— Конечно, знаем, — рассмеялся Стасик тихо, — это ж с Алого. Ты ее в прошлом месяце услышал, когда мы кино смотрели.

Пограничники, даже старшина Черепанов, держащий в еще немного трясущихся пальцах сигарету, рассмеялись. Я улыбнулся.

— Так хорошая же! — Заулыбавшись во все тридцать два, возразил Синицын.

— Хорошая, — хмыкнул Мартынов.

— Дай-ка гитару, — вдруг сказал я, и все погранцы разом уперли в меня свои несколько удивленные взгляды.

— А ты что, Сашка, тоже умеешь? — Удивился Синицын.

— А вот дай сыграть, и скажешь потом, умею или нет, — с улыбкой ответил я.

Синицын поозирался, как бы ожидая одобрения от остальных, и передал мне гитару. Я поудобнее устроил ее на коленях, положил грубоватые пальцы на жесткие струны. Медленно заиграл.

Спокойная, немного грустная мелодия зазвучала в сушилке. Лица парней, несколько мгновений назад повеселевшие от шутки Алейникова, вдруг снова немного погрустнели. Взгляды стали задумчивыми и блестящими от каких-то воспоминаний.

Потом я тихо запел:

Часто ночью она мне приснится,

Про нее эту песню споем.

Я не только служил на границе, —

Она в сердце осталась моем.

Где-то за курганами ветром степь ложится,

Где-то за барханами райские места.

В сердце ты осталась навсегда, граница.

Боль моя, душа моя, жизнь и красота…

Черепанов затянулся, потом тоже затушил сигарету в банке, поджал дрожащие губы.

Ох, каким же я был до границы.

Как и сотни фартовых ребят…

Уж в кого было точно влюбиться,

То уж точно, граница, в тебя.

Мне во сне дребезжит коммутатор,

Я проснулся — будильник звонит.

А мне кажется — снова засада,

Где дружок мой осколком убит.

Взгляд сержанта Мартынова вдруг заблестел сильнее, чем у остальных. Он поспешил отвернуться. Просто сделал вид, что осматривает свой мокрый бушлат, висевший подальше от прочих, у угла комнаты.

Снова где-то сверкают зарницы,

И рассвет на заре голубой.

Снова, вновь оживают границы,

И в дозоре мы снова с тобой…

— А эту нет, не слышал, — вздохнул, Синицын, когда я закончил и уставился в одну точку.

— И стреляешь метко, и на гитаре играешь, — хмыкнул Стасик грустно, — мож у тебя дома, в сарае еще и ракетный двигатель кустарной сборки? Мож ты как Королев?

— На радиоактивной тяге, — беззлобно рассмеялся Черепанов.

— До Королева я недотягиваю, — пошутил я грустновато.

— А жаль. Я б когда-нибудь приехал тебе в гости, на двигатель посмотреть, — вздохнул Стасик.

— Приедешь, если очень захочется, — ответил я. — Я позову.

На миг в сушилке повисла тишина. Только Мартынов шумно выдохнул табачный дым. Внезапно с напускной ухмылочкой заговорил:

— Они ж нас едва не окружили. Когда Димка сказал: обходят нас с тыла, я уже с жизнью стал прощаться. Подумал: побольше этих сукиных детей с собой возьму, пока патроны есть.

При этих словах улыбчивый обычно Синицын погрустнел, казалось, еще сильнее.

— Если б ни твоя граната, Саша, так бы и лежали мы с Димкой там, на берегу.

— Если б ни твой пулемет, к духам бы быстренько подкрепление подошло, — ответил я серьезно. — Да что говорить? Все сегодня дрались изо всех наших сил. Все долг выполняли.

— Это верно, все. Но… Короче… Не надо мне тут, — Мартынов, казалось, даже разозлился. — Позиция у нас была — дерьмо дерьмом. Где вражеский огонь застал, там и упали. Днем бы уже лежали мертвыми, если б не лимонка. Ну и так, если б не ты, они подобрались бы поближе, и все. Труба. А так…

Парни удивленно переглянулись. Даже Черепанов приподнял брови. Никто и никогда не слышал подобных слов от вечно сдержанного и волевого сержанта Вити Мартынова.

— Признаюсь, я всегда считал, что тогда, под Бидо, тебе, Саша, повезло просто, — продолжал Мартынов. — Ну, хоть убей, не верил я, что ты мог так умело сработать. А теперь вот, вижу, что ошибался. Не знаю, откуда ты такой взялся, но хочу сказать…

Он запнулся, словно бы выдавливая из себя слова.

— Спасибо я тебе хочу сказать. Спас ты нас с Синицыным. А еще…

Вдруг Мартынов глянул на Черепанова. Они с прапорщиков встретились взглядами. Тот отвел свой, опустил глаза.

— А еще хочу попросить прощения.

— За что? — Спросил я.

— Помнишь? — Мартынов хмыкнул, — тогда, когда Семипалов Пальму ощенячил, я его на этом самом месте прибить хотел, тут, в сушилке. Да и тебя вместе с Семипаловым… Ну, когда ты за него вступился. Если честно, злился я на тебя после того случая. Считал, что ты его не справедливо защищаешь.

Я не ответил.

— Потому… — Мартынов повел суровым взглядом по окружающим погранцам, — при всех тебе говорю: я на тебя зла не держу. И ты на меня, пожалуйста, тоже не держи.

— Я не держал, Витя, — улыбнулся я. — За это можешь не переживать.

— Ну и хорошо, — вздохнул Мартынов тихо.

Еще с полчаса погранцы посидели в сушилке. Потом стали расходиться по службе.

— Сашка, постой, — сказал вдруг Мартынов, когда все уже вышли, а в помещении остались только мы вдвоем.

— М-м-м? — Обернулся я.

— Короче, вот, — Сержант приблизился и протянул мне какой-то предмет, — хочу, что б ты взял. В качестве благодарности.

В руке сержанта покоился складной перочинный нож с красивой, пластиковой рукояткой, в форме белочки. Да, в Союзе такая безделица была, казалось, у каждого школьника, но в будущем советские ножи, особенно ножики «Белка», вот как этот, очень ценились у коллекционеров.

Не хочу хвалиться, но к моменту, как я пошел работать егерем, у меня уже была определенная коллекция ножей. С ними я всегда был на «ты» и неплохо разбирался в сталях и геометриях клинков. А еще знал им цену.

Да вот только настоящей советской «Белки» в приличном состоянии найти мне так и не удалось. Перекупы предлагали одни полусточенные обмылки, а таким ножиком точно нельзя было похвастаться настоящему коллекционеру. Так что, в прошлой жизни пришлось довольствоваться бездушным новоделом.

— Понимаю, мелочь, — улыбнулся Мартынов, — но хоть что-то пусть будет у тебя на память. Мне его папка подарил перед армией.

— Ну, в таком случае, я не могу принять.

Сержант нахмурился.

— Я хочу, что б ты взял, Саша, — его лицо немного расслабилось, и он добавил: — пожалуйста. Мне чуть-чуть служить осталось. До весны. А так будет у тебя напоминание, что когда-то ты спас жизнь сержанту Вите Мартынову.

— Мне нечего дать тебе взамен, — пожал я плечами. — Отдал бы часы, но стекло в них лопнуло во время боя. Теперь уже дарить такие неудобно.

— Ничего не надо, — поспешил ответить Мартынов, — просто возьми и все.

Сержант глянул на меня с немым вопросом во взгляде. Я протянул руку и забрал ножик. Осмотрел повнимательнее, открыл лезвие на стальной пружине. Ножик был будто бы совершенно новым. Казалось, Мартынов им не пользовался, хотя такая штука — нужная на заставе вещь. Видно было, что берег.

— Спасибо, — я сунул ножик в карман.

— Тебе спасибо, — сержант положил мне руку на плечо, а потом вышел из сушилки.

— Хитрые они, эти сукины дети, — вздохнул Таран. — целенаправленно совершили сработку системы, чтобы заманить вас в засаду.

— Этого стоило ожидать, — ответил я.

Таран покивал, поудобнее уселся на стуле.

— Прав ты, Саша. Очень прав. Эта вылазка душманов оказалась более массовой, чем та, два месяца назад. Тенденция хреновая.

Он задумался, помолчал пару мгновений. Потом сказал:

— Об этом пока что только Строев с Черепановым знают. До остальных доведу сегодня, на боевом расчете. Застава с новых пограничных суток несет службу по усиленному варианту.

Я молча покивал. А потом спросил: