— Беркут, ну как тут ориентироваться? — бурчит Колесников, разминая затёкшее плечо. — Один камень на другой похож.

— По следам, Сашка. И по логике. Но не дай бог эти следы фальшивые, — отвечаю, разглядывая очередной отпечаток босой ноги в песке.

Они издеваются над нами.

Следы то появляются, то исчезают. В одном месте следы идут прямо, но через километр мы видим, как они будто возвращаются назад. В другом месте видим рассыпанные камни — будто специально, чтобы сбить нас с толку.

— Старший лейтенант, тут тропинка наверх уходит, — говорит Гусев, показывая на едва заметный подъём между невысоких скал.

Явно указывающий, что скоро будет переход равнинной местности в горы.

— Проверяй. Мы ждём тут, — киваю.

Гусев с двумя бойцами карабкается вверх. Ждём молча, каждый напряжён до предела. Через несколько минут слышу их голоса в рации.

— Ложная тропа, Беркут. Никаких следов дальше нет, — докладывает Гусев.

Я сжимаю зубы.

— Возвращайтесь.

Проходим ещё с километр, как вдруг слышу треск ветки впереди. Рука сама тянется к автомату.

— Ложись! — командую, и все падают лицом вниз.

Выстрелы раздаются почти сразу, откуда-то сбоку. Пули шуршат в пыли, царапают камни. Кто-то начинает отстреливаться, прикрывая ребят.

— Справа обходят! — кричит кто-то из наших.

— Колесников, бери пару человек, обходите слева! Остальные — держим огонь, — отдаю команду.

Через пару минут перестрелка стихает. Колесников выходит из-за валуна с автоматом наперевес.

— Ушли. Специально задержали, гады! — говорит он, стирая пот со лба.

Я киваю, смотрю на часы. Ходим уже больше восьми часов, а пленных как не было, так и нет.

Когда снова выходим на ровное место, останавливаю всех.

— Слушайте, так дело не пойдёт. Они нас дразнят, следы ведут в никуда, и мы только время теряем.

— Глеб, может, надо к кишлаку вернуться? — предлагает Свиридов, потирая плечо.

— Нельзя. Они с пленными — срочниками. Погранцев надо вытаскивать.

Все молчат. Каждый понимает — если мы будем блуждать дальше так же, нас просто измотают до полного изнеможения.

— Разделимся, — принимаю решение.

— Ты серьёзно? — Колесников смотрит на меня с сомнением.

— Да. Две группы по 6−5 человек. Одна идёт правым флангом, другая — левым. Периодически связываемся. Сойдемся вон у того бархана, -показываю вдаль.

Ребята переглядываются, но возражать никто не решается. Мы разделяемся. Я беру Гусева, Свиридова и ещё троих, Колесников уходит с другой группой.

Главная проблема — это местность. Она кажется одинаковой.

Камни, сухие кусты, песок. Ни одного ориентира, который помог бы зацепиться взглядом.

— Если бы местные хотя бы проводника дали, — ворчит кто-то из ребят.

— Местные боятся. Если бы вернулись на погранпост к капитану, тот дал бы точно, — говорю, оглядываясь. — Но это очень долгая история, у нас нет на это времени.

— Мы и так долго ходим. Время уходит, Беркут.

— Знаю. Но у нас нет выбора, — отвечаю.

Мы идём дальше. Каждый метр — это борьба с жарой, усталостью и неизвестностью. В какой-то момент кажется, что местность начинает повторяться, как будто мы ходим по кругу.

На одной из троп снова видим следы. Босые ноги. Много.

— Тут их было не меньше десяти, — шепчет Гусев, присаживаясь.

— Значит, это они.

Но через два километра следы снова пропадают. Мы замираем, пытаясь понять, что произошло.

— Эти твари специально сбивают нас с толку, — сквозь зубы говорит Свиридов.

— Беркут, что дальше? — спрашивает кто-то из бойцов.

Мать твою! Парни голодные, сухие пайки заканчиваются, осталось на один присест. Вода во фляжках у всех на исходе.

Я молчу, смотрю за горизонт. Где-то там наши срочники. Живы ли они?

— Двигаемся дальше, — жёстко говорю я, поднимая автомат. — Мы их найдём. Сколько бы на это не ушло времени.

Настроение тяжёлое, но идти надо.

Впереди ещё один день поиска, ещё одна попытка вырвать ребят из плена.

Обе группы сходятся.

Кроме следов, что моджахеды тут были, не обнаруживаем ничего.

Они работают профессионально — задерживают, путают и уходят вперед. Словно заманивая нас в капкан.

Вторые сутки без сна. Мы идём, словно механизмы на последнем заряде. Ребята еле держатся на ногах, глаза вполовину закрыты. Даже Колесников, который обычно бодрит всех своими шутками, молчит, лишь иногда шепчет что-то себе под нос.

— Ну где же эти…?

Голод достает всех вконец.

Собираем остатки сухпайков и делим на всех. Галеты, куски консервированного мяса и крепкий чай, заваренный в алюминиевых кружках, давно потерявших блеск. Вода из ближайшего ручья — мутная, но другой нет. Таблетки для дезинфекции бросаем автоматически, не глядя, просто чтобы не отравиться.

Идём по пересечённой местности, ноги вязнут в песке, подниматься на каждый новый холм — испытание. Камни, кусты, склоны. Усталость такая, что даже автомат кажется вдвое тяжелее.

Я останавливаю отряд.

— Привал! Три часа сна! — говорю коротко, будто выкрикиваю приговор.

Кто-то, не дожидаясь повторения, падает прямо там, где стоял. Бросают рюкзаки, оружие, ложатся спинами, где на песок, где уже на сухую, жёсткую землю.

— Колесников, ты на посту первый час. Сменит тебя Гусев. Потом я сменю. Всё ясно?

— Ясно, Беркут, не волнуйся, — отвечает Колесников, прикладывая к глазам бинокль.

— Остальным спать. Как только время выйдет — поднимаю всех, — добавляю.

Ребята только кивают, слишком уставшие, чтобы что-то говорить.

Кто-то разматывает плащ-палатку и подстилает её на землю. Кто-то просто заваливается на бок, подтянув колени к груди. Свиридов ест сухую галету, запивая её остатками тёплой воды из фляги.

— Старший лейтенант, как думаешь, ребята ещё живы? — спрашивает он тихо, будто боится, что нас услышит пустыня.

— Живы, — отвечаю уверенно. Хотя сам не знаю, но веры не теряю.

Пленные срочники не выходят из головы. Молодые пацаны, по восемнадцать лет каждому. Их держат где-то здесь, среди этих камней и кустарников. Без воды, без еды. А может, и того хуже.

Эти мысли не дают покоя, но я не показываю виду. Отряд и так на грани, им нужна моя уверенность.

Вокруг разливается ночная прохлада. Воздух больше не жжёт лёгкие, но земля всё ещё отдаёт тепло, накопленное за день. Потрескивают кусты, слышен далёкий вой шакала.

— Беркут, тут что-то так тихо, — шепчет Колесников с поста.

— Нормально. Это тишина, перед боем, — отвечаю, подаваясь вперёд, чтобы проверить направление ветра. — я всегда его чую.

Небо чистое, звёзды, будто высыпанные рукой великана, кажутся близкими и холодными.

Ложусь прямо на землю, под голову кладу рюкзак. Автомат рядом, ствол направлен к ближайшим кустам. Закрываю глаза. Сон — короткий, беспокойный. Каждое движение ребят заставляет сердце дёргаться, будто это враг пробрался в лагерь.

Через пару часов меня будит Гусев.

— Беркут, твоя смена, — говорит он, устало подтягиваясь.

— Ладно, отдыхай. Всё тихо?

— Пока да, но что-то мне это не нравится.

— Нравится оно или нет, — пожимаю плечами, — спать всё равно надо.

Три часа сна для десантников проходят быстро.

— Подъем! — кричу я.

Вижу, что усталость всё ещё цепляет ребят за плечи. Никто не спорит. Они молча поднимаются, растирают лица, пьют воду и готовятся снова идти.

Эта ночь не принесла облегчения, но она дала нам главное — ещё немного сил. Впереди равнина, и где-то там — наши пленные, которых мы не можем бросить.

Я смотрю на невысокие горные хребты вдали, они являются переходом к горам. Моджахеды там легко могут уйти, спрятаться от нас, они лучше ориентируются в горной местности.

Жесть!

Тогда мы потеряем их из виду совсем.

Нужно идти быстрее!

Но у нас есть раненные. А некоторые просто уже не могут быстрее.

— Отряд, слушай мою команду! — жестко произношу я. — Вижу, многие измотаны. Не могут взять нужный темп. Предлагаю набрать передовую группу из добровольцев, кто пойдет впереди. Остальные пойдут по их следам.