Ватуэйль подумал, что это похоже на давний сон. Да. Однажды он летал во сне. И тот полет окончился падением...

Он отбросил это воспоминание, встряхнулся, запретил себе такие мысли, бегло прикинул шансы отряда и задумался над результатом оценки.

Теоретически даже одного бойца могло быть достаточно. На практике вероятность успеха операции приближалась к восьмидесяти процентам для отряда из двенадцати бойцов. Таковы были результаты для лучших симуляций, какие им только удалось построить, имитируя этот объект.

Для отряда из девяти бойцов шансы составляли пятьдесят на пятьдесят. Их оставалось шестеро — шансы были призрачны. Эксперты, занимавшиеся программированием симуляторов, даже и говорить не хотели о варианте, когда на последнем этапе операции оставалось меньше восьми бойцов.

Все же вероятность успеха присутствовала. И потом, что такое слава? Чем больше тех, с кем ее надо делить, тем меньше останется на твою собственную долю...

Эта огромная, устрашающей сложности конструкция... За всю свою долгую и разнообразную жизнь — в любых ее формах — он не видел ничего прекраснее.

У него разрывалось сердце от мысли, что они пришли сюда ее уничтожить.

Сессии с участием приглашенных лиц были в Палате большой редкостью, тем паче в сезон отпусков, когда большинство Представителей уделяли преимущественное внимание другим делам или просто отдыхали. Филхэйн пришлось использовать все имевшиеся у нее связи, потянуть за все струны, стиснуть все пружины, прибегнуть к помощи всех, кто как-либо ей симпатизировал, чтобы вообще организовать такое заседание. Просто чудо, что это ей удалось в столь сжатые сроки. Свидетельские показания, которые она собиралась представить членам Палаты, не требовали особых ораторских тренировок. Да и не было у них на это времени.

— Прин, — испытующе обратилась она к нему перед самым началом заседания (они стояли в вестибюле Сената, а Эррун со своими прихвостнями из кожи вон лезли, пытаясь отменить или перенести на другой день специальную сессию), — вы уверены, что сможете?

Она по себе знала, как страшно в первый раз стоять на трибуне Палаты, когда все глаза устремлены на тебя: все пытаются предвидеть твои поступки и реакцию, сотни смотрят на тебя, десятки миллионов по всей системе наблюдают за твоими действиями и прислушиваются к твоим словам в реальном времени, а миллиарды, вполне вероятно, услышат и увидят тебя позднее, в записи. Число зрителей может возрасти до десятков и сотен миллиардов, если сказанное тобою будет иметь эффект разорвавшейся бомбы, да что там, просто как-то привлечет внимание хотя бы одного из главных новостных каналов.

— Да, я это сделаю, — решительно ответил он. Глаза его были старыми и больными. Но, возможно, она и напридумывала себе все это, ведь о том, через что ему пришлось пройти, ей до сих пор мало что было известно.

— Дышите глубже, — посоветовала она. — Сконцентрируйте внимание на том, с кем говорите в данный момент. Других игнорируйте, а о камерах вообще забудьте.

Он кивнул. Она могла лишь надеяться, что он сумеет сохранить спокойствие. Палату наполнил странный гул, когда внезапно появились несколько известных Представителей, не удостоивших, однако, своим присутствием утреннее заседание (какие бы у них неотложные дела ни нашлись в Городе). Это было необычно. Она видела, как журналисты со своими камерами спешно заняли пустовавшие до того места на галереях для прессы. Вечерние заседания, как правило, проходили в более спокойной обстановке, чем утренние, и это могло означать, что жернова молвы уже перемололи пущенные слухи.

И даже пустовавшая более чем на две трети Палата могла кого угодно вогнать в трепет.

При всей цивилизованности они оставались стадными животными, а изгнанного из стада на протяжении миллионов лет существования таких видов, как правило, ожидала смерть. Другим существам, не столь приверженным этим инстинктам, было бы легче. Да их собственные хищники бы лучше справились, если б выиграли схватку за господство над планетой. Но они проиграли, и их тут не было. При всей их свирепости они оказались уязвимы. Их тихо сжили со свету, разбавили им кровь, довели до вымирания или же загнали в заповедники и зоопарки, где они влачили жалкое неполноценное существование. Так что беспокоиться было, право же, не о чем.

Она разрыдалась, слушая неторопливые, подчеркнуто спокойные показания Прина, и не пыталась скрыть своих слез. Но она нашла в себе силы досидеть до конца и выслушать все до последнего слова. Она видела, что творится в Палате. Некоторые подробности производили столь отвратительное и шокирующее впечатление, что новостные сети, как впоследствии оказалось, вырезали их из трансляции. Но подлинное значение всесокрушающих, неоспоримо эффективных слов Прина проявилось чуть позднее, когда представители партии Традиционалистов, а в особенности почетный член Палаты Эррун, подвергли его безжалостному перекрестному допросу.

Всерьез ли он рассчитывает, что они примут на веру это неслыханное нагромождение чудовищной лжи?

Но это не ложь. Ему бы и самому хотелось так думать, но это не так. Он не рассчитывал, что к его словам отнесутся серьезно, потому что уж слишком ужасно и неправдоподобно они звучат. Он знает это. Он понимает, сколь значительные персоны сосредоточили свои силы на том, чтобы скрыть правду. Он знал, что они сделают все, дабы дискредитировать его самого и очернить его слова.

Как может он знать, что это не был просто ночной кошмар, навеянная наркотиками ужасная галлюцинация?

Он отсутствовал в реальном мире несколько объективных недель, и это подтверждают показания медицинской аппаратуры, снабженной всеми надлежащими сертификатами валидности. Таким же оборудованием пользовались многие присутствующие здесь члены Палаты на протяжении последних лет. Что касается кошмаров, то он никогда еще не слышал, чтобы кошмар длился так долго. А уважаемый член Палаты слышал?

О, так он не отрицает, что мог испытать эти переживания под воздействием наркотических или лекарственных препаратов?

Он отрицал и будет отрицать это. Он не принимал наркотиков. Никогда. Даже сейчас, когда лечащий врач настоятельно рекомендовал ему принять определенные препараты и заглушить ночные кошмары, он не стал этого делать и продолжает еженощно переживать в жутких подробностях то, через что однажды прошел. Если результаты анализа крови убедят Представителя, он готов его сдать.

А теперь он вдруг заявляет, что у него все же были кошмары!

Как он только что подчеркнул, они были связаны исключительно с пережитым в Преисподней.

Представитель Эррун не отступал. Он сделал карьеру сперва как адвокат суда первой инстанции, затем как судья, и был известен упорством и готовностью пойти на все в попытке изобличить свидетеля-притворщика. Она следила, как Эррун применяет все более грубые и жестокие методы, желая выставить Прина на посмешище, найти в его показаниях противоречия и развалить их, обвинить его во лжи, фанатизме или искажении фактов. В этом он не преуспел. Каждая дополнительная подробность, вытянутая Эрруном, точно клещами, из Прина, занимала свое место в общей картине откровений последнего и усиливала производимое ими впечатление.

Да, в Аду все мучаются нагими. Да, узники Преисподней могут попробовать заняться сексом, но это наказуемо. В Аду было разрешено лишь изнасилование, и одна лишь война образует базис тамошней социальной структуры, если ее можно так назвать. Да, в Аду можно умереть. Миллион раз. Пережить миллионы агоний в миллионах различных ситуаций, и каждый раз ты будешь возвращен к подобию жизни, чтобы претерпеть еще горшие муки и пытки. Демоны? Это те, кто был садистом в Реальности. Для них Ад скорей похож на райский уголок.

Нет, в Реальности не очень-то много садистов, но в Аду в них никогда нет недостатка, потому что, вы же помните, это виртуальность, и там допустимо копирование личности. Одного садиста, одного существа, черпающего усладу из чужих мук, теоретически было бы достаточно. Его следовало бы просто копировать нужное число раз.