Шахаб подходит ко мне, лицо каменное.

— Бурхан? — спрашиваю.

Он качает головой.

Я не успеваю перевести дух, как слышу крик Сашки.

— Бурхан уходит! Лодка!

Оборачиваюсь — Бурхан уже в воде, опускает резиновую лодку на воду и толкает ее от берега. Его фигура видна в полумраке, а вода вокруг него сверкает в последних лучах солнца.

Я не раздумываю.

Бросаюсь в реку.

Вода ледяная, пробирает до костей. Лодка уже отплывает, но я гребу изо всех сил. Бурхан замечает меня и стреляет, но вода гасит скорость пули.

В какой-то момент он прицеливается точнее, и пуля проносится всего в сантиметре от моей головы. Адреналин кипит в венах — я добираюсь до лодки и с силой переворачиваю её.

Бурхан с хриплым криком падает в воду.

Мы начинаем схватку прямо в реке.

Он хватает меня за горло, и ледяная вода захлёстывает лицо. Я чувствую, как ухожу ко дну, но успеваю оттолкнуть его ногой и всплыть. Бурхан тут же бросается на меня снова, словно акула. Его руки, как железные тиски. Он пытается утопить меня, а я хватаю его за волосы и тяну вниз. Вода бурлит, вокруг нас летят брызги, и каждый вдох даётся с боем.

В какой-то момент он достаёт нож.

Я вижу блеск клинка слишком поздно. Острая боль пронизывает руку, и тёплая кровь смешивается с ледяной водой. Я хватаю его раненой рукой за запястье, выворачиваю нож и выбиваю из руки.

Мы снова идём ко дну, но на этот раз я сильнее. Ухватив его за шею, толкаю его под воду. Он бьётся, пытается вырваться, но силы покидают его.

Наконец, он замирает.

Я отпускаю его тело и с трудом выплываю на поверхность. Воздух режет лёгкие, кровь струится из раны, но я плыву. Медленно, через боль, добираюсь до берега. Руки дрожат, ноги едва слушаются.

На берегу меня встречает Вася Васин. Он мгновенно оценивает ситуацию и накладывает жгут на раненую руку. Боль пронизывает до костей, но кровь удаётся остановить.

— Держись, Беркут! — говорит он.

В это время остальные добивают остатки отряда Бурхана. Мы выиграли.

Добираемся до места эвакуации часа три.

Вертолёт уже ждёт нас, лопасти ревут, поднимая в воздух пыль и листья.

Мы поднимаемся на борт.

Настроение в команде на грани между облегчением и сожалением. Мы переглядываемся с ребятами.

— Ну что, домой? — бросает Сашка Колесников,

Киваю и падаю на сиденье, чувствуя, как силы окончательно покидают меня. Боль в руке пульсирует, сознание затуманивается. Я слышу голоса товарищей, но они становятся всё тише. Главное — мы живы. И Бурхан больше не вернётся…

Вырубаюсь.

— Ну, что, командир, тебя в лазарет по прибытию? — слышу голос Сашки.

Открываю глаза и мотаю головой.

— Сам схожу, так пустяки, — отмахиваюсь я.

Вертолёт приближается к базе с лёгким рокотом, который становится всё громче.

Ребята сидят, устало привалившись к стенам.

Вертолёт приземляется на площадке. Мы выходим под яркое солнце.

Навстречу мне бежит Клава. Её косы растрепались, глаза блестят, и, кажется, она вот-вот разрыдается.

— Глеб! Ты вернулся! — кричит она и бросается мне на шею. Я ловлю её, ощущая, как её тонкие пальцы сжимаются у меня на шее.

— Не надо на глазах у всего полка, — хочу сказать я, но не успеваю.

— Часть расформировывают… — шепчет горячо она мне на ухо. — После того взрыва склада — всё. Больше нас нет!

Я смотрю на ребят.

Они уже тоже в курсе. Семён хмурится, Светлана смотрит в сторону, будто бы стараясь скрыть слёзы. Маша, медсестра, стоит чуть поодаль, взгляд её тёплый, но грустный. Она смотрит на меня так, как смотрела всегда — с той любовью, о которой не раз говорила, но которую я не мог ответить.

А рядом стоит Клава, обняв меня, будто боится, что я снова исчезну…

Отрываю ее руки от себя.

— Глеб, ты ранен! Пойдем в медсанчасть, я обработаю рану.

Иду вслед за ней. Маша провожает нас тоскливым взглядом, если бы она знала, что и Клава сейчас чувствует тоже самое, что и она.

Мы уже не будем вместе. Никогда.

Едва заходим в медсанчасть, как Клава ведет меня в кабинет.

Сажает на стул. Ее нежные руки обрабатывают мою рану.

— Надо шов наложить, — говорит она. — Так быстрее заживет.

— Клава, зови хирурга…

Спустя тридцать минут мы все подтягиваемся в столовую. Говорить не хочется.

О что тут скажешь?

И так все ясно — понятно.

По нападению на лагерь и взрыву склада боеприпасов, должны были принять решение.

Приняли.

Нравится оно нам? Нет.

Но мы солдаты.

И подчиняемся приказу.

В последний раз садимся все вместе за стол. Сашка, как всегда, пытается поднять настроение.

— Ну что, командир, может, ты теперь там, куда тебя пошлют, станешь генералом? Говорят, таких, как ты, в очередь ставят!

Светлана одёргивает его.

— Колесников, дай человеку спокойно поесть!

— Эх, Светка, давай ты будешь моей поварихой на новой базе! Я тебя везде пропихну.

— Колесников, тебе бы только языком чесать! — отвечает она, улыбаясь.

Все смеются, хотя смех натянутый. Мы знаем, база, наша вторая семья, распадается.

С этого момента каждый пойдёт своим путём. Кто куда, никто еще не знает.

Но все знают, что Сашка умудряется шутить в любых ситуациях, даже, когда на душе у всех так муторно, как сегодня.

Клава приносит чай и садится рядом.

— Не хочу, чтобы ты уходил, — тихо говорит она, но так, чтобы услышал только я.

Я не знаю, что ответить. Это не те слова, которые могут что –то изменить в этой ситуации.

Я смотрю на неё, но чувствую на себе взгляд Маши. Она молчит, но её молчание кричит громче любых слов.

Мы поём песни.

«Мы уходим» — Прощайте, горы, — начинает Сашка, и все подхватывают.

Эта песня про Афганистан, но мы не уходим, мы остаемся, только нас расформировывают по разным частям. И никто не знает, где окажется завтра.

Откуда –то берется гармонь. Сашка тянет меха.

Голоса сливаются в одну мелодию, пропитанную грустью и надеждой. Маша подпевает тихо, почти незаметно. Клава тоже пытается, но её голос дрожит.

Светлана хлопает ладонью по столу.

— Давайте что-нибудь повеселее!

— А давай ты нам споёшь свою фирменную про котлеты, — говорит Сашка, и все смеются.

Ночь подкрадывается незаметно. Разговоры становятся тише, но никто не уходит. Сидим, будто боимся, что если разойдёмся, то уже никогда не соберёмся вместе.

Я смотрю на всех по очереди. Сашка — наш вечный оптимист. Светлана — строгая, но заботливая, как мать. Маша — слишком добрая и чувствительная, чтобы быть здесь. Клава — энергичная, готовая на всё ради меня…

Наутро меня вызывает к себе командир — полковник Грачев. Захожу в его кабинет по уставу — три удара в дверь, разрешение, четкий шаг внутри кабинета.

Полковник. как обычно, сидит за массивным столом, на котором аккуратно разложены бумаги и стоит старый телефон с круглым циферблатом. Его лицо кажется спокойным, но глаза выдают какую-то внутреннюю напряженность.

— Капитан Беркутов, — начинает он, глядя на меня. — Проходите, садитесь. Разговор у нас серьезный.

Я опускаюсь на стул, сохраняя осанку. Полковник смотрит на меня, будто оценивая что-то.

— Вы проявили себя в операции с лучшей стороны. Командование отметило вашу работу. Приказом Командования вас наградили Орденом Красной Звезды. Награду получите в Москве.

У меня перехватывает дыхание.

Почему в Москве?

Но Грачев продолжает.

— Кроме того, — он делает паузу, будто давая мне переварить услышанное, — вас переводят в штаб армии. На повышение. Майорская должность.

Эти слова ударяют, как гром среди ясного неба. Майорская должность?

Штаб армии?

Это не то, чего я ожидал.

Я вскакиваю, но полковник жестом указывает сесть обратно.

— Товарищ полковник, — начинаю я, — благодарю за доверие, но я хочу остаться в действующей воинской части в Афганистане. Здесь я принесу больше пользы.