Такие приёмы считались грязными, но действенными, а в войне, как говорится, нет никаких правил, есть только побеждённые и победитель. Тут прослеживалась связь и с ваниным недугом, потому мне нужно было освоить эту ветвь некромантии.

Особенность состояла в материализации манапотока при помощи частицы смерти, заключённой в каждом некроманте, неважно отчуждённый он или сопричастный. Это ключевое звено, что позволяет манипулировать жизнью. По «договору» с костлявой мы вправе пользоваться её силой, жертвуя либо конечности, либо свою боль в ежедневном сражении за жизнь.

Она-то и придавала чёрный цвет мане, вытекающей из ладони. А пароль ко всей технике — простенькое заклинаньице, передающееся от учителя к ученику. В этом плане разнообразие моих умений зависело от хороших знакомств с некромантами. У каждого надо взять понемножку и потом выстроить свою методологию. Пока что у меня отлично получалось работать только с отравляющими веществами и многозадачным управлением мёртвых существ.

Когда мой первый соломенный пёс был связан по всем лекалам, я прямо в конюшне и призвал его. На пятом шаге это оказалось легче лёгкого. Контроль здесь такой же, как и с обычными трупами — выстраивание «манамостика». Единственный напряг — эта тварь в состоянии вырваться на свободу и навредить своему хозяину. В остальных случаях некроморфы, химеры и прочие чудища просто обмякали на месте, переставая жить.

Мой пёсик побродил по конюшне, пугая коней до истошного ржания, и затем по команде прыгнул в руку, уменьшившись в размерах прямо на лету. Фигурка легла в ладонь, и я хмыкнул: «Удобненько. Многоразовое использование — это ещё один плюс».

Затем мы проделали то же самое, но с оговоркой на «начинку». Здесь уже было поинтереснее. Ядро (зуб или кость) нужно было поместить в шар огня и нагнетать туда поток чёрной маны. Сложность состояла в доведении непослушной струйки до предмета закалки. Она всё время развеивалась под воздействием жара, сопротивлявшегося любому вторжению.

Больше похоже на какую-то игру. В конце концов, я уловил принцип управления и справился. Аничков ещё странно хмыкнул и потёр подбородок. Я так понял, это было молчаливое одобрение. Испытали мы новоиспечённого камикадзе на остатках деревянных стен, что ещё не разобрали крестьяне себе на бытовые нужды. Бабахнуло знатно. Брёвна разлетелись в щепки и загорелись.

Я прибрал этот беспорядок големом и сел там же с усердием мастерить ещё одно умертвие, даже язык высунул.

— Мне кажется, этого достаточно, — подметил Пётр, наблюдая за моими действиями, но кто сказал, что у меня есть тормоза, когда на кону исследовательский интерес?

В общем, во второй раз в панике прибежало полдружины, думая, что на нас напали. А вместо досок мужики теперь получат только щепки. Нас же спас вовремя накинутый барьер.

— Всё нормально, идите, — махнул я сплюнувшему на землю Ярополку, тот пробасил, что «предупреждать должно, барин» и укатил обратно на плац.

Секрет вот в чём: у меня атрибута огня в два раза больше, чем у Аничкова, а это значит, что и насытить им могу погуще, без риска, что ядро умертвия развалится. Техника вышла занятной. Такой можно штурмовать всякие укрепления. Единственный минус — одноразовое использование, ну и я решил отказаться от соломы — неудобно. Перешёл на крошечные фигурки из глины.

Под контроль с первого раза удалось взять аж десять умертвий. Дальше уже ощущались определённые проблемы. Одиннадцатый слетел с катушек, закономерно получил по зубам и отправился на корм остальной стае.

— Да как ты это делаешь? — в сердцах вздохнул Аничков, и я, кажется, понял в этот момент, что тогда имела в виду Софи. Некромант сейчас выглядел обескураженным так же, как она.

Какой-то «новичок», пусть и способный, с ходу ставит тебя на место, и годы тренировок летят в топку. Но Аничков был старше Уваровой и потому не придал этому чрезмерного значения. Он осознавал себя как цельную личность со всем плюсами, минусами и ограничениями, что накладывает на нас жизнь. Всегда кто-то будет сильнее.

Стая умертвий мне понравилась. Взял на заметку и остаток дня мастерил фигурки, попутно попросив Егорку смотаться за новым ремнём. Аксессуар был с патронташем для умертвий. Такие продавались специально под нужды некромантов. Вообще, в Громовце был широкий ассортимент одежды с кармашками, но я не ставил всё на одну технику, как другие некроманты. Мой магический арсенал гораздо шире.

Под конец дня случилось ещё два события. Одно хорошее — Веремей вернулся с добытыми ингредиентами для атланта, а второе даже не знаю, как охарактеризовать: в имение приехал сначала Олег, мой старший брат, а потом и Дмитрий с Никитой, похожие друг на друга как две капли воды.

«Почему никто не сказал мне, что они близнецы?»

— Ты кто?

Это было первое, что я услышал, когда ко мне подошёл лысый здоровяк, разодетый скорее как заправский бандит, нежели дворянин: чёрные кожаные ботфорты, такого же цвета плотные утеплённые штаны, шерстяное тёмно-коричневое пальто болталось нараспашку, и кое-где виднелись пятна с прожжёнными от окурков местами. На груди же в такую холодину была одета обычная рубашка из льняного полотна.

Первое, что приходило на ум: да он же заболеет!

— Я Артём, а ты кто? — не собираясь уступать здоровяку, ответил я, и мы около минуты играли в гляделки, пока на суровом северном лице не расплылась вдруг благожелательная тёплая улыбка.

— Да вижу я, дурачина, — он сграбастал меня в объятья так, что кости чуть не захрустели. — Артёмка, ты чего? Даже не помнишь, кто я? — он наконец-то отстранился, и я перестал вдыхать запах водки, пота и чеснока — видать, в пути было скучновато.

— Если честно не очень, — без обиняков ответил я, но уже начал догадываться, что это кто-то из братьев.

По лицу добряка прокатилась досадная морщина, но лишь на секунду, и он, чуть приподняв подбородок, протянул мне широченную мозолистую ладонь.

— Олег, — я кивнул ему, и мы обменялись крепким рукопожатием.

— А тебе… — я показал ему на воротник и на горло, намекая на холод.

— А не пустяки, — отмахнулся он, и мы пошли в дом. — По сравнению с Воркутой тут лето, ха-ха-ха! — громко засмеялся он и ударил меня по спине так, что чуть не сбил с ног.

Рука у него железная, впрочем, как и всё тело, налитое мускулами. Я не обманывался насчёт лёгкой небрежной щетины, расползшейся по его квадратному подбородку и в целом неряшливого вида. В Олеге чувствовался дух воина, защитника. Недаром его назвали в честь легендарного деда Олега Барятинского. В отличие от своего братца Алексея он ступал уверенно, а не крался на цыпочках или рисовался.

— Что же матушка? — спросил он. — Разговелась, поди?

— Есть такое, — позволил я себе лёгкую улыбку. — Уже бал дала на той неделе.

— Это она может, большая любительница.

— И транжира, — добавил я, вспоминая, сколько денег было угрохано на новые внутренние убранства родового имения, а также на приём знатных гостей, что пока тоненьким ручейком, но стабильно каждый день стекались к нам, чтобы наблюдать за всеми изменениями и разносить слухи об очередных покупках Барятинских.

— Это точно, ха-ха-ха, — снова громогласно засмеялся Олег и, надо признать, так заразительно, что и я не удержался. — Я помню, ещё дед жив был, вот он ругал её, а я маленький: уши всё грел, интересно было. Говорит: «Куда тебе эти шторы за тридцать тысяч? На них же никто не взглянет!» А она их в спальню на третьем этаже повесила и огрызается: «Вы, говорит, Олег Владимирович, в окопе родились и там помрёте, а я как человек хочу пожить, в достатке». Так и цапались, как кошка с собакой, — кивнул сам себе брат. — А насчёт окопа матушка не соврала: так и сгинул дедуля наш на передовой, дома редко бывал, — как-то рвано закончил Олег и окунулся в далёкие детские воспоминания.

Мы прошли внутрь и там навстречу, размахивая ручонками, как маленькая девочка, выскочила Анна. Она с визгами прыгнула в объятия старшего брата. Тот повертел её вокруг себя, потом отстранил и покрутил рукой как юлу, чтобы осмотреть со всех сторон.