— Слышишь? — Сказал я комсоргу, не отводившему глаз, от полосы.

— Нет, — озадаченно глянул на меня Димка.

А между тем я услышал странное копошение и возню где-то впереди.

Темно тут было так, что без фонаря не видать дальше собственного носа. Иные из нас, «молодых», в таких условиях умудрялись даже поставить себе фингал мушкой автомата впередиидущего, если тот внезапно остановится.

Когда где-то впереди кто-то тявкнул, Димкино лицо вдруг удивленно вытянулось.

— А вот теперь слышу.

Мы поспешили на звук, и когда Дима осветил пространство под системой, откуда исходил странный шум, я увидел там… шакаленка.

Щенок, примерно годовалого возраста, был тощим, отчего сухощавые лапы его казались непропорционально длинными.

Животное, застрявшее под двадцать четвертой нитью, дергалось, сучило худощавыми лапами и перекатывалось с бока на живот. Когда щенок увидел, что мы приближаемся, он угрожающе заурчал, заклацал зубами.

— Ну вот. Видать, попался наш нарушитель, — сказал я с улыбкой.

— Эту заразу как-то надо оттуда изъять, — засомневался Димка.

— Ну-ка. Посвети мне.

Дима направил пучок света прямо на шакаленка, а я аккуратно пошел к животному по КСП. Присел рядом. Зверек сначала попытался пролезть назад, однако и тут у него не вышло. Тогда он припал к земле, низко опустил голову и оскалился.

— Чего ж ты, дурень, под систему лезешь? — Спросил я беззлобно, — мы для кого лазов тут и там понаделали? Для папы Карло, что ли?

— Помощь нужна⁈ — Крикнул мне Димка.

— Да не. Ты свети-свети.

— А вдруг он бешеный⁈

— Свети, говорю!

Я взялся за последнюю нить, аккуратно приподнял ее. Щенок почувствовал это и прямо-таки «забуксовал» всеми четырьмя лапами. Попятился, стараясь выбраться и удрать обратно, на нашу территорию.

Когда у него это получилось, он вмиг мелькнул рыжеватым пятном в свете фонаря и умчал в темноту.

Дима еще несколько мгновений светил через систему, пытаясь выловить фонарем освобожденного шакаленка, но так и не смог. Щенок будто бы растворился в темноте.

— Сучок горелый, — хмыкнул я ему вслед и встал. — Ну че, давай сигналить нашим, что причина сработки найдена?

— Угу, — буркнул Дима и полез в подсумок за сигнальным пистолетом.

А потом по очереди запустил в небо две зеленых ракеты. Они, с шипением, причудливыми звездами взвились в черное, бугристое небо. Стали медленно опускаться, подсвечивая своим светом Пяндж, текущий внизу, под каменистой скалой. Делая его при этом каким-то грязновато-зеленым и будто бы ядовитым.

Не прошло и минуты, как откуда-то с середины участка в небо помчались поочередно три ракеты: белая, зеленая и красная.

— Сигнал принят, — проговорил я, — будем ждать.

Когда группа не нашла никаких других признаков нарушения границы, а Черепанов доложил на заставу о шакале, стала срываться уже привычная всем «параша».

Мелкая льдистая крупа, гонимая речным ветром, неприятно колола лицо, и мы поспешили загрузиться в шишигу. Потом отправились на заставу.

Следующая сработка застала нас примерно через полтора часа. Заставу вновь подняли «в ружье», и группа направилась снова на правый фланг.

Не нашли мы ни следов предполагаемого нарушителя, ни обрывов нитей, ни чего бы то ни было еще подозрительного. Даже облазили смежные участки. Сработка была признана ложной, а группа отправилась домой.

Точно с таким же настроением мы поехали на очередную «ложную сработку», поднявшую нас часа в четыре утра. Может, по привычке, может, по опыту сегодняшней ночи, но никто особо не верил в то, что нас ждет что-то серьезное.

— Наверняка снова какая-то фигня, — тихо сетовал Стас, когда шишига несла нас уже на левый фланг, к дальнему, семнадцатому участку. — Вам, Бесо, надо уже давно перепроверить правый фланг. А лучше — оба. Там, видать, контакты все, накрываются.

— А ты чего от меня хочешь, а? Стас? — заговорив с едва заметным акцентом, обиделся Гамгадзе, — Система старая, уж на ладан дышит. Менять надо — все столбы под снос. Новую ставить. Ты лучше, к Анатолий Сергеичу подойди с такими претензиями.

— Ты че завелся, Гамгадзе? — Удивился Стас, — я че тебе такого обидного сказал?

— Боится, что начальник заставит систему перепроверять, — рассмеялся Димка Синицын.

— Или что поймают, — шепнул мне Стас, — что он в прошлый раз, в рабочей группе, в крышке от цилиндра линейного блока чай кипятил, а когда назад ставил, плохо закрутил.

Стас хитровато засмеялся и сказал Бесо уже громче:

— Да, Гамгадзе, на тот самый участок едем, а?

— Да ну тебя в баню, Алейников, — понуро пробурчал младший сержант.

Стас рассмеялся, но Черепанов строго его осадил:

— Разговорчики. Прибываем к участку.

В этот раз в начале участка выгрузился я и Стас Алейников. Когда Шишига пошла дальше, Стас включил следовой фонарь, мы стали обследовать КСП.

Ожидаемо, ничего нами найдено не было, и потому мы стали продвигаться к центру участка, где работал головной наряд. При этом осматривая и полосу, и окрестности.

Пяндж тут шумел как надо. Берег был пологий, словно пляж, и расслышать что-то при такой погоде было очень тяжело.

— Я тебе говорю, — уверял меня Стас, — это Гамгадзе спичку забыл убрать с реле, когда крышку с цилиндра снимал, а закрутил хреново. Туда влага попала. Спичка, небось, разбухла, ну вот тебе и сработка.

— Чего ж он, не знает, как крышки закручиваются? — Спросил я.

— Знает. Но его за таким делом уже ловили. Заговорится, отвлечется, и на тебе. Невнимательный он. Уже раз или два от командира своего, Сени Вандина, по шапке получал. А если шеф узнает, то Гамгадзе не только по шапке получит… Но и еще куда-нибудь.

— Погода плохая, шумно, — сказал я, вглядываясь в запорошенную мелкой белой мукой «параши» КСП, — как раз то что надо, чтобы в тыл прорыв совершить.

— Ты правда думаешь, что нарушитель? — Стас изобразил удивление. — Да ладно тебе. Это ж один раз из ста.

— Идет война, — напомнил я Алейникову.

— Война к нам редко заглядывают. Ребята из сводных неплохо духа за речкой гоняют.

— Не говори гоп, — сказал я, — забыл уже, как от душманского снайпера в лесу прятался?

— Так это ж не война, — махнул он рукой. — это так, суровая пограничная рутина.

Внезапно спереди раздался выстрел. Эхом он прокатился по Границе. Затем взвилась ввысь красная ракета. Она прорезала собой темноту и, казалось, коснулась самого неба. Потом принялась медленно опускаться.

Следом, впереди, зазвучали новые хлопки выстрелов.

Алейников остолбенел, уставившись на ракету, и будто бы, не мог отвести от нее взгляда.

— Чего стоишь⁈ — Крикнул я, перехватывая автомат, — бегом! Это сигнал! Вооруженное вторжение!

Я помчался вперед. Стас встрепенулся, словно бы освобождаясь ото сна, и ринулся за мной.

Через мгновение новая красная ракета ушла в небо. Две красных ракеты вместе означали «спешите на помощь».

Мы мчались вперед. Мерзлая утоптанная земля неприятно отдавалась в ногах. Лицо кололи острые льдинки «параши». Решительно невозможно было ничего рассмотреть впереди, особенно учитывая, что мы выключили фонарь, как только побежали на подмогу к своим. Казалось, тьма была еще гуще, чем в два часа ночи.

Спустя секунду впереди стали виднеться вспышки выстрелов, снова оглушительно заговорило огнестрельное оружие. Мы увидели красные кружки трассеров, летевших куда-то в сторону реки.

— К ним уже подоспел Мартынов! — Крикнул Стас, бегущий следом, — работает из пулемета!

Система тут бежала вдоль берега и забиралась немного выше, на невысокий, но широкий пригорок, устланный большими камнями у своего подножья. Камни эти высились по обе стороны Угры — речушки, на которую Стас ходил рыбачить. На этом участке она впадала в Пяндж, и на илисто-песочном берегу обильно рос засохший на зиму камыш.

Столбы системы над Угрой прерывались, и устье перекрывала массивная и высокая стальная решетка, по которой, сверху, бежали сигнальные нити. Во вспышках огня я заметил наших, засевших по колено в речке, за большими валунами под сетчатой оградой.