У меня не было времени перевести снимки на ноутбук, и я нашел их в фотоаппарате.

— Перешлите по почте, — попросил инспектор, разглядывая изображения на маленьком экране. — Не похоже, что отсечена.

— По-моему, нет.

Не лучший метод — изучать улику в таком мелком масштабе, но у меня было больше возможностей разглядеть предмет вживую: из грязного красного носка торчал изгиб таранной кости. Рыбы, крабы и морские птицы объели мякоть, но несколько мелких клочков еще держались на лодыжке. Кость гладкая — никаких следов острия ножа, — лишь оставленный падальщиками небольшой рубец. Из того небольшого, что мне удалось увидеть, напрашивался уверенный вывод, что ступня отделилась естественным образом, когда разрушились связующие ткани.

Это единственное, в чем я не сомневался.

— Для женской слишком велика, — заметил Ланди, переходя к следующему снимку. — Полагаю, вы ее не измеряли?

— Нет, счел за лучшее выловить и сразу поместить в сумку. Навскидку десятый размер, но это не точно.

Если это что-нибудь для него значило, он не подал виду.

— Есть соображения, сколько времени ступня проплавала в воде?

— Только самые очевидные: столько, сколько потребовалось, чтобы отделиться от ноги: в это время года, скажем, несколько недель. Больше без детального анализа ничего сказать не могу.

— То есть приблизительно столько, сколько найденное вчера тело.

— Стопу защищала кроссовка, так что период мог быть больше. Но, вероятно, да.

— А второй поблизости не было? — Я поднял на инспектора глаза, и он вздохнул. — Признаю, идиотский вопрос.

Если бы была, я бы о этом сообщил. Но стопы и кисти не отделяются одновременно. Обнаружить их в одном месте было бы невероятной удачей.

Ланди пролистал фотографии к той, на которой была кроссовка целиком, и пожевал губами.

— Сами скажете или сказать мне? — спросил я.

— Что сказать? — улыбнулся он.

— По тому, что я слышал о Лео Уиллерсе, это не та обувь, которую он стал бы носить.

— Что вовсе не означает, что не носил. Случается, что люди прячут в своем гардеробе совершенно неожиданные вещи.

— Например, красные носки.

— Уверяю, это не тот вид одежды, который, по-моему, выбрал бы Уиллерс, но иногда бывает то, чего мы никак не ожидаем. Мы продолжаем убеждать отца Лео показать нам медицинскую карту сына, и пока не добились своего, я могу предположить, что парень был дальтоником. Никто не знает, что на нем было, когда он пропал. Нам не разрешают обыскать его дом, и мы не знаем, что там хранится.

— Вам не разрешают обыскать дом? — удивился я. Препятствовать ознакомиться с медицинской картой человека до того, как он официально признан мертвым, — одно дело. Но я не понимал, как можно не разрешить провести в доме обыск, кто бы в нем ни жил. — А в том момент, когда исчезла Эмма Дерби?

— У нас оказалось недостаточно улик, чтобы получить ордер. — Вспоминая обстоятельства дела, Ланди поморщился. — Адвокаты отца Лео встали стеной. Мы провели беглый осмотр, когда Лео пропал, чтобы убедиться, что в свободной комнате или где-нибудь еще нет его трупа. Этого нам запретить не могли. Но к тому времени там уже кто-то побывал. Экономка утверждает, что убиралась в доме до того, как поняла, что хозяин куда-то делся. Вычистила все сверху донизу.

— Но это же препятствие следствию?

Ланди достал новую пачку антацида и принялся срывать пластиковую упаковку.

— У нас не было серьезных аргументов: мы не могли назвать, что конкретно хотим искать. Разве что труп Эммы Дерби. Поэтому мы не могли никого обвинить в сокрытии улик. Но я сейчас вот о чем: мы недостаточно знаем Лео Уиллерса, чтобы утверждать, что у него не было дешевых кроссовок и красных носков. Если он решил вышибить себе мозги из ружья, то вряд ли сильно заботился, что надеть на ноги.

Ланди говорил так, словно хотел убедить самого себя.

— Вас самого не устраивает ваша версия, — заметил я.

— Что меня устраивает или не устраивает, совершенно не важно. — Он разгрыз две таблетки антацида, словно хотел сорвать на них злость. — Но, откровенно говоря, я полагаю, что у Уиллерса-младшего был на обувь достаточно хороший вкус, посему где-то в округе плавает еще один труп без ступни.

Такая вероятность существовала, но сейчас было не время ее рассматривать. Кроме того, я не сомневался, что, если бы второй труп существовал, Ланди бы об этом знал.

— Вам известно, когда Фриарс планирует исследовать ступню? Я хотел бы присутствовать.

Ланди внезапно почувствовал неловкость.

— Спасибо за предложение, но в этом нет необходимости.

Я постарался скрыть разочарование. Стопа сама по себе способна хранить не так много информации, но я рассчитывал, что полиция попросит меня взглянуть на нее. И, прибыв в морг, я также осмотрю найденное в устье тело. Я все еще негодовал на себя за то, что не попал на вскрытие. И хотя не сумел бы ничего добавить к выводом патологоанатома, сохранил бы сознание, что сделал все, что от меня требовалось. Теперь я этого шанса лишился.

— Это Кларк ополчилась на меня.

Ланди вздохнул.

— В этом деле и без того полно осложнений. Шеф не хочет их множить.

— Не понимаю, как разрешение мне осмотреть стопу может добавить каких-то сложностей.

— Кроме того, что вы пропустили вскрытие, вы остановились у родных пропавшей женщины и повели ее сестру искать в протоке часть трупа. Не много ли всего за одни сутки?

В таком изложении многовато, но мы оба понимали, что это несправедливое изложение обстоятельств.

— Кроме того, что я не знал, кто эти люди, вы объявили, что я исключен из расследования, до того, как я решил снять у них этот эллинг.

— Знаю. И если бы не вы, мы не нашли бы стопу. Я с этим не спорю. Но таково решение шефа… — Ланди развел руками. — Она смягчится, когда успокоится. В будущем много расследований. Но сейчас вам лучше не высовываться.

Это называется, я высовываюсь? Молчу в тряпочку, будто меня вовсе нет. Но ясно одно: стычка с шефиней Ланди ничего мне не даст.

Инспектор глотнул чаю и, закрывая тему, поставил на стол кружку и спросил:

— Сколько времени вы намерены здесь провести?

— Только до тех пор, когда починят мою машину. — Я поднял на него глаза. — Это намек?

Ланди хмыкнул.

— Нет. Просто поддерживаю вежливый треп. Честно говоря, удивлен, что Траск вас сюда поселил. Он не пытался обсуждать с вами дело?

Вот мы и подошли к самому интересному.

— Нет. Я дал ему ясно понять, что не намерен об этом говорить.

— То есть он задавал вопросы?

— А вы бы не задавали, если бы дело касалось вашей жены?

Я не собирался грубить, но обретение стопы далось мне нелегко: я не только окончательно вымотался, но испытывал неприятное раздражение. Но Ланди как будто не обиделся.

— Логично. Только я сомневаюсь, что именно в этом кроется причина его любезности. Вы слышали, что эллинг — любимое детище Эммы Дерби? А еще его сын вызвался чинить вашу машину. Не чересчур ли настойчивое стремление угодить? Возможно, Траск посчитал, что ему не помешает иметь на своей стороне консультанта полиции.

Мне показалось, что слово «угодить» нисколько не вязалось с манерами Траска.

— У меня не сложилось такого впечатления. Наоборот, кажется, что он вовсе не хотел меня сюда пускать и нисколько не пожалеет, когда я отсюда уеду.

— Пожалуй. Но был бы он настолько сговорчив, если бы вы не были причастны к полицейскому расследованию?

— Он об этом не знал, когда тащил меня на буксире. — Сказав это, я вспомнил, что «Лендровер» чуть не проехал мимо и водитель колебался, возвращаться ему ко мне или нет. А подтащить к своему дому предложил только после того, как узнал, почему я оказался у протоки. И при этом не скрывал своих чувств. — Похоже, он вам не слишком по душе.

— Вопрос не в том, по душе он мне или нет. Он может быть каким угодно колючим, но все равно проникаешься чувством к нему и его родным. Они пережили трудный период в прошлом году. Пропала его жена, но одновременно всплыло, что у нее была любовная связь. — Ланди нахмурился и покачал головой. — Вот уж не повезло семейству. Первая жена Траска умерла вскоре после того, как появилась на свет дочь. Какие-то осложнения после родов. Траск в одиночку воспитывал ребенка и парнишку, что само по себе нелегко. Затем встретил гламурную красотку, штучку лондонского пошиба, женился на ней и привез хрен знает в какую глухомань, простите мой язык. Бог знает, о чем они думали и как собирались сосуществовать.