Завозный устало смотрел на меня. Черные, как тучи, мешки под глазами — товарищ-коп явно не в лучшей форме.

— Не звонишь, смс не скидываешь. Мы всем участком ждать устали. Вот и решили сами прийти.

Я промолчал. Препираться, как в голливудских боевиках, не собираюсь, хотя словарный запас у меня богаче, да и больше двух слов могу связать, но их больше, и мяч на их стороне.

— Вы что-то спросить хотели? — говорю как можно вежливее, и тут же получаю удар в ухо. Минус десять хитпоинтов, как пишут в глупых книжках.

Завозный, или как я его мысленно зову — «Залупный», устало машет рукой.

— В участок его, там пообщаемся без лишних глаз.

По спине пробежал холодок. Прямо как в тех книжках, где предчувствие чего-то плохого накатывает на героя.

— Дайте хоть дверь закрыть.

Но меня никто не слушает. Во дворе стоит машина, водитель поспешно выкидывает недокуренную сигарету. Закричать, что ли? Может, хотя бы соседи расскажут отцу, куда меня забрали.

Сажусь на заднее сиденье и провожаю взглядом родной двор. Вот там я впервые подрался, тут ещё стоял деревянный домик, в котором я выкурил свою первую сигарету, прямо под окнами родителей. И первого «особенного» я встретил тоже здесь, у подъезда. Маленький дедушка, почти карлик, стоял на ящике из-под пива и, задрав голову, разглядывал списки жильцов, что-то бормоча себе под нос. Меня тогда послали за хлебом, но при виде этого странного типа с бородой до колен, словно из мультика, я так испугался, что бросился к другу на другой конец города. Вечером папа забрал меня оттуда. Сам бы я точно не вернулся.

Тем временем мы подъехали к зданию, в которое я заходил лишь для продления документов раз в пару лет. А теперь — вот как зашёл, почти с криминальной стороны. Наручники с меня сняли, но рядом всё равно шли двое, один из них похлопывал меня по плечу и улыбался.

За стойкой сидел зевающий дежурный. Он даже не встал, только хрюкнул что-то под нос, протянул руку начальнику и мельком глянул на меня.

— Это он?

— Да. Дверь не открывал. Пришлось пошуметь. Мы в «разговорную».

Меня повели дальше по коридору, потом вниз по ступенькам, а затем снова по длинному коридору с одинаковыми, как во сне, дверями. Вскоре меня запихнули в одну из комнат и оставили наедине с простым столом и двумя стульями. Дежавю. Приходилось бывать в допросных и пострашнее.

Только я сел, как зашёл «Залупный» — один, что примечательно, оборотень в погонах.

— Садись, — сказал он мрачно, усаживаясь напротив, — подвёл ты меня, солдатик, очень подвёл.

— Странно, — говорю я, — вроде бы я вам ничего и не обещал.

Он отмахнулся и полез в нагрудный карман за сигаретами.

— Закуришь, боец?

Я отказался, хотя курить хотелось.

— Ну давай, закурим, товарищ, по одной.

Хочется страшно, но руки слегка дрожат. Не хочу, чтобы он это заметил — у этого деда взгляд цепкий, работа у него такая.

— Откажусь. На дорожку можете дать одну.

— На дорожку, — хмыкнул он, — ишь ты.

— Я задержан?

— Да просто поговорить тебя позвали, не петушись, боец. Или как у вас там правильно… курьер?

— Военно-полевая почта, — уточнил я. — Говорил же, в штабе отсиделся, писарем.

— Ну да, ну да.

Завозный закурил, пытаясь пускать дымные кольца, но выходило плохо. Был у меня знакомый, тот мог кольцо из дыма на шею гоблина посадить и не задеть при этом его кривой нос.

— Не всем с вурдалаками в штыковую да с серебряными кинжалами, — задумчиво протянул он.

Тишина. Он тянул паузу, задумчиво смотрел на меня, явно вызывал на эмоции, пытался заставить нервничать.

— Знаешь, что случилось в городе?

— Дети пропали, знаю.

— Откуда знаешь? — сразу оживился мент. — Не ты ли причастен?

— Отец сказал. Да и весь город знает, интернет гудит. Зачем меня в наручники затянули, из дома забрали? Хотите предъявить что-то? Не тяните. Я весь день на работе был, куча свидетелей, камеры работали.

— Как же вы мне все дороги… — Завозный раздавил папиросу о стол и скривился, глядя на результат. — Храбрые поначалу. Молодые, горячие. Полицию не уважаете.

Я ждал, что он сейчас прыгнет, ударит или схватит за шею. Или что по сигналу ворвутся его коллеги и начнут избивать. Но ничего не происходило. Такие допросы могут тянуться часами, выматывая подозреваемого. Но в каком статусе я здесь? Хотелось бы понять. Завозный грустно смотрел на сигарету. Жалко её, что ли?

— Знаешь, где дети?

— Откуда мне знать? Повторяю ещё раз, я был на работе целый день.

— Там ребята сейчас осматривают твоё жильё. Поверь, пароль на компьютере не поможет. Если хоть намёк найдут, что ты связан с этим, поселишься здесь надолго.

— Значит, ждём? — спросил я. — Тогда, может, стоит закурить?

Полицейский долго смотрел на меня, пока я не отвёл взгляд. Удовлетворённо, он полез в телефон и следующие полчаса сидел в нём, пока я маялся, не зная, куда деть руки.

— Ладно, — наконец сказал он, убирая гаджет. — Поговорили с твоим отцом, осмотрели комнату. Если ты и замешан, то хорошо скрываешь это.

— Я могу идти?

— Не спеши. Ещё одно. Помнишь наш давешний разговор? От этого теперь отвертеться не получится, парень.

— Шпионить?

— Помогать следствию. Пропало пятеро детей. Твоих сограждан. Понимаешь? И замешаны в этом, скорее всего, нечистые. Кто ещё мог так сделать — похитить детей, и чтобы никто не заметил? Люди говорят, что шизофреник с кладбища, но я в это не верю, между нами говоря. Мы, конечно, найдём сторожа и того, кто его скрывает, накажем, но не он это. Не та порода — слишком пугливый чмошник. Ты ведь знаешь, какой силой обладают эти существа. Ты же воевал.

— Но ведь вроде были какие-то соглашения, кодекс о неприменении… — попытался я вспомнить, но полицейский сразу меня оборвал.

— Да какая разница! Политики подписывают бумаги, а дела решаются на месте. Ты и правда веришь в честность «особенных»? Тех, кто явился из ниоткуда, занял наши земли, поселился в наших городах, убивал наших ребят, и даже после войны не раскрывает свои секреты? Ты уверен, что им не нужны наши дети для экспериментов или для добычи какого-то экстракта?

— Но раньше они в таком замечены не были…

— Какая разница, что было раньше, чудак! Это особенные, нечистые, пришедшие — как их ни назови. Ожидать, что они думают, как мы, что у них такие же понятия о чести и жизни, глупо. Ты ведь сам там был, участвовал. Почему ты их прикрываешь?

— Никого я не прикрываю, достали уже! Я просто работаю там. Работа у меня такая! Я работаю на шефа, он мне платит зарплату!

— А теперь ты работаешь на Город! — Завозный вдруг грохнул кулаком по столу. Окурок, вдавленный в столешницу, согнулся и развалился, словно мёртвый червячок. «Теперь точно будут прессовать», — подумал я, но никто не вошёл. Полицейский полез в карман, достал таблетки, проглотил одну без воды. Он тяжело дышал, покраснел, но не сдох у меня на глазах. И на том спасибо.

— Значит так, Игорь. Ты сейчас уйдёшь домой. А завтра выйдешь на работу совсем другим человеком. Нашим человеком, а не ихним. Нам нужна твоя помощь. Детям нужна наша помощь, а нам — твоя. Подумай, чью сторону ты выбираешь.

«С ума все посходили», — подумал я, но промолчал, как всегда.

— Иди, — сказал он, махнув рукой. Ну, для меня он дед, а так, наверное, мужику пятидесяти нет. Просто нервный. Работа такая. — Иди и подумай, с кем ты. Вспомни, что было с предателями, когда война начиналась.

— Хорош, — не выдержал я и встал. — Можно идти?

— Иди. Завтра отчёт на стол. Можешь по мессенджеру, я напишу куда. Мы ведь не пещерные, как эти.

— Ещё раз? — переспросил я.

Он вздохнул, раздавил большим пальцем давно потухший окурок, отлетел только фильтр.

— Всё по нечистым в пункте выдачи. Кто приходил. Что забирал. От чего отказался. Что говорят? Как смотрят? Как дышат? Все подозрения, всё, что в голову придёт, в отчёт и мне смской. Иначе всякое может быть. Я не прикрою, если попросишь.