Стук кувалд подсказал мне, что перегородка еще держится. По мере моего приближения цементной пыли в воздухе становилось все больше, а лучи прожекторов были ярче. В самой палате пыль была еще гуще. Двое крупных полицейских стучали молотками по долотам. Тени их метались по стенам; им приходилось обколачивать каждый блок по периметру, выкрашивая цементные швы, а потом осторожно вынимать блоки по одному, оставляя отверстие с зазубренными краями. Полотно рулонного пластика с внутренней стороны перегородки должно было защитить замурованную камеру от пыли.

В палате находились детективы, практически неотличимые друг от друга в белых комбинезонах и масках. Мне удалось опознать Уэлана, но он, увидев меня, отвернулся. Похоже, он не в настроении был разговаривать. И не он один. В воздухе буквально висело напряжение, едва ли не более плотное, чем цементная пыль.

Из коридора донесся какой-то шум.

— Пропустите, будьте добры! Дайте же собаке увидеть наконец кролика!

Я узнал этот голос: негромкий, но звучный, с хрипотцой, выдававшей в его обладательнице заядлую курильщицу. Что не соответствовало истине, поскольку женщина терпеть не могла табака. Стоявшие у двери детективы поспешно расступились, пропуская в палату миниатюрную даму. Ну не то чтобы совсем уж миниатюрную — скорее так казалось по сравнению с пропускавшими ее полицейскими, которых она не удостоила и взглядом. Женщина остановилась рядом со мной и плюхнула на пол сумку размером едва ли не больше ее самой. Судя по морщинкам, она улыбалась под маской.

— Привет, Дэвид! Давненько не виделись.

Действительно давно. Рия Парек была одним из первых экспертов-патологоанатомов, с которыми мне довелось работать. Старше меня на много лет, она уже тогда считалась в своей области крупным авторитетом. С тех пор многое изменилось. Не исключая, кстати, и самой Парек. Даже капюшон и маска не могли скрыть того, как она постарела. Она и раньше не отличалась высоким ростом, а теперь, казалось, съежилась и ссутулилась. Некогда черные брови поседели, а тот участок лица, который я видел поверх маски, сделался морщинистым, под глазами легли тени.

Я улыбнулся ей в ответ: я действительно обрадовался, увидев ее.

— Привет, Рия. Не знал, что вас подключили к данному делу.

— И не подключили бы, если бы Конрад не облажался. — Она ехидно усмехнулась. Что ж, по крайней мере, характер ее не изменился.

— Как дела?

— А то не видно? Старею. Дряхлею. А так все как прежде. Хорошо выглядишь.

— Вы тоже.

— Лжец. — Впрочем, отворачиваясь от меня к сотрудникам, разбиравшим перегородку, она имела довольный вид. — Напоминает Эдгара Аллана По. «Падение дома Эшеров». Помнишь?

— Смутно. Там кого-то закопали в землю?

— Замуровали, но это почти одно и то же. Правда, там это происходило не в больнице, так что, будем надеяться, сходство этим и ограничится.

— Сходство?

— Ну, у По жертву замуровывали заживо.

Мне вспомнились останки, привязанные за руки, за ноги к койкам — я успел разглядеть их там, в замурованной части палаты, где мы с Уэланом пытались помочь Конраду.

Впрочем, гадать нам оставалось совсем недолго. Очередной блок вынули из стены и переместили в растущую на полу груду таких же. Теперь в образовавшееся отверстие уже можно было пройти. Раскрасневшийся, задыхающийся под маской полицейский отряхнул руки и повернулся к Уэлану:

— Нормально?

Пока пыль и мелкие обломки собирали мощным пылесосом, Уэлан подошел, чтобы поговорить с Парек. Почему-то ему все еще не хотелось общаться со мной, но меня в тот момент больше занимало зияющее отверстие, и я не обратил на это внимания.

— И никого из начальства? — спросила его Парек. — А где же старший инспектор Уорд?

Меня и самого занимал этот вопрос. Удержать ее от присутствия здесь могло только важное совещание.

— Едет сюда, — ответил Уэлан. — Кстати, ей нужно побеседовать с вами, доктор Хантер. Вы могли бы подождать ее на улице.

В первый раз за все это время я задумался над тем, что хочет сообщить мне Уорд… Впрочем, Парек заговорила прежде, чем я успел обратиться с вопросом к Уэлану.

— Ладно, не будем маяться дурью. Заходим. Если бы старший инспектор Уорд не желала бы этого, она бы выставила здесь охрану.

Уэлан открыл рот для возражения, но промолчал и повернулся к отверстию. Взгляда моего он так и продолжал избегать. Полицейский театральным жестом отдернул в сторону пластиковое полотно, за которым царила чернота. Кусок перегородки с вынутыми пенобетонными блоками казался зияющим входом в пещеру.

— У кого фонарь? — спросила Парек, протягивая руку.

— Нам следует подождать, пока укрепят потолок и протянут свет, — произнес Уэлан. Детективы уже разбирали из штабеля стойки строительных лесов и несли прожектора на треногах. — Надо бы натянуть над койками тент: плохо, если на тела будут падать сверху штукатурка и пыль.

— Пока вы это будете делать, я и посмотрю, — заявила Парек тоном, не терпящим возражений.

Принесли фонарики. Уэлан все еще избегал встречаться со мной взглядом.

— Не заходите далеко. И не стойте под местом, где обвалился потолок, — напутствовал он Парек. Вместо ответа та включила фонарь.

— Можете не ходить со мной, если вам страшно! — бросила она.

До меня донеслось чуть слышное «Черт!», а потом Уэлан следом за патологоанатомом шагнул в пролом. Я включил свой фонарь и последовал за ними.

Дыхание мое под марлевой маской показалось мне оглушительно громким. Запах разложения ощущался, однако слабее, чем в прошлый раз. Запах давней смерти.

В прошлый раз я не особенно разглядывал помещение — даже если бы в нем было светлее, мне хватало забот с Конрадом. Луч фонарика высветил камеру примерно тридцать на двадцать футов. Голые, облезшие стены, потолок слишком высокий для комнаты такого размера. В одном углу громоздилась куча деревянных обломков и кусков утеплителя — остатки обрушившегося потолка.

Луч фонаря Парек нащупал койки. Три койки с тяжелым, давным-давно устаревшей модели стальным каркасом выстроились в ряд.

Две были заняты.

Лучи наших фонарей сошлись на ближней.

Неподвижная фигура в перепачканных водолазке и джинсах лежала лицом вверх на голом матрасе. Капитальное телосложение позволяло заподозрить в нем мужчину, хотя по опыту я знал, что пропорции тела не обязательно зависят от пола. Тело было привязано к койке двумя широкими эластичными бинтами — такими фиксируют пациентов при операции. Один удерживал его за торс и запястья, другой — за ноги ниже колен. Волос на черепе почти не осталось, да и кожа, цветом и фактурой напоминавшая старую перчатку, тоже почти сошла. Голова запрокинулась назад, оскалив зубы то ли в крике, то ли в ухмылке.

Когда-то, еще при жизни, в рот несчастному затолкали тряпичный кляп. Теперь губы и щеки усохли, и он болтался в зубах этаким подобием грязной уздечки.

Второе тело было меньше первого; его тоже привязали к койке, заткнув рот кляпом. Кожа болталась на костях. Правда, волос у него было больше — спутанные темные пряди разметались по матрасу вокруг черепа.

Парек рванулась вперед, однако Уэлан решительно перегородил ей путь вытянутой рукой.

— Простите, мэм, но прежде чем мы начнем делать что-либо, нам необходимо укрепить потолок.

— Я не собираюсь качаться на нем, просто хочу взглянуть поближе! — воскликнула она.

— И у вас будет возможность насмотреться на них. Как только мы все наладим.

Парек раздраженно поморщилась, но спорить не стала. Она выудила из кармана комбинезона очки в черепаховой оправе, бликовавшей в отсветах наших фонарей.

В отличие от останков беременной женщины, эти не мумифицировались. В замурованной камере было гораздо холоднее, чем на чердаке, и перемещение воздуха здесь тоже отсутствовало. Хотя сморщенная кожа начала высыхать, распад тканей у двух этих тел продолжался беспрепятственно, что мы и наблюдали по их теперешнему состоянию. Единственное сходство их с женщиной на чердаке заключалось в том, что в обоих случаях процессы завершились весьма давно.