В этот раз все было иначе. В окнах не горел свет, на балконах не курили мужики, мимо не летели фуры и даже патрульная машина не встретилась на пути.

Так и не перемигнувшись ни с кем фарами мы прибыли на кладбище. Хорошо, что похождения во сне дали мне бодрость иначе сейчас я бы двигался как муха в паутине и соображал также, как никак луна уже восседала наверху, являясь единственным источником света в округе. Фонари вокруг предусмотрительно погасили, чтобы не видеть позорно сожженного и не в чем не виноватого домика.

— Люди, — сказал Касьян потягиваясь на фоне обгоревшей стеночки, чудом державшейся в земле, — импульсивные до глупости. Без обид, Игорь.

— Бывает, — сказал я зевая и парировал, — но и вы не лучше. Помню я как-то на войне взяли семью мелкогномов, всех вроде бы повязали, вот только мамашу упустили. Она спала, забравшись в нору, а мы там и не проверили. Короче мы первого пленника…

— Стой, — прервал меня Касьян и наверное первый раз руку на плечо положил, — не надо.

И правда. Не так уж и хорошо я соображаю. Нашел что рассказывать нечистым на кладбище. Язык мой — враг мой.

Он только рукой махнул, и двое здоровяков пошли местность прочесывать, пока мы у машины стояли. Пожарище еще дымилось, вовсю трещал огонь из-под углей и щелкали лопаясь расплавившиеся вещи.

Вокруг полицейские уже успели натянуть свои жёлтые предупреждающие ленты отделяя место пожара и колодец от зевак. Не церемонясь крестатые совали их, но ближе подходить не стали.

— Там горячо, — обернулся один, — не подойти.

— А колодец?

Они развернулись и направились к указанному месту. Обошли кругом деревянное сооружение, позвенели цепью, заглянули вниз и помахали приглашая.

— Здесь нормально.

— Пройдемте, — сказал Касьян и по плечу хотел меня похлопать, но передумал и руку неловко убрал. Так мы втроем и пошли гуськом, освещаемые только фарами из машины и немножко полной луной. Как там мой волчёнок-пацан, сейчас? Наверное сильно злится.

Старый колодец у края заброшенного кладбища выглядел словно портал в иной мир. Его сгнившие, покосившиеся доски, когда-то обрамлявшие каменную кладку, теперь лежали обломками, наполовину погребённые под землёй. Мох и склизкий налёт покрывали его внутренние стены, тянувшиеся вниз в пугающую чёрную глубину. От воды, если она вообще оставалась на дне, веяло ледяным холодом, который пробирал до костей всякого, кто осмеливался подойти ближе.

Вокруг колодца стояла мёртвая тишина, даже ветер обходил его стороной, словно опасаясь потревожить древний сон его обитателя. Говорят, что по ночам из таких колодцев доносится странный шёпот — отголоски голосов тех, кого похоронили на погосте. Старожилы уверяли, что если заглянуть в колодец слишком долго, можно увидеть не своё отражение, а лицо кого-то из покойников.

Никто из живущих близ кладбища не рисковал приближаться к колодцу после захода солнца — ведь именно тогда в нём начинал шевелиться колодезный, хранитель старой воды, который бродил между мирами, забирая тех, кто слишком смело ступил на его землю.

Такие байки слышали наши деды и прадеды в детстве, когда не только электричества, свечи ещё не изобрели. Потом оказалось, что не такие это уж и байки, а некоторые фантазии могут воплощаться в реальном мире. А когда явление стало массовым пришествие было уже не остановить. А потом уже и я застал перемены.

А теперь мы стояли бок о бок. В полнолуние. На кладбище. Человек, простой работник точки выдачи и вот эти вот. Пришельцы. Не такие о которых мечтало человечество.

Так впятером мы и окружили это в принципе несущее добро и утоление жажды допотопное, но еще полезное людям сооружение.

Я подумал о лице мертвеца, смотрящего из глубины колодца, содрогнулся так сильно что нечистые покосились и посмотрел вниз.

Ничего особенного. Не плавает ничего отталкивающего, никто не лезет по стенке желая выбраться наружу. И отражение вполне моё. И четыре чужих отражений по кругу тоже те, что надо.

— Ну и вода, — сказал Касьян, — и что дальше, Игорь? Вода как вода.

— Колодезного нужно вызвать, — сказал вдруг один из здоровяков, — он всё и расскажет, чего гадать? Здесь Глубник обитает — его точка.

Касьян посмотрел на меня (я видел это в отражении на дне) и пришлось кивнуть.

— Поговорим, должно помочь. Он про воду многое знает. Еще и соседи были с этим самоубийцей.

— Ну, раз ты предложил, то сам и призывай его.

— Хорошо, — сказал крестоносец, — отойдите подальше, только не в огонь. Я вроде бы знаю как. Там по разному можно, но принцип один.

Он там еще что-то бормотал пока мы отходили. Я тоже знал пару способов как выманивать колодезных и добывать у них информацию, но решил придержать информацию. Потому что в голове крутилось что-то забытое. Какие-то ассоциации, связь прошлого с будущим.

Тем временем парень с крестом на лице склонился над колодцем и не заглядывая вниз начал бубнить. Он просил воду поговорить с ним, выслушать его и не обижаться, а тем более не сердиться. Он говорил о жажде, о том насколько вкусная вода, когда вытягиваешь ведро и окунаешься в него просто лицом. О живой воде, которую прославляют в сказках. О том насколько священная и почитаемая вода в пустыне. О засухе, которая убивает сотнями без оружия массового поражения, о высохшей земле, о не выросшей пшенице и о не взошедшей картошке. О голоде и о детях со вспухшими животами. О воде, которая могла бы спасти всех, но не смогла. О колодцах в которые плохие люди скидывают трупы или заливают яд, чтобы отравить деревню и убить воду. О надежде. О человеке, который смог одной кружечкой воды из колодца напоить тысячи людей.

Он говорил еще что-то и наконец протянул руку. Его напарник подал ему ему что-то.

— Прими эти дары, хранитель колодца!

И человек с крестом на лице начал кидать вниз полезные вещи. По крайней мере у меня в животе точно забурчало, когда вниз полетела краюха хлеба, кусок колбасы, горстка спутавшихся чайных пакетиков, открытая и на половину пустая пачка сахара, блокнот с черной обложкой, пачка сигарет (эх) и даже жестянка из-под пива, без содержимого внутри.

— Выйди к нам, уважаемый. Давай поговорим, — торжественно произнес крестоносец и отошел на шаг.

Правильно сделал. Если бы мне кто-то в окно кидал пустые банки из-под пива и рассыпал сахар я бы взял ружье.

Подумал об этом, и тоже на шаг отошел. И ещё на два, на всякий случай. Касьян на меня покосился и вижу пятится, повторюшка. Так мы и ждали на расстоянии. Недолго пришлось скучать. Как только мы поняли, что уже перебор и слышно только бурчание в моем желудке Касьян вздохнул.

— Не выходит, — сказал крестоносец, — может съехал? Или охранник прогнал его, запретил здесь хозяйничать? Или хозяин кладбища вверх взял.

— Тогда бы он явился, — сказал Касьян, — реакция должна быть на подарки и на приглашение. Не похоже на Глубника. Не хочет он показываться. Попробуй песню призыва.

«Это должно было быть интересно», — успел подумать я и перехватил взгляды нечистых. Они сфокусировались на мне как автоматчики на пленном и за всех отстрелялся Морфий или как там его.

— Человек закрой уши. Нельзя тебе слышать песнопения рожденных. Объяснять почему?

— Не надо. Не очень и хотелось.

Я закрыл уши поплотнее, прижал ладони и пальцы так воткнул в ушные раковины, что мог бы до мозгов достать при желании. Не хочу даже случайно услышать то, что нельзя, чтобы ненароком в прислужника или последователя этих ребят превратиться. Или как в фильме на тысячу лет постареть за минуту.

«Крестоносец» поднял обе руки вверх и завывал, покачиваясь. Напротив него в такую же позу стал второй и теперь они колыхались как облысевшие осенние деревья. Я не слышал ни звука только гулкий пульс своей крови в ушах и даже не удивился когда Касьян со своим другом тоже присоединились к ритуалу.

Они пели недолго, косичка не выдержал первый, махнул рукой и отошел. Морфей посмотрел на него с удивлением и тоже опустил руки. Дольше всех держался тот, кто первый начал, пока напарник не хлопнул его по плечу и не увел от колодца. Я осторожно убрал руки.