— Одному Богу известно, чем он там занимается. Он уже несколько дней обещал оформить рапорт, и каждый раз у него находился повод оттянуть этот момент, — пожаловалась она. — Мы послали ему стоматологическую карту де Коста, но он и этим не занялся. А если и занимался, никому об этом не доложил.

— Неужели у «БиоГена» нет доступа к его файлам? — спросил я.

— Не к тем, какие нам нужны. Мирз не выкладывал их в архивы компании, а его ноут и доступ защищены личным паролем. И доступа к ним не будет, пока он не придет в сознание.

Помню, в пабе Мирз жаловался на то, что Уорд не дает ему доделать одну работу, нагружая следующей. Я предполагал, что он застрял на какой-то операции, однако подозревал, что Мирзу мешает что-то еще. Он уже успешно идентифицировал останки Кроссли, и уж сравнение зубов женщины с картой Марии де Коста не составило бы для него особого труда.

И все же что-то и на сей раз помешало Мирзу.

Я хотел тщательно обследовать два этих тела еще с тех пор, как впервые увидел их в замурованной камере. Да, я работал с останками Кроссли, помогая Мирзу, но тогда мне было не до осмотра: время поджимало. В любой другой ситуации я радовался бы появившейся возможности поработать с ними.

Но не такой ценой.

Участок улицы перед моргом перегораживала полицейская лента. Я оставил автомобиль в паре кварталов оттуда и проделал остаток пути пешком. Чем ближе я подходил к моргу, тем сильнее сжималось все у меня внутри. Хотя следов вчерашнего побоища почти не осталось. Ночной дождь смыл с мостовой кровь, и даже покореженный фургон, в который врезалась боком легковая машина, отбуксировали прочь. Если бы не обломки пластика от снесенного бокового зеркальца и трепещущие на ветру пластиковые ленты, я бы даже подумал, что вчерашнее мне лишь привиделось. Спешившие по своим делам прохожие миновали это место, почти не обращая на него внимания. Кто-то умер, но земля продолжала вращаться.

Как всегда.

Поскольку главный вход находился в зоне оцепления, я вошел в морг через боковую дверь. Только очутившись внутри, сообразил, что тело Одуйи, скорее всего, тоже лежит здесь, в одиночестве, в темноте холодильной ячейки. Ощущение нереальности происходящего усилилось, когда я пошел расписаться в журнале и увидел фамилию Мирза, накорябанную строчкой выше моей собственной вчерашней росписи. При виде ее все навалилось на меня с новой силой. И не только то, что случилось, но и то, как легко все могло получиться по-другому, если бы наши фамилии стояли на странице в ином порядке.

Я вздохнул и отправился переодеваться.

Вспыхнул свет в смотровой. Подойдя к одному из шкафов-холодильников, я достал контейнер с останками женщины. Уходя, Мирз уложил кости с тем же педантизмом, с каким раскладывал их на столе. Вынув разобранный женский скелет из контейнера, я выложил кости на стол в нужном порядке. Должен признать, это было не так аккуратно, как у Мирза, но мне этого и не требовалось.

Мне нужна была информация, а не эстетика.

Желто-коричневые ожоги казались просто грязными потеками. Мирз уже срезал их образцы для исследования под микроскопом, и мне не терпелось посмотреть их самому. Однако всему свое время. В первую очередь от меня требовалось доказать, что это Мария де Коста.

Процедура ничем не отличалась от той, которую я проделал с Кристиной Горски. Собрав заново ее скелет, я произвел анализ зубов, записывая все повреждения, пломбы, коронки и прочие следы лечения. Покончив с этим, полез в карту Марии де Коста. Уорд говорила, что им повезло выйти на ее дантиста со второй попытки. Вчитываясь в карту, я удивлялся все больше. Когда при встрече в пабе я спросил Мирза насчет идентификации — Господи, неужели это было всего день назад? — он едва не растерзал меня на клочки. Но почему — понять я не мог. Сравнение с картой было еще проще, чем в случае с Кристиной Горски. Зубы находились в гораздо лучшем состоянии, чем у молодой наркоманки, из чего следовало, что вне зависимости от того, торговала она наркотиками или нет, тяга ее не носила хронического характера. А главное, все до единой пломбы и коронки на очищенных от мягких тканей челюстях совпадали с отмеченными в стоматологической карте Марии де Коста.

То есть идентификация была такой простой, о какой в нашей профессии можно лишь мечтать. Мирз не мог не видеть этого. Но почему же тогда топтался на месте?

Я снова всмотрелся в зубы мертвой женщины. Единственная деталь, упоминаний о которой я не нашел в карте, — трещины на коренных зубах. Причем повреждены были зубы с обеих сторон, верхние и нижние, однако никаких сколотых кусков, позволяющих предположить, что трещины явились следствием удара по лицу, я не нашел. Они походили скорее на те, что возникают в результате давления, словно она стиснула зубы слишком сильно и они потрескались.

Ее пытали и замуровали в недрах старой больницы, ее оставили, связанную, умирать в темноте. Ты бы тоже стиснул зубы до трещин.

Но что-то начинало понемногу брезжить у меня в мозгу. Я подумал о травмах на запястьях и лодыжках обеих жертв, где бинты врезались в плоть почти до кости. Разумеется, они пытались освободиться, не обращая внимания на боль, которую сами себе причиняли. С учетом охватившей их паники это представлялось естественной реакцией. Хотя…

Я замер.

Естественная реакция…

Я взял одно из ребер с отметиной от ожога. Грязно-желтым цветом она напоминала следы никотина на пальцах заядлого курильщика. Маленькая и для ожога необычно локальная. Сердце мое забилось быстрее, а понятие о том, что произошло, наконец сложилось окончательно.

Господи, неужели это? Неужели?

Положив ребро на место, я сорвал латексные перчатки и натянул чистую пару. Из другого холодильника достал контейнер с разобранным скелетом Даррена Кроссли.

Мирз упаковал кости с обычной своей аккуратностью, а то, что я искал, находилось почти на самом верху. Достав череп и нижнюю челюсть, я поместил их под увеличительное стекло и включил подсветку. На зубах Кроссли тоже явственно виднелись трещины.

В дверь постучали, и от неожиданности я вздрогнул. Я повернулся к двери, но прежде чем успел произнести хоть слово, она уже отворилась.

Это был Эйнсли.

— Доброе утро, доктор Хантер! Вы не будете возражать, если я войду?

Поскольку он уже вошел, смысла отвечать я не видел. Коммандер выглядел бодрым и свежим и одет сегодня был не в мундир, а в синий костюм с накрахмаленной белоснежной сорочкой и светлым галстуком. Приталенный пиджак подчеркивал безукоризненную фигуру. Остановившись в паре шагов от меня, Эйнсли поднял руки.

— Знаю, я не переоделся, но обещаю ни до чего не дотрагиваться. Я лишь на минуту.

— Все в порядке?

— Новых кризисов не случилось, если вы об этом. Я просто решил посмотреть, как у вас дела.

Даже на таком расстоянии запах его туалетной воды перебивал все запахи смотровой.

— Я только начал. — Я аккуратно убрал череп и челюсть обратно в контейнер. Осмотрю останки Даррена Кроссли более детально, но позднее. Пока я увидел все, что хотел.

— Что слышно про Дэниела Мирза?

Эйнсли глядел на скелет женщины.

— Нового пока ничего. Вы слышали, что он потерял ногу?

— Старший инспектор Уорд сообщила мне.

— Ужасно. Насколько я понял, вы там были?

Я кивнул. Обсуждать это мне не хотелось.

— В новостях говорили, вы разыскиваете Кита Джессопа?

Я не стал добавлять того, что мне уже сказала Уорд: полиция намерена допросить его и в связи с другими убийствами в Сент-Джуд. Эйнсли чуть скривил губы. Наверное, вспомнил, как подрядчик ударил его по лицу.

— Это решение далось нам нелегко — огласить его имя на столь ранней стадии, но ему место за решеткой. Этот человек представляет опасность для себя и других. Жаль, что кое-кто не понял этого раньше.

Под этим «кое-кем» он явно подразумевал Уорд. Травля козла отпущения началась.

— Так чей это скелет? — поинтересовался Эйнсли, глядя на выложенные кости. С таким же выражением лица он мог бы обсуждать автомобильные запчасти.