Температура снаружи не превышала четырёх Фаренгейтов (-20°С), а влажность составляла примерно восемьдесят процентов. Насколько сейчас сильный ветер мне никак не узнать, но думаю что-то около тридцати миль в час. Главное, что ветер попутный, и управление ощущается легко.

Рассуждал я до тех пор, пока не услышал заметный шорох в конце салона.

Видимо, Блассен уже не выдержав, и раздевшись до кальсон и футболки, прибрался на первой попавшейся кровати и лёг на неё, предварительно укрывшись одеялом. Марк к этому времени уснул, лёжа в спальном мешке напротив пленников в позе эмбриона.

Я же, продолжал держать руль правой рукой, а левой карту. Чувствую, как сейчас бы ругал меня учитель по вождению, сказав что-то в духе: «Отвлекаться от вождения категорически запрещено!». Но я один, хоть и с пассажирами за спиной. К тому же я не на дороге, а на относительно плоской поверхности. Небольшие холмики встречались на пути, но я в большинстве случаев их с лёгкостью либо объезжал, либо на расстоянии уже ставил следующую передачу и давил на газ.

Возвращаясь к карте, меня всё время тревожит лишь одно: что мы, чёрт возьми, ищем? Отец ни разу не говорил, что именно, да и когда я у него пытался узнать, то он либо говорил, что потом узнаю, либо сам увижу. Но что именно я там увижу? Деревню арктических предразумных? Или же целый челнок, состоящий целиком из чистого иридия? Такими темпами мы быстрее встретим тот же Килиниат, чем найдём то, что нам надо найти…

Отложив карту в сторону, я взял небольшую серую флягу в ту же руку, ловко открутил крышку и залпом осушил остатки ледяной воды.

Путь намечается максимум на три дня. Мне стоит поменьше думать о бесполезном, а сконцентрироваться на более нужном.

— И… да, именно так я и поступлю…

Когда уже полностью стемнело, и за лобовым стеклом я отчётливо зрел как снежный буран всё же настиг нас, выставляя напоказ танцующий в непостоянстве снег и ужасно сильный ветер, которого вообще не было слышно, пока я не попробовал включить вентиляцию, я остановился недалеко от небольшого холма, выключил фары и поставил колымагу на ручник.

Осторожно приоткрыв дверь из очень прочного материала, отозвавшееся металлическим лязгом, я взял в руку небольшой серый фонарик, и включив его на самую малую мощность этим же осветил отдельные участки салона.

Как результат: все мирно посапывали.

Я подошёл к лежащей на полу девушке, и слегка толкнув её ногой, негромко спросил:

— Слушай, красавица, жрать будешь?

Девушка, которая, кажется, не ожидала, что про неё вообще вспомнят в ближайшее время, лениво закивала головой. Я потянулся к рюкзаку Блассена и достал два сухих пайка без, так называемой, «жижи».

— Выбор небольшой, так что вот, — положил я перед ней один. — бери и хавай.

Сняв изоленту и освободив руки, но оставив стяжки на ногах, я любезно открыл ей паёк. Та нехотя посмотрела на него, но едва увидев содержимое, то буквально вцепилась в него ногтями, словно птица мелкую дичь.

Так… у меня есть несколько вопросов, ответы на которых я так или иначе получу. Во-первых, продолжит ли она врать. Во-вторых, истинная причина их выезда. В-третьих, где их деньги, если они, конечно, имеются. И в-четвёртых, что за огромные канистры, которые прикреплены к крыше.

Я аккуратно присел прямо перед ней, начав говорить шёпотом на немецком:

— Прошу прощения за грубость, но мы так и не узнали имена друг друга, — я протянул правую руку. — Я — Майкл Отто, приятно познакомиться мисс?.. Или же вы миссис?

Оторвавшись от поедания жаренной говядины, девушка взяла бумажную салфетку с коробки, и вытерев свои губы пожала руку, ответив мне на том же языке:

— Мишель Урбан. И нет, я не миссис.

— Надо же, какая интересная фамилия, мисс Урбан… — удивился я. — Смею предположить, что она имеет немецкие корни.

— Да, это традиция моего народа.

Пиратского народа.

— Перейдём к сути — вы направлялись к нашей колонии для мирного соглашения?

— Нет, — покачала она головой. — Мы держали путь на вас для торговли, но мирное соглашение также входило в наши цели.

Да-да, так и поверил…

— То есть, вы хотели торговаться… — я для виду почесал подбородок. — У меня возник вопрос… — и слегка протянул для сущей драматичности. — Чем?

— Серебр… — она захлопнула свой рот двумя руками.

Ага.

— И где же оно? — не став сопротивляться растянулся я в улыбке.

Мишель убрала руки.

— Я не стану отвечать, — слегка нахмурилась она.

Не видя разницы в том, чтобы не сопротивляться, я нахмурился вслед за ней, слегка наклонив голову на правое плечо.

— Ты хоть понимаешь своё положение? — проговорил я негромко.

— Да, — моментально ответила она.

— Тогда зачем отказываешься?

— Потому что имею право не разглашать.

Я встал на ноги, обошёл её и сел за спиной на небольшой участок кровати, сплетя обе руки в одну.

Мишель фальшивит не на шутку. Я бы избил её… но применение насилия лишь усугубит ситуацию. И честно, я бы не отказался будь здесь все нужные инструменты.

Почему она врёт мне? Ответ прост донельзя — недоверие. Этим можно объяснить большинство всевозможных разногласий в человеческом обществе.

— Заметь, мы не убили ни тебя, ни твоего дружка, — продолжил я говорить, но уже полушёпотом. — Мы не насиловали тебя, да даже не издевались. А паренька покормили, как только перевязали и вытащили пулю из чёртовой ноги. — я перевёл дыхание так, дабы девушка услышала это. — Сейчас же ты сидишь впереди меня и ешь нашу провизию, при этом заявляя, что не будешь отвечать. Разве это честно? Разве тогда ты достойна ходить по этой земле, причём принадлежащей Федерации?

Девушка неровно выдохнула и задала встречный вопрос:

— А разве честно убивать НАШИХ солдат и красть НАШИ вещи вместе с… машиной?

— Вы являетесь нашими врагами, именно поэтому мы напали на вас, — решил я поставить точки над «перекрестиями» ровным голосом. — Вы бы сделали то же самое, будь ситуация противоположной. Не иной, заметь, а именно противоположной.

Мишель цокнула, кажется, что, ещё вдобавок закатив глаза, и как ни в чём ни бывало продолжила есть мясо.

Остался лишь парень.

Я подошёл к нему, держа девушку в периферийном зрении. Негромко толкнул его ногой, на что тот нехотя приоткрыл глаза, и увидев моё лицо, хрипло произнёс на немецком:

— Кхчто вьам… ну-ужкн-но от мхеня?..

— Есть будешь? — устало произнёс я. — Еды не так уж много на нас пятерых… но выбором я тебя точно не огорчу.

Освободив его, я поднёс сухой паёк. Он без раздумий взял его с моих рук, и вяло открыв содержимое, разорвал упаковку с главным.

Честно, он тоже был сейчас не полезнее той линейки, что сейчас сидит за моей спиной. Привередничает, как отдельный биологический мусор, который возомнил, что должен иметь в точности такие же права, что и другие, когда в то же время нихуя полезного не делает, лишь ебётся за последнюю надежду, будучи способный лишь что-то вякать под ногами, словно пыль, которая будет в разы полезнее.

Рад, что таких кадров в нашем обществе немного, да и если такие и появлялись на горизонте событий, то полиция арестовывала их без малейшего промедления.

Я повернулся к девушке и негромко задал вопрос:

— Я видел две огромных канистры, прикреплённых к верху этого вездехода. Так вот, с чем они? Вода, а может… топливо?

***

Девушка сторонилась Майкла. Грубая, но в то же время насмехающаяся ухмылка, высокое телосложение и отличная осанка, тёмно-зелёные глаза, которые в плохом освещении будто объяты ярко-зелёным пламенем, грязноватые короткостриженые волосы, откинутые назад, и подбородочная щетина возрастом в одну неделю, придавали ему вид уставшего жизнью человека, но одновременно и хитрую личность, способную выйти сухой из воды даже в, казалось бы, безвыходной ситуации.

— Вижу вы и так знаете... — ответила она, закатив глаза, и добавив: — Мой ответ бессмыслен.