарочно причиняешь мне боль. Я знаю, что ты сражаешься грязно, Колтон… так от чего ты пытаешься меня защитить? — опускаюсь в шезлонг, наши бедра соприкасаются, пытаюсь установить контакт, чтобы он смог это почувствовать, не смог отрицать.

Несколько мгновений он смотрит на океан, а затем переводит на меня явно противоречивый взгляд.

— От всего. От ничего. — Он пожимает плечами, отводя глаза. — От меня. — Надрыв в его голосе разматывает клубок напряжения, завязавшийся вокруг моего сердца.

— Что… о чем ты говоришь? — втискиваю свою руку в его и сжимаю ее, задаваясь вопросом, что происходит в его голове. — Защитить меня? Ты приказываешь мне убраться отсюда, Колтон, а не защищаешь. Это ты делаешь мне больно. Мы проходили через это и…

— Просто брось это, Рай.

— Не буду я бросать это дерьмо, — говорю я ему, мой тон усиливается, чтобы донести свою точку зрения. — Ты не можешь…

— Брось! — приказывает он, стиснув челюсти, напрягая шею.

— Нет!

— Ты сказала, что больше не сможешь этого вынести. — Его голос взывает ко мне сквозь успокаивающие звуки океана, несмотря на бурные волны, бьющиеся о мое сердце. Его ровный тон предупреждает меня, что ему больно, но именно сказанные им слова, заставляют отыскивать в своей памяти то, о чем он говорит.

— Что..? — начинаю я, но останавливаюсь, он поднимает руку, зажмуриваясь, когда головная боль на мгновение ударяет по нему. И, конечно, я чувствую себя виноватой за то, что спровоцировала ее, но он сумасшедший, если думает, что я куда-то уйду. Хочу протянуть руку и успокоить его, попытаться снять боль, но знаю, что ничего не могу сделать, чтобы помочь, поэтому сижу и рассеянно вожу большим пальцем по его напряженной руке.

— Когда я был в отключке… я слышал, как ты сказала Бэксу, что больше не сможешь… что с радостью уйдешь… — его голос срывается, глаза впиваются в мои, мышцы на челюсти пульсируют. Подбородок упрямо выпячен вперед, задавая вопрос, которого он не произносит.