— Хорошо. Мы… — Доктор снова наклонила голову, к чему-то прислушиваясь. — Кто-то стучит в дверь. Извини.

Она вернулась со своим саквояжем.

— Король, — сказала она. На лице было написано огорчение, смешанное с радостью. — Скорее всего, опять пальцы на ногах. — Она улыбнулась. — Как ты тут один, ничего, Элф?

— Ничего, хозяйка.

— Постараюсь вернуться поскорее. А там посмотрим, может, ты будешь готов что-нибудь съесть.

Это случилось, я думаю, пять дней спустя — доктора позвали к работорговцу Тунчу. Его внушительный дом располагался в Купеческом квартале и выходил на Большой канал. Высокие, приподнятые входные двери внушительно нависали над широкой двойной лестницей, ведущей с улицы, но нам не позволили подняться по ней. Вместо этого нанятый нами экипаж был направлен к небольшой пристани, несколькими улицами дальше, где мы пересели в лодчонку с крохотной каютой и закрытыми ставнями, которая перевезла нас по боковому каналу, обогнула дом работорговца и подошла к небольшому потайному причалу, куда не могли пристать посторонние, суда.

— Что это за игры? — спросила меня доктор, когда лодочник открыл ставни каюты и суденышко стукнулось о стенку причала. Лето было в самом разгаре, но здесь царила прохлада, пахло влагой и гнилью.

— О чем вы, хозяйка? — спросил я, повязывая рот и нос надушенным платком.

— Обо всей этой таинственности.

— Я…

— И зачем ты это делаешь? — спросила она, не скрывая раздражения. Слуга в это время помог лодочнику причалить лодку.

— Вы имеете в виду это, хозяйка? — спросил я, указывая на платок.

— Да. — Она встала, лодчонка покачнулась.

— Чтобы бороться с вредными испарениями, хозяйка.

— Элф, я тебе уже говорила, что инфекции передаются через дыхание или жидкости организма, даже если это организм насекомого, — сказала она. — От одного дурного запаха не заболеешь. Спасибо. — Слуга взял ее саквояж и осторожно поставил на маленький причал.

Я не ответил. Ни один доктор не знает всего на свете, и осторожность никогда не повредит.

— И потом, — сказала она, — я не понимаю, к чему вся эта таинственность.

— Думаю, работорговец не хочет, чтобы его личный доктор знал о вашем визите, — сказал я, выбираясь на причал. — Они братья.

— Если этот работорговец так близок к смерти, то почему личный доктор не сидит у его постели? — сказала доктор. — Почему он не рядом с братом? — Слуга протянул руку, помогая доктору вылезти из лодки. — Спасибо, — сказала она еще раз. (Она всегда благодарит слуг. Я думаю, что лакейское сословие в Дрезене, наверное, народ угрюмый. Или просто избалованный.)

— Не знаю, хозяйка, — признался я.

— Брат хозяина сейчас в Тросиле, мадам, — сказал слуга (вот что происходит, когда вы заговариваете со слугами).

— В Тросиле?

Слуга открыл маленькую дверь, ведущую в дом с задней стороны.

— Да, мадам, — сказал он, нервно поглядывая на лодочника. — Он лично отправился на поиски какой-то редкой земли, вроде бы лечащей то, отчего страдает хозяин.

— Понятно, — сказала доктор.

Мы вошли в дом. Нас встретила служанка. На ней было строгое черное платье, и смотрела она довольно недружелюбно. Выражение ее лица было настолько мрачным, что я даже подумал, не умер ли часом работорговец. Однако она чуть кивнула доктору и четким, бесцветным голосом сказала:

— Госпожа Восилл?

— Это я.

Она кивнула в мою сторону.

— А это?

— Мой ученик Элф.

— Хорошо. Следуйте за мной.

Мы стали подниматься по пустой деревянной лестнице, и доктор оглянулась, заговорщицки посмотрев на меня. Она застала меня врасплох — я сверлил взглядом черную спину ведущей нас женщины, но доктор только улыбнулась и подмигнула мне.

Слуга, разговаривавший с доктором, запер дверь на причал и исчез через другую, которая, как я догадался, вела на этаж для слуг.

Лестница, по которой мы шли, была крутой, узкой и неосвещенной, если не считать окошек-бойниц на каждом этаже, где ступеньки меняли направление, поворачивая в противоположную сторону. На каждом этаже имелось также по узкой двери. Мне пришло в голову, что эти тесные помещения предназначались для детей, потому что Тунч специализировался на торговле детьми. Мы дошли до второй площадки.

— И давно работорговец Тунч… — начала было доктор.

— Пожалуйста, не говорите на этой лестнице, — сказала ей строгая женщина. — Нас могут услышать другие.

Доктор ничего не сказала, только повернулась и снова взглянула на меня — глаза широко открыты, уголки губ опущены.

Нас провели в другую часть дома, на третий этаж. Коридор, в котором мы оказались, был широк и роскошен. Стены были увешаны картинами, а в торцах располагались окна во всю высоту, позволявшие видеть великолепные дома по ту сторону канала, облака и небо за ними. В коридор выходило несколько высоких и широких дверей. Нас провели к самой высокой и самой широкой.

Женщина взялась за рукоятку двери.

— Слуга у причала, — сказала она. — Он говорил с вами?

— Что? — спросила доктор.

— Он говорил с вами?

Доктор несколько мгновений смотрела в глаза женщины.

— Я задала ему вопрос, — сказала она (то был один из немногих случаев, когда я слышал от доктора откровенную ложь).

— Я так и думала, — сказала женщина, открывая нам дверь.

Мы вошли в большую комнату, освещенную только свечами и лампадами. Пол под ногами был мягким и теплым. В комнате стоял сильный сладкий запах, и мне показалось, что я почуял аромат целебных или укрепляющих трав. Я попытался уловить запах болезни или тления, но не смог. В центре комнаты стояла огромная кровать с балдахином. На ней лежал крупный человек, вокруг которого суетились трое — двое слуг и хорошо одетая дама. Они оглянулись, когда мы вошли и в комнату хлынул свет. Свет за нами начал убывать, когда строгого вида женщина стала закрывать дверь.

Доктор повернулась и сказала через еще оставшуюся щель:

— Слуга…

— Он будет наказан, — сказала женщина с ледяной улыбкой.

Дверь закрылась. Доктор глубоко вздохнула, потом повернулась — вокруг кровати в центре комнаты горели свечи.

— Вы и есть та самая женщина-доктор? — спросила дама, подойдя к нам.

— Меня зовут Восилл, — ответила доктор. — Госпожа Тунч?

Женщина кивнула.

— Вы поможете моему мужу?

— Не знаю, мадам. — Доктор оглядела комнату, в которой царил полумрак, словно пытаясь угадать истинные размеры помещения. — Было бы лучше, если бы я могла его видеть. Занавеси у вас задернуты специально?

— Нам сказали, что темнота уменьшает опухание.

— Давайте посмотрим, — сказала доктор.

Мы подошли к кровати. Ступая по ворсистому ковру, я испытывал странное, тревожное чувство, словно шел по палубе раскачивающегося корабля.

Судя по слухам, работорговец Тунч всегда был крупным мужчиной. Теперь он стал еще больше. Он лежал на кровати, дышал часто и неглубоко, серую кожу сплошь покрывали пятна. Глаза были закрыты.

— Он почти все время спит, — сказала нам дама — худенькая и невысокая, она была похожа на ребенка с узким бледным лицом; руки ее постоянно находились в движении — пальцы перебирали друг дружку. Один из двух слуг протирал лоб ее мужа. Другой подтыкал простыни в ногах кровати. — Он только что облегчился, — объяснила дама.

— Вы не сохранили стул? — спросила доктор.

— Нет! — Дама была шокирована. — В этом нет необходимости. Дом оборудован канализацией.

Доктор заняла место слуги, протиравшего лоб хозяина. Она заглянула в глаза больного, потом в его рот, а потом стащила одеяло с огромного распухшего тела и задрала на нем рубашку. Я думаю, что все толстяки, которых я видел, были евнухами. Работорговец Тунч был не просто толст (хотя в этом и нет ничего плохого — быть толстяком!), он весь опух. Странным образом. Я увидел это сам, еще до того, как доктор указала на это.

Доктор повернулась к даме.

— Мне нужно больше света, — сказала она. — Раздвиньте, пожалуйста, занавеси.