Я кивнул, с удовольствием сделав глоток свежесваренного кофе.

— Но тухлой селедкой всё равно кормить не стану, — упрямо повторил адмирал и уселся напротив: — Дело у вас ко мне есть, верно?

— Верно, — улыбнулся я его догадливости.

— Так по глазам вижу, снова задумали что-то интересное.

— Довольно интересное, как мне думается, — подтвердил я. — Добавить нашему ресторану развлекательной части…

Я решил особо не мудрить. Прятать летающее судно проблематично, да и непрактично. Столько усилий придется вложить и чтобы никто не увидел? И чёрт с ним, со славой. Но делать что-то, чем не будут пользоваться, было не по мне.

Поэтому я и захотел прикрепить корабль к ресторану. Заодно обеспечить дополнительный интерес к заведению. Ну а остров, по-прежнему пришвартованный у маяка, поможет поддерживать необходимый уровень магии.

Получалась польза со всех сторон.

Был лишь один нюанс — собственно, сам корабль.

Баркас графа, на котором мы ходили в море, для моей цели не годился. Слишком мал был для взятия ранга. Поэтому нужен был парусник определенного размера. Парусник — просто потому что красиво. Летающая баржа не совсем то зрелище, которое я воображал в своей голове, слушая сказку про царевну.

— Кораблик, говорите, вам нужен… — задумался Григорий Иванович, когда я вкратце рассказал свою задумку и адмирал вдоволь поудивлялся. — Вот ведь совпадение-то! Приятель мой, про которого я вам говорил, как раз корабельный мастер. Для души занимается, между рейсами времени полно. Талант у Родиона… Талантище, не побоюсь этого слова. Помнится мне, стояла в порту у него одна шхуна, по каким-то старинным чертежам построенная.

По описанию графа, корабль мне подходил как нельзя лучше. Двухмачтовый парусник идеальных габаритов и качеств. Основной материал отлично подходил для магического плетения, мастер взял карельское дерево из мест, славящихся силой.

А значит — не придется менять облицовку и часть внутреннего убранства. Это было слабое место в моей идее. Либо заказывать корабль с нуля, либо кардинально переделывать имеющийся.

Тут же выходило, что и затрат никаких не будет. Ну, кроме собственно приобретения корабля.

Давно я хотел судно, но вот пришел к мысли о покупке неожиданным путем.

Но я надеялся вовлечь Родиона в сотрудничество и своего рода арендовать корабль за часть дохода от полетов с пассажирами. Полеты, естественно, планировались недалекими и короткими. Так, исключительно увеселение — подняться в воздух и отлететь на пару сотен метров, не более того.

— Представите меня мастеру? — воодушевился я новостью.

— Лучше! — хмыкнул адмирал. — Я его в гости позову, а там за славной трапезой и дела приятнее обсуждать будет.

Граф Волков мечтательно взглянул на большую мутную бутыль, стоящую в темном углу. Я понял — переговоры будут жесткими.

Ничего мощнее и страшнее флота не существует. Флота и его доблестных служителей. Моряк это не просто профессия, а отдельный народ.

В этом я убедился за следующие часы не единожды.

Мало того, что у адмирала слово с делом не расходились, и он тут же позвал корабельного мастера. Так и тот согласился прибыть незамедлительно. И никаких согласований подобающего времени, обмена любезными письмами и протоколов встречи. Кажется, Родион просто ответил короткое «буду».

Не успел я выпить ещё одну чашку кофе, как приятель Волкова уже приехал.

Безусловно, напиток я смаковал, совмещая с любованием сверкающим заливом, но всё равно скорость Родиона меня поразила.

Правда, это объяснилось тем, что жил мастер неподалеку, на другом конце Кронштадта. И звонок застал его дома и как раз в раздумьях о дальнейших вольных планах.

Родион Юрьевич Афанасьев представился потомственным шкипером. Помимо схожей с адмиралом крепкой комплекции, отличного загара и характерной походки вразвалочку, он имел весьма примечательную бороду. Длинная, густая, с первой проседью, она была заплетена в десятки косичек.

Не самый обычный выбор для капитана.

Заметив мой удивленный взгляд, моряк со смехом дал разъяснения. Влюбился. Вот успел за те пару дней, что находился на суше. Дама его сердца, судя по тактичному упоминанию, была очень молода и отличалась живым и веселым характером. От бороды шкипера она пришла в восторг и тут же заявила, что непременно стоит носить её, заплетенную в косы.

Афанасьев возражать вроде как пытался, но сдался и пожертвовал бородой во имя любви.

— Вот что я вам скажу, Александр Лукич, — говорил он. — Все самые глупые поступки совершались ради женщин. Как и великие, этого не отнять. Иногда и то, и другое одновременно.

За прекрасный пол и был первый тост.

Пока мы представлялись, знакомились и Родион делился историей про бороду, граф Волков накрыл на стол. Чудесным образом из печи на свет появились чугунки с картошечкой, из погреба копченый окорок, а с огорода свежая зелень и овощи. Ну и куда же без разносолов и сала.

Афанасьев одобрительно крякнул на это и нахмурился, вопросительно взглянув на адмирала. Тот кивнул и достал ту самую бутыль. Шкипер оценил тару и улыбнулся.

— Вот за что я уважаю тебя, Григорий Иванович, так за умение грамотно готовиться к серьезным беседам. У нас же такая намечается? — уточнил он у меня, дождался моего кивка и обрадовался: — Вот и славно.

Всё же этикет пришлось соблюсти. Своеобразный, то есть морской. Залить в себя достаточно жидкости, чтобы «голова яснее была». Утверждение совершенно нелогичное, но спорить я не стал.

Благо магия жизни позволяла мне выдержать и не такое испытание.

Но самое удивительное, что пока опустевала бутыль, морские волки действительно становились всё сообразительнее. Может даже чересчур, потому что их идеи были ещё авантюрнее моих.

Афанасьев вообще предложил создать целый летающий флот. И не самых дружественных соседей проведать, аргументируя просто: «А то что они».

Благо на диалог шкипер шел охотно, больше веселясь, чем предлагая подобное всерьез.

Договорились мы ко всеобщему и обоюдному удовольствию. И к пользе, конечно же. Собственно, как я и рассчитывал, Родиона вполне устроила доля дохода. К тому же он искренне обрадовался, что его шхуна наконец-то побудет в деле. Простаивал корабль довольно долго и Афанасьев этому очень печалился.

Вообще удивительный человек оказался. Громогласный и при этом очень добродушный. Как он рассказывал о корабельном деле, заслушаться можно было. Каждую деталь знал и любил.

Я, правда, большую часть терминологии не понимал, но это и неважно было. Главное, с какой увлеченностью мастер говорил. Какая разница чем топсель от стакселя отличается, когда человек их упоминает с горящими глазами.

— Я ж в море с пяти лет! — громыхал командным басом Афанасьев, приглаживая косы бороды. — Батя меня к себе на судно взял, едва я говорить начал. Поздно я речь-то освоил… Ну знаете, как в той байке, — расхохотался он. — «Чего ж ты раньше молчал?». «А раньше всё в порядке было». Но вот как разъясняться сумел, сразу к делу семейному и пристроили. По мачте ползал, словно та обезьянка.

Опыт у Афанасьева был впечатляющий. Обошел весь мир и не один раз. Бывал в самых диких и отдаленных местах, куда не ступала нога человека. Он, кажется, поучаствовал во всех основных открытиях последних десятилетий.

Море он любил больше суши. Но когда «пришвартовывался», как он называл периоды пребывания на земле, то всё время посвящал кораблестроению. Отыскивал старинные чертежи и воссоздавал судна, улучшая их при этом.

Делал от души и для души. Не продавал результат своих трудов. Но и себе редко оставлял, обычно просто дарил кому-то, тоже увлеченному парусами и вечной тягой к воде.

Исключением стал и предмет нашей беседы, шхуна «Прекрасная».

— Потому что прекрасная, — непонимающе ответил шкипер на мой вопрос почему она так названа. — Чего мудрить? Вещи своими именами нужно называть. Вот если баба, простите, мадемуазель, красивая — то так и нужно прямо сказать. — А не плести что-то про солнечный свет, запутавшийся в её соломенных волосах. Девицы падки, конечно, на такие речи. Но и по-простому любят. Тут внимание важно, а не словесность.