— Да ты фокусник, воробышек… — Пятёрка во главе с жилистым ублюдком, который, судя по голосу, раньше был у меня за спиной, стала аккуратно выстраиваться в полукруг, поигрывая палками. — Ну ничего… Я трупиком твоим поиграю… Тут ты ещё долго будешь тёпленький…

Мягко шагнув в сторону, он поднял с одной из стиральных машин не то нож, не то заточку:

— Так ведь можно даже пару лишних щёлочек проделать…

А мои руки, тем временем, стремительно теряли раскалённую яркость. Словно густой пар быстро принимал на себя весь тот заряд ярости, что заставил их только что вспыхнуть. Ещё несколько секунд, и я снова останусь один против пятерых отморозков с голыми руками…

Нет. Не один!

— Р-ры-а!!! — Мужик у трубы снова пнул пустоту, когда почуял моё присутствие. Увернуться от слепого пленника было несложно. И уже следующим движением я схватился за цепь, натянутую вокруг трубы между его ручных браслетов.

Но расплавленный металл теперь вовсе не брызнул в разные стороны, как в случае с кандалами на ногах. Звенья лишь слегка покраснели, остывая так же быстро, как и моя пятерня…

— Рви цепь!!! — Пытаясь переорать гневное рычание пленника, я принялся стягивать мешок с его головы, желая продемонстрировать ему раскалённые кандалы. — Рви, пока горячо!!!

И как только мне всё-таки удалось стащить грязную тряпку, арестант резко замолчал.

С широкого грубого лица, густо покрытого старыми шрамами, на меня уставились полные ярости глаза Ратмира Боровика.

Миг — и взгляд здоровяка прыгнул вниз — на раскалённую цепь. Она уже почти не светилась, но, очевидно нещадно жгла ему руки, передавая жар даже через толстые браслеты.

— Мв-а-а-а-а-ргх!!! — Резко отпрянув назад, Ратмир заревел и, казалось, напряг все мышцы в теле — каждая жила под кожей вздулась как на анатомическом манекене. И прежде чем из клубов пара на нас налетела пятёрка извращенцев, я успел заметить, как звенья цепочки явно начали деформироваться.

На его бритую голову и покатые плечи тут же приземлились несколько торопливых ударов и тычков палками. Но одновременно с этим центральное звено всё-таки лопнуло. И громила по инерции откатился прямо под ноги контингенту пресс-хаты, гремя обрывками цепей по полу.

Хрукт! Нога одного из отморозков сложилась вбок. И тот завалился на пол, завопив от боли.

Крак! Локоть другого выгнулся в неправильную сторону, мгновенно окрасив рукав робы в тёмно-красный. Арестант и арестант задохнулся от болевого шока, сипло брызгая слюнями.

Чвак! Перехватив выпавшую из сломанной руки палку, лысый здоровяк немедленно ткнул её в раскрытый рот ближайшего противника. И уже третий ублюдок отшатнулся назад, заклокотав что-то заткнутым деревяшкой горлом. Машинально схватившись за торчащий изо рта конец палки, он позабыл о всяком сопротивлении.

Вжух! Нырнув под размашистый удар дубинки, ветеран без затей двинул четвёртому отморозку кулаком в промежность — так, что тот даже немного подпрыгнул. Прежде чем рухнуть обратно и припасть на колени, хватая ртом воздух.

Фтк-фтк-фтк-фтк! Это уже заточка в руках того козла, который всё время называл меня «воробышком», начала вонзаться здоровяку куда-то под рёбра. Уличив момент, извращенец налетел на бритоголового бойца сзади. И пока ветеран был занят остальными ублюдками, запрыгнул на широкую спину и принялся колоть с частотой швейной машинки.

Но едва Ратмир попытался его сбросить, этот подонок тут же отскочил назад, ловко уходя из-под взмахов широкой пятерни, норовившей ухватить его за руку с оружием. А когда боец развернулся, стремясь тут же перейти в атаку, не смотря на расползающееся по грязной футболке пятно, главный извращенец не глядя дотянулся до какой-то банки, стоявшей на стиральной машине. И в глаза бритоголовому ветерану тут же полетела горсть белого порошка.

Утробно зарычав, Ратмир зажмурился и, слепо вспоров воздух парой хуков, отшатнулся назад, схватившись за лицо. А извращенец тут же развил успех, снова прыгнув вперёд со своей заточкой.

Но то, как я выскочил из-за широкой спины ветерана и ткнул ублюдка палкой в живот, тот заметил уже после того, как удар прошёл.

Однако и тут этот гад проявил чудеса ловкости. И после того, как он отбил следующий удар палки ногой в сторону, я неожиданно оказался лицом к хрипящему от ярости ветерану. А извращенец — у меня за спиной. Одной рукой он теперь прижимал меня к себе, обхватив за шею. А другой — приставил заточку к артерии под ухом:

— Стопэ, воробышек…

Я замер, глядя на то, как Ратмир щурится на нас сквозь воспалённые веки. Стерев с лица порошок, другой рукой он подобрал спадающие штаны и ловко застегнул их обратно.

А извращенец за моей спиной, тем временем, продолжать шипеть по-змеиному:

— И ты, крепыш, охолони… Давай, вали за дверь к серым обратно, раз такой дерзкий… Ты всё равно не в моём вкусе…

Ветеран перестал рычать, стряхнул мокрый от слёз порошок с руки и криво усмехнулся:

— Думаешь, мне есть до него дело? — Чистой рукой он теперь зажимал раны на боку. Но сквозь пальцы всё равно просачивалась тёмная кровь.

— Ты… — Я захрипел под локтем арестанта, превратившимся в стальные тиски. — Ты мне должен…

Когда ветеран вдруг перестал ухмыляться, время остановилось.

Я замер в ожидании укола в шею…

Ублюдок за спиной сжал локоть ещё сильнее…

Но Ратмир принял решение за долю секунды. И ещё за столько же воплотил его в жизнь.

— А? — Послышалось у меня над ухом лёгкий выдох. Повинуясь рефлексу, арестант за моей спиной, похоже, всё-таки тоже глянул куда-то на потолок — туда же, куда за миг до этого с тревогой глянул Ратмир, вдруг слегка отпрянув.

Но уже в следующее мгновение ветеран выпрямился, словно могучая пружина. И, вытянув руку просунул ладонь между заточкой и моей шей. А другой пятернёй, измазанной в крови, с силой ткнул меня снизу вверх в подбородок.

Отчего я, в свою очередь, ударился затылком об лицо тюремного извращенца. И когда тот всё-таки ослабил хватку на моей шее, смог сползти вниз. Благо в жаркой прачечной мы уже оба были сырые от пота. И я достаточно легко выскользнул из ослабевшего захвата.

При этом заточка осталась торчать в тыльной стороне ладони ветерана. Но тот не стал тратить время на то, чтобы вытащить острый кусок металла. Схватив извращенца раненой рукой за лицо, боец просто резко надавил на рукоятку самодельного ножа, торчащего у него с тыльной стороны ладони. И, пробив свою грубую пятерню насквозь, лезвие от этого удара прошло ещё дальше — прямо в глаз главного ублюдка.

— И-и-и-и-А-А-А-А-А!.. — Заверещав, извращенец машинально схватился за толстое запястье противника двумя руками, пытаясь оторвать от себя могучую руку. От былой ловкости не осталось и следа. Теперь он против собственной воли просто потянулся следом за пришпиленной к его глазу ладонью.

Сжимая худое лицо ублюдка толстыми пальцами за виски, угрюмый ветеран сделал пару широких шагов обратно к трубе с кипятком. И, с размаха вжав в неё затылок визжащего арестанта, навалился на того всем телом. Пресекая любые попытки освободиться, боец ещё пару раз коротко пнул арестанта под дых коленом:

— Говоришь… — Удар. — Что любишь погорячее, тварь… — Ещё удар.

— И-и-и-а-х-х-х-х… — Корчась в агонии, извращенец дёргался всем телом. Но преимущество в весе было на стороне бритоголового здоровяка. И хозяйский придурок мог лишь задыхаться от собственного визга, ударов под дых, да бешено вращать уцелевшим глазом сквозь напряжённые пальцы пятерни ветерана, всё ещё прибитой к нему заточкой. Раненая ладонь продолжала стискивать виски ублюдка стальной хваткой. И прижимать голову к раскалённой трубе.

Тот арестант, которому ветеран сломал колено, был сейчас ближе всего к двери, ведущей обратно в помещение с сушилками. И, прежде чем он попытался доползти до неё, я встретил его размашистым ударом подобранной палки по рёбрам. Хрюкнув, урод скорчился на полу и жалобно захныкал, пытаясь закрыться от нового замаха. Так же повели себя и остальные раненые подонки, стоило лишь посмотреть в их сторону с поднятой в руках палкой.