— Я ни на кого не указываю.

Последовавшее молчание было каким угодно, только не уютным. Я пытался найти способ его прервать, но настроение Джейкобсен вовсе не располагало к легкой болтовне. Я уставился в окно, чувствуя себя усталым и выдохшимся. Мимо ехали машины, сверкая на послеполуденном солнце.

— Вы не очень высокого мнения о психологии, верно? — неожиданно спросила она.

Я пожалел, что вообще открыл рот, но теперь уже было невозможно промолчать.

— Я считаю, что иногда на нее слишком сильно полагаются. Она — полезный инструмент, но отнюдь не непогрешимый. Составленный Ирвингом профиль тому яркий пример.

Она вздернула подбородок.

— Профессора Ирвинга увел в сторону тот факт, что обе жертвы — обнаженные мужчины.

— А вам это не кажется важным, да?

— Что они мужчины — нет. И я думаю, вы с доктором Либерманом знаете, почему они голые.

Это заявление меня озадачило, но буквально на секунду.

— Голое тело разлагается быстрее, чем одетое, — ответил я, злясь на себя за то, что не сообразил раньше.

Она кивнула. Судя по всему, ей не меньше меня хотелось побыстрее миновать тот неловкий момент.

— И тело Терри Лумиса, и эксгумированные останки разложились сильнее, чем должны были. Так что вполне можно предположить, что оба были раздеты по одной и той же причине.

Очередная возможность для убийцы посеять неразбериху и продемонстрировать свой ум.

— Эксгумированное тело в любом случае нужно было раздеть, чтобы натыкать в него иголки, — сказал я. — А как только их вставили, стало слишком опасно хвататься за него лишний раз. И уж совершенно точно не ради того, чтобы снова напялить на него одежду. Но это не отменяет того факта, что все жертвы мужского пола.

— Все те, о которых нам известно, вы хотите сказать.

— А вы считаете, есть еще, о которых нам пока неизвестно?

Сперва я решил, что зарвался. Джейкобсен не ответила, и я напомнил себе, что она и не обязана. Я больше не имею никакого отношения к расследованию. Привыкай, сказал я себе. Ты теперь просто турист.

Но едва я собрался снять вопрос, как она пришла к решению:

— Это всего лишь догадки. Но я согласна с профессором Ирвингом, что мы находим лишь те жертвы, которые убийца позволяет нам найти. Уровень жестокости и наглая самоуверенность, которые он демонстрирует, практически наверняка указывают на то, что есть и другие жертвы. Никто не достигает такой… изощренности, за неимением более подходящего слова, с одного раза.

Мне такое раньше не приходило в голову. Весьма тревожное предположение.

Джейкобсен опустила щиток, когда после поворота солнце ударило ей в глаза.

— Какими бы ни были планы убийцы, сомневаюсь, что физические параметры жертвы для него важны, — продолжила она. — У нас есть тридцатишестилетний страховой агент, чернокожий мужчина лет шестидесяти, и — вероятнее всего — сорокачетырехлетний психолог, причем никаких явных связей между ними нет. Что указывает на то, что мы имеем дело с приспособленцем, который охотится на случайных жертв. И я думаю, ему все равно, мужчина это или женщина.

— А как быть с Ирвингом? Он-то ведь не случайная жертва. Его выбрали преднамеренно.

— Профессор Ирвинг — исключение. Не думаю, что он фигурировал в планах убийцы до своего выступления по телевидению, но как только он это сделал, убийца отреагировал мгновенно. И это дает нам кое-что важное.

— В смысле, помимо того, что он опасный псих?

Мгновенная улыбка смягчила ее черты.

— Помимо этого. Все, что мы на данный момент можем сказать: это человек, который тщательно планирует и рассчитывает свои действия. Иголки были воткнуты в тело шесть месяцев назад, до того как он оставил в коттедже отпечатки пальцев Декстера. Это указывает на организованный, методичный ум. Но случившееся с профессором Ирвингом показало, что есть у него и другие качества. Импульсивность и нестабильность. Стоит задеть его эго, и он не может с собой совладать.

Я отметил, что она уже даже и не пытается делать вид, что Ирвинг может не быть очередной жертвой.

— А это хорошо или плохо?

— И то и другое. Это значит, что он непредсказуем, и поэтому еще более опасен. Но если он действует импульсивно, то рано или поздно допустит ошибку. — Джейкобсен снова прищурилась, реагируя на солнечные лучи, отражавшиеся от идущих впереди машин. — Мои темные очки в пиджаке. Достаньте, будьте добры.

Пиджак лежал аккуратно сложенным на заднем сиденье. Я повернулся и достал его. От мягкой ткани шел слабый приятный аромат, и я ощутил момент странной близости, ощупывая карманы. Я нашел пару темных очков с большими стеклами и протянул ей. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Кожа ее оказалась прохладной и сухой, но при этом и теплой.

— Спасибо. — Она надела очки.

— Вы упомянули его планы, — поспешно заговорил я. — Кажется, вы уже говорили, что он жаждет признания и что он… как его там? злокачественный нарциссист? Разве не этим все объясняется?

Джейкобсен слегка кивнула. Глаза ее скрывались за темными стеклами очков, и от этого понять ее настроение стало сложнее.

— Это объясняет, насколько далеко он готов зайти, но не почему он убивает. Он хочет что-то из этого извлечь, старается унять какой-то патологический зуд. И если секс тут ни при чем, то что это?

— Может, ему просто нравится причинять боль, — предположил я.

Она покачала головой и нахмурилась. Над очками снова стала видна маленькая вертикальная морщинка между бровями.

— Нет. Он может при этом наслаждаться ощущением власти, но это не все. Что-то вынуждает его делать все это. Просто мы еще не знаем, что именно.

Солнце внезапно перекрыл оказавшийся рядом черный грузовик-пикап. Он возвышался над нашей машиной, пожирающий бензин монстр с тонированными стеклами, затем быстро нас обогнал. И тут же нас подрезал. Я рефлекторно втопил ногу в пол, словно пытался затормозить, чтобы избежать столкновения. Но Джейкобсен, едва коснувшись тормоза, легко перестроилась в соседний ряд.

Потрясающая демонстрация великолепных навыков вождения, еще более впечатляющая оттого, с какой непринужденностью Джейкобсен это проделала. Она раздраженно зыркнула на пикап, но этим и ограничилась.

Однако инцидент испортил настроение. После него она снова стала неприступной и далекой, либо размышляя о нашем разговоре, либо сожалея о том, что сказала слишком много. Мы уже подъезжали к центру Ноксвилла. И по мере приближения к нему мое настроение становилось все хуже. Джейкобсен высадила меня у отеля, и к этому моменту стала неприступной как стена. Коротко кивнув, она уехала, оставив меня стоять на тротуаре с ноющими от ползания в ельнике мышцами. Глаза Джейкобсен за стеклами темных очков разглядеть мне не удалось.

Я совершенно не представлял, что мне делать дальше. Я не знал, распространяется ли мое изгнание и на морг, и не хотел звонить Тому и спрашивать. Идти на станцию мне тоже не хотелось — по крайней мере до тех пор, пока не буду точно знать, что и как.

Пока я стоял под ярким весенним солнцем посреди oбтекающей меня толпы, ко мне наконец пришло полное осознание случившегося. Находясь в машине с Джейкобсен, я мог оттягивать этот момент, но теперь мне пришлось принять очевидное.

Впервые за всю мою карьеру меня отстранили от расследования.

Приняв душ и переодевшись, я купил сандвич и съел его на берегу реки, глядя на проплывающие мимо колесные пароходы с туристами. Почему-то всегда успокаиваешься, глядя на воду. Она словно затрагивает какие-то подспудные пласты нашего подсознания, будит генетическую память о внутриутробной безопасности. Я дышал влажным воздухом, следил за летящей над рекой стаей гусей и пытался уговорить себя, что мне совсем не скучно. Объективно я понимал, что не должен воспринимать случившееся на кладбище как нечто личное. Я попал под перекрестный огонь Хикса, меня задели по касательной профессиональные разборки, лично ко мне не имеющие никакого отношения. Я твердил себе, что не должен воспринимать это как потерю лица.