— Ну, разве что Веремей, энтот могёт, — кивнул дед.

— Вот и хорошо, и есть ещё кое-что.

Камнезор выслушал мою вторую задачу, и с каждым словом его глаза всё больше и больше ползли на лоб, но он терпеливо молчал и ждал.

— Справишься?

— Я не советую, барин, не надо так делать, богом господом прошу, одумайтесь. Артём Борисович…

— Всё уже решено, Елисей.

— Но тогда, но тогда… — он встал со стула и прошёлся по мастерской, потирая левый кулак о ладонь. — Хорошо, сделаю, — наконец, успокоился он, и я, накинув пальто, вышел, оставив его в грустной задумчивости.

Дома мы перекусили в узком семейном кругу. Отец теперь передвигался в инвалидной коляске. Возить его поставили Мишку Шатуна. Я вернул его обратно, потому что парень был туповат, и всё, что можно для меня уже сделал. Теперь его задача — затаскивать Бориса по ступенькам, возить, куда скажут и помалкивать. Работëнка непыльная.

Ольга за столом выглядела сегодня оживлённей обычного. Даже поинтересовалась моим самочувствием, хотя до этого мы предпочитали не замечать друг друга. Нападение на родовое гнездо не выбило её из колеи, скорее наоборот — она оживилась, принимала активное участие в организации труда, делала закупки и гиперопекала мужа.

Вскоре, однако, выяснилась причина этого возбуждения.

— Мы арендовали на двое суток зал в Громовецком дворце, в честь победы дадим бал. Я хочу, чтобы вы все обновили свой туалет. Там будут все высокопоставленные лица города и наши старые друзья.

— Которые забыли о твоём существовании лет эдак на десять? — спросила матушку Анна, без интереса ковыряясь вилкой в жареном рябчике.

— Ну не всё так плохо, дорогая, — Ольга поправила салфетку, — обстоятельства…

— Они просто предали тебя и никуда не приглашали, а теперь ты хочешь их всех вместе собрать, зачем? Выслушивать их грубую лесть?

— Чтобы утереть им нос, да маменька? — обратился я к баронессе, та встретилась со мной взглядом и приосанилась ещё больше.

— Да, я хочу, чтобы они скакали вокруг меня, как обезьянки. Увивались и искали оправдание своему поведению, а я милостиво буду принимать их, но не всех. Потому что я заслужила это. Такой ответ тебя устроит, дочь?

Борис накрыл своей ладонью руку Анны и сказал.

— В триумфе нет ничего плохого, да и к тому же от нас этого ждут. Таковы правила игры.

— Дурацкие правила, — она отодвинула от себя обеденное угощение и отпила маленький глоток из бокала.

— О, ты не будешь? Давай сюда, — сказал я, как обычно заваленный тарелками и пустыми блюдами.

Ольга гневно окликнула нового официанта и обругала за нерасторопность. Вскоре мне расчистили пространство и принесли десерт: вкуснющая шарлотка, пирожные безе и медовик.

— Пап, надо сегодня закрыть вопрос с посвящением, — похлопав себя по пузу, обратился я к Борису, тот попыхивал сигаретой возле приоткрытого балкона, но наружу не выходил — холодно.

— Аничкова тоже? — уточнил он, и я, немного подумав, кивнул. — Хорошо.

Он докурил, и Миша Шатун подхватил одной рукой коляску, а другой своего барина. Мы спустились на первый этаж, и, проходя мимо кухни, я услышал знакомые громогласные взрывы хохота. Мои ребята набились в помещение и что-то обсуждали с дородной Степановной. Кухарка сидела за столом, положив руку на подбородок, и смотрела, как воины уминают её стряпню с таким видом, будто это её дети.

— Все на улицу, — заглянув к ним, сказал я. — За Ломоносовым тоже сбегайте.

Ваня вне наших походов предпочитал усесться перед камином за интересной книжечкой и коротать своё время в покое. Мы собрали на плацу всех дружинников и отроков, что были. Неподалёку стояло семеро костров — это наши погибшие, по обычаю их должно сжечь и закопать прах на Барятинском кургане. Там веками хоронили защитников рода.

— Сегодня мы проводим в последний путь семерых наших братьев, — начал свою речь Борис, перед выстроившимися в ряд бойцами. — Они пали смертью храбрых и достойны теперь жить вечно.

Все мрачно смотрели перед собой, задумавшись о будущем.

— Но есть и хорошие вести: мой сын, Артём, наберёт сегодня новую малую дружину. Если у кого-то есть сомнения или возражения о его пригодности к этому делу лучше скажите сразу.

Никто не колыхнулся под твёрдым взглядом главы, и Борис продолжил.

— Выйди ко мне, сын, — на глазах у всех я встал перед отцом, — дай сюда руку, — он вложил в неё семейный перстень и сказал следующее. — Воевода, я наделяю тебя правом собирать верных воинов и вести их под своим знаменем. Пусть твои дела прославят наше имя. Клянусь поддерживать тебя, пока ты следуешь чести и защищаешь род наш и землю.

— Я принимаю эту радостную ношу, — ответил я и принялся по одному вызывать к себе сычовцев, чтобы те перед всеми гриднями и отроками уже давали клятву мне. Первым вышел Ломоносов и встал на одно колено.

— Присягаю на верность тебе, мой господин и барон. Обещаю следовать за тобой в бою и в мире, не щадить жизни своей ради твоей славы и защиты твоих владений. Клянусь быть щитом и мечом, стойким против врагов и надёжным в час испытаний. Буду хранить верность тебе и твоему дому, пока дышу. Да станет эта клятва моим долгом, моим словом и честью, которую не запятнаю ни страхом, ни соблазном. Пока жив мой меч — жив и мой долг перед тобой, барон.

— Отныне ты часть моего дома, и я обязуюсь заботиться о тебе.

Ломоносов встал, и мы обнялись, перед тем как подошёл следующий кандидат. По правилам крещение обычно проходится боем, но мои ребята уже всё доказали своими недавними действиями. Всё прошло гладко и спокойно. Отец зажёг костры, и все отдали дань уважения умершим.

В это время вереница гружёных телег выезжала из поместья. Моя «посылка» в Бастион: болванки ножей, двести килограмм пороха, сто единиц огнестрела, среди которых десять стволов от пушек, сто комплектов артефакторной брони по тридцать процентилей каждый и столько же клинков с аналогичной силой. Моя армия мортикантов требовала перевооружения. Кстати, Терех за неделю одну Брешь закрыл, как и обещал.

Мне также досталось два трофейных миллиона из пяти. Остальное отошло семье. Как раз хватит рассчитаться с сычами и с Софи.

После церемонии всем объявили выходной от тренировок. Отец ушёл к себе, гридни же в складчину послали за питьём в город гонца, а я хотел смотаться на своё старое место, где раньше осваивал магические навыки, и попробовать взять под контроль дематериализацию.

— Артём, есть минутка? — попросил меня Ломоносов, когда все расходились по своим делам.

— Да, только недолго, — согласился я.

Мы прошлись в сторону яблоневого сада, что был завален грязновато-жёлтыми листьями, а на ветках иногда виднелись частично или полностью подгнившие плоды — то, что не успели собрать. Деревья росли рядами, потому мы пошли по дорожке между ними, прямо под кронами. Отсюда открывался потрясающий вид сужающегося вдаль пространства.

— В общем, он дал тебе передышку в год, — не стал тянуть Ломоносов.

— Спасибо, что не месяц, — выдохнул я, зная, зачем Ваня меня позвал поговорить тет-а-тет. — За год я как-нибудь управлюсь с подготовкой. Ты сам как?

— Сносно, — поправил очки Иван, — жить можно, но насчёт активной магии пока спорно.

— Он дал подсказку, где может быть следующая цель?

— Ещё нет.

— Я поговорю с Бенкендорфом, придётся ему рассказать про Тур’Загала и прочих тварей, нам нужна статистика появления Брешей по всей стране.

— Ты же понимаешь, что нам придётся после Северной расстаться?

— Да, я думал над этим, — как ни печально признавать, но единственный, кто может искать детей Обскуриана — это Ломоносов.

Он должен будет отправиться в путешествие в другие страны и оттуда через друида дать сигнал об обнаруженном демоне. А в это время моя миссия — стать как можно сильней, богаче и влиятельней. Пересекаться мы будем только на убийствах сыновей бога смерти.

— Тогда давай проживём оставшиеся три месяца на полную катушку, — предложил я своему первому настоящему другу в этом мире и протянул ему руку.