— Орамен, мой милый юный принц, — сказала дама Ренек, оказавшаяся вдруг рядом с ним, — вы не должны стоять здесь! Люди решат, что вы — статуя! Идемте — проводите меня к безутешной вдове, и мы вместе отдадим ей дань уважения. Что скажете?

Орамен улыбнулся и взял даму под руку. Ренек была ослепительно красива в малиновом платье. Волосы цвета ночи выбивались из-под алого траурного чепца — всюду торчали колечки и завитки, обрамлявшие идеально гладкое, безупречное лицо.

— Вы правы, — сказал Орамен. — Мне следует подойти к этой даме и сказать ей необходимые слова.

Они вместе пошли сквозь толпу. С того момента, как Орамен в последний раз обращал внимание на собравшихся, их стало намного больше — кареты доставили новых скорбящих. Теперь здесь были сотни людей, одетые в различные оттенки красного. Только эмиссар урлетинских наемников и командир рыцарей-ихтьюэнов, этих воинов благочестия, получили послабление, но и они отдали дань традиции. Эмиссар снял почти все высушенные частицы своих врагов, обычно притороченные к одежде, и напялил коричневую шапочку, которую наверняка считал красной. А командир рыцарей прикрыл алой вуалью самые жуткие шрамы на лице. Здесь были не только гуманоиды: обоняние сообщило Орамену о присутствии посла октов — Киу.

И посреди этой толпы — придворные животные. Инты — стелющиеся по полу, переливающиеся пушистые волны — постоянно втягивали воздух и радостно бросались за ярко-красными лентами; риры осторожно, крадучись, шествовали вдоль стен — стройные, высотой до колена, еле переносившие свои алые воротники; чупы скакали и прыгали по натертым до блеска деревянным плитам, тыкались в бедра и поясницы, нервничали при виде чужеземцев, гордо несли на спинах маленькие детские седла, перевязанные по бокам красным — цветом траура. На всех больших скакунах королевства в этот день были алые чепраки.

Следуя за Ренек, чье шуршащее красное платье разрезало толпу, Орамен одарял улыбками множество слегка встревоженных лиц, стараясь нащупать правильное соотношение глубокой скорби и ободряющего сочувствия. Ренек шла, скромно опустив голову, но в то же время, казалось, ощущала каждый брошенный на нее взгляд и подпитывалась вниманием толпы.

— Вы выросли, Орамен, — сказала она, замедляя шаг, чтобы идти бок о бок с принцем. — Еще вчера казалось, что я могу смотреть на вас сверху вниз. Но теперь это в прошлом. Теперь вы стали выше меня — почти что мужчина.

— Надеюсь, это и вправду я расту, а не вы уменьшаетесь.

— Что? Ах, конечно! — сказала Ренек и сжала его руку, всем своим видом изображая смущение. Затем она подняла голову. — Так много народу, Орамен! Все они теперь — ваши друзья.

— Раньше я не испытывал недостатка в друзьях. Но, видимо, я должен признать, что ошибался.

— Вы пойдете с армией, Орамен, — туда вниз, в Девятый, — чтобы сражаться с этими подлыми делдейнами?

— Не знаю. На самом деле решаю не я.

Ренек опустила глаза на подол своего изящного красного платья, вскидывавшийся перед ней с каждым шагом.

— Возможно, решать все же должны вы.

— Возможно.

— Я надеюсь, победа не за горами! Я хочу увидеть Великий водопад Хьенг-жара и Безымянный Город.

— Как мне говорили, и там и там — потрясающие виды.

— Моей подружке Ксайдии — она, конечно, старше меня, но все же, — как-то раз удалось посмотреть на них. В не столь суровые времена. Ее отец был послом у делдейнов и взял ее с собой. Она говорит, что ничего подобного в жизни не встречала. Целый город. Представьте только! Как хочется их увидеть!

— Не сомневаюсь, что это произойдет.

Они подошли к тому месту, где сидела Харн, дама Аэлш, в окружении собственных фрейлин, многие из которых сжимали в руках платки и промокали глаза. У самой Харн глаза были сухи, хотя и полны горечи.

Покойный отец Орамена ни одну из своих женщин не сделал королевой, держа это место вакантным на тот случай, если вдруг потребуется закрепить мятежную или крайне необходимую территорию. Говорили, что Хауск несколько раз был близок к тому, чтобы жениться. Такие разговоры часто шли среди послов и королевских дипломатов; если верить слухам, король был женат почти на всех мыслимых принцессах Восьмого и минимум на одной из Девятого. Однако благодаря его военным успехам для закрепления завоеваний так и не потребовался стратегический брак. Король предпочитал поэтому тактические союзы с аристократией собственного королевства, тщательно подбирая себе наложниц.

Мать Орамена, Аклин, дама Блиск, — которая родила и его старшего брата, горько оплакиваемого Элима, — была сослана вскоре после рождения Орамена. Как говорили, это случилось по настоянию Харн — будучи старше, та чувствовала, что ее положение уязвимо. А может, две женщины просто поссорились — разные придворные выдвигали разные версии. Орамен не помнил свою мать — только нянек, слуг и отца, который бывал наездами и умудрялся казаться еще более далеким, чем начисто отсутствующая мать. Ее выслали в Херетесур — островную провинцию в океане Виламиан, вдали от Пурла. Теперь, когда Орамен стоял ближе к подлинному источнику власти, одной из его целей было вернуть мать ко двору. Он никому не открывал своего намерения, но почему-то чувствовал, что Харн знает о нем.

Последним представителем этой большой и несчастливой семьи стала Вейм, дама Анаплиа. Она всегда была хрупкой, а тяжелая беременность доконала ее. Доктора сказали королю, что спасти можно либо ребенка, либо мать. Хауск предпочел спасти ребенка, ожидая мальчика, но вместо этого был осчастливлен недоношенной крошечной девочкой. Несчастье так потрясло короля, что ребенок целый месяц оставался без имени. Наконец девочку нарекли Джан. Шли годы. Король не делал тайны, в первую очередь от Джан, что если бы знал обо всем заранее, то в жертву принесли бы ее. Он утешался только тем, что девочку можно будет выдать замуж и получить дипломатическую выгоду.

Под конец жизни король взял еще двух молодых наложниц, хотя их и содержали в малом дворце на другом конце города — опять же по настоянию Харн, если верить дворцовым слухам. Но именно Харн признали полноправной вдовой, отказав ей только в титуле. Две юные наложницы даже не присутствовали на похоронах — впрочем, никто их и не звал.

— Моя добрая дама, — сказал Орамен, низко кланяясь Харн, — только в вас я чувствую глубокую скорбь, равную моей и даже превосходящую ее. Я прошу вас принять мои искренние соболезнования. Если среди этого темного времени пробьется луч света, пусть им станет наше сближение. Пусть смерть моего отца и вашего сына установит более теплые отношения между нами. Король всегда стремился к гармонии, пусть даже через изначальный конфликт, а Фербин был настоящим гением общения. Мы можем воздать должное им обоим, установив между собой согласие.

Эту речь — тщательно составленный набор слов — Орамен подготовил несколько дней назад. Он хотел сказать «смерть короля», но получилось по-другому, а почему — непонятно. Принц был недоволен собой.

Дама Аэлш сохранила строгое выражение на лице, но при этом едва заметно кивнула.

— Благодарю вас за эти слова, принц. Я уверена, мы оба будем счастливы, если при дворе воцарится согласие. Мы должны сделать для этого все возможное.

Вот этим, подумал Орамен (Ренек подошла к Харн сбоку, взяла ее руки в свои, пожала их и заговорила о том, как невыносима ее скорбь), и придется ограничиться. Нет, его не отвергли с порога, но он ожидал вовсе не этого. Он перехватил мимолетный взгляд Харн, пока Ренек продолжала свою речь, поклонился и отвернулся.

— Как идут приготовления, фельдмаршал? — спросил Орамен у недавно назначенного главнокомандующего.

Костлявый до отвращения Уэрребер стоял с бокалом в руке, глядя на хлеставший за окном дождь. Повернувшись, он сверху вниз посмотрел на Орамена.

— Удовлетворительно, ваше высочество, — мрачно ответил военачальник.

— Судя по слухам, наступление начнется через десять дней.