Он отключил боль в запястьях и плечах еще в то время, когда четверо охранников, двое из которых стояли на лестницах, закрепляли его тело. И все равно где-то в затылке присутствовало тупое ощущение того, что ему должно быть больно. Это ощущение прошло, когда уровень нечистот в маленькой камере-клоаке повысился.
Как только охранники ушли, он ввел себя в транс, хотя и знал, что это, скорее всего, безнадежно. Его одиночество продолжалось недолго – через несколько минут дверь снова отворилась, из коридора во тьму камеры упала полоска света, и охранник опустил на влажные плиты каменного пола металлическую лесенку. Он прервал мутаторский транс и вывернул шею, пытаясь увидеть посетителя.
В камере появилась согбенная дряхлая фигура Амахайна-Фролка, министра безопасности Геронтократии Сорпена: в руке он держал короткий жезл, светящийся холодной голубизной. Старик улыбнулся ему и одобрительно кивнул, потом повернулся лицом к коридору и тонкой, бесцветной рукой призывно махнул кому-то невидимому, приглашая его войти в камеру. Заключенный подумал, что это, возможно, агент Культуры Бальведа, так оно и оказалось. Она легким шагом прошла по металлическому настилу, неторопливо осмотрелась и остановила взгляд на узнике. Он улыбнулся, попытавшись приветственно кивнуть, но лишь почувствовал, как его уши скользнули по голым предплечьям.
– Бальведа! Я знал, что снова увижу тебя. Ты хотела поздороваться с хозяином вечеринки?
Он выдавил из себя улыбку. Официально это был его банкет, и гостей принимал он. Еще одна маленькая шутка Геронтократии. Он надеялся, что в его голосе не слышно страха.
Агент Культуры Перостек Бальведа была на голову выше старика и восхитительно прекрасна – это было видно даже в слабом свете голубого жезла. Она слегка покачала тонкой, прекрасно вылепленной головой:
– Нет, я не хотела ни встречаться, ни прощаться с тобой.
– Это из-за тебя я здесь, – спокойно сказал он.
– Да, и здесь твое место, – вмешался Амахайн Фролк и шагнул вперед по настилу, но не слишком далеко, чтобы не потерять равновесие и не ступить на мокрый пол. В камере снова гулко зазвучал его высокий скрипучий голос: – Я хотел, чтобы тебя сначала пытали, но госпожа Бальведа… – министр оглянулся на женщину, – бог знает почему, просила за тебя. Именно тут твое место, убийца!
Он погрозил жезлом почти обнаженному человеку, висящему на грязной стене камеры.
Бальведа посмотрела на свои ноги, видневшиеся из-под подола длинного серого платья простого покроя. В полоске света, который падал из коридора, блеснул круглый медальон, висевший на цепочке у нее на шее. Амахайн-Фролк шагнул назад, встал рядом с ней, поднял светящийся жезл и покосился на узника вверху.
– Знаете, я и сейчас еще мог бы поклясться, что там висит Эгратин. Я едва… – Он покачал худой костистой головой. – И лишь когда он открывает рот, я начинаю верить, что это не он. Боже мой, эти мутаторы такие опасные твари!
Он повернулся к Бальведе. Та пригладила волосы на затылке и посмотрела на старика с высоты своего роста.
– Но они, министр, еще и древний гордый народ, и их осталось совсем немного. Позвольте попросить у вас еще раз? Пожалуйста, сохраните ему жизнь. Может, он…
Геронтократ замахал на нее тонкой скрюченной рукой, его лицо перекосилось.
– Нет! Не стоит вам, госпожа Бальведа, просить за этого… этого подлого убийцу, этого предателя… шпиона. Неужели вы думаете, что мы можем забыть, как он трусливо убил одного из наших инопланетных министров и действовал от его лица? Сколько вреда причинил этот… эта тварь! Когда мы схватили его, двое наших охранников умерли только от того, что он их оцарапал! Еще один навсегда ослеп, когда это чудовище плюнуло ему в глаза! Но, – Амахайн-Фролк ухмыльнулся, посмотрев на прикованного к стене, – мы вырвали его зубы. А его руки связаны так, что он не оцарапает даже себя. – Он опять повернулся к Бальведе. – Вы сказали, их мало? А я говорю: вот и хорошо, скоро станет еще одним меньше. – Старик посмотрел на женщину, прищурившись. Мы благодарны вам и вашим людям за разоблачение этого самозванца и убийцы, но не следует думать, будто это дает вам право указывать нам, что делать. В Геронтократии некоторые возражают против любого внешнего влияния, и их голоса день ото дня становятся тем громче, чем ближе к нам придвигается война. Лучше вам не настраивать против себя тех, кто поддерживает ваше дело.
Бальведа поджала губы, снова опустила взгляд на ноги и завела свои гибкие руки за спину. Амахайн-Фролк обратился к висящему на стене мужчине, помахивая жезлом в такт словам:
– Ты скоро умрешь, самозванец, и с тобой умрет замысел твоих хозяев – подчинить себе нашу мирную систему! Такая же судьба ожидает и их самих, если они попытаются напасть на нас. Мы и Культура…
Узник, насколько позволяло его положение, мотнул головой и громко воскликнул:
– Фролк, ты идиот! – (Старик отпрянул, как от удара.) – Неужели ты не понимаешь, – продолжал мутатор, – что вторжение неизбежно? Может, это будут идиране, а может, Культура. Вы больше не властны над своей судьбой; война положила этому конец. Скоро весь этот сектор станет частью театра военных действий, если вы не сделаете его частью идиранской сферы влияния. Меня послали просто сказать вам то, до чего вы должны были дойти сами… а не обманом втянуть вас во что-нибудь такое, о чем вы потом горько пожалели бы. Послушай, ради всего: не съедят вас идиране…
– Ну-ну! Вид у них такой, что вполне могут и съесть! Чудовища о трех ногах, захватчики, убийцы, неверные… Ты хочешь, чтобы мы заключили с ними союз? С трехметровыми монстрами? Чтобы они растоптали нас своими копытами? Чтобы молиться их ложным богам?
– У них, по крайней мере, есть Бог. А у Культуры – нет. – Он сосредоточился на разговоре, и боль в руках вернулась. Он изменил свое положение, насколько это было в его силах, и посмотрел на министра. – Они хотя бы мыслят так же, как вы. Культура – совсем по-другому.
– О нет, мой друг, нет! – Амахайн-Фролк поднял руку ладонью к узнику и замотал головой. – Тебе не посеять между нами семена раздора.
– Боже мой, ты просто глуп, старик, – рассмеялся мутатор. – Хочешь знать, кто настоящий представитель Культуры на этой планете? Нет, не она. – Он кивком указал на женщину. – Вот этот автоматический тесак, что повсюду следует за ней, – ее летающий нож. Может, решения принимает она, может, он и выполняет ее указания, но настоящий посланец – он. Самая суть Культуры – это машины. Думаешь, раз у Бальведы две ноги и мягкая кожа, ты должен принять ее сторону? Но в этой войне на стороне жизни сражаются именно идиране…
– Ну, что касается жизни, ты скоро окажешься по другую ее сторону. – Геронтократ фыркнул и скользнул взглядом по Бальведе, которая, нахмурившись, разглядывала прикованного к стене мужчину. – Пойдемте, госпожа Бальведа. – Амахайн-Фролк повернулся и взял женщину под руку, чтобы вывести ее из помещения. Этот… эта тварь воняет куда как отвратительнее, чем камера.
И тут Бальведа подняла взгляд на узника. Не обращая внимания на коротышку-министра, пытавшегося оттащить ее к двери, она посмотрела на узника ясными черными глазами и развела руками:
– Мне очень жаль.
– Ты не поверишь, но и я чувствую то же самое, ответил он, кивнув. – Пообещай хотя бы, что сегодня вечером ты будешь поменьше есть и пить, Бальведа. Меня бы утешила мысль о том, что хоть один из этой компании наверху на моей стороне… пусть этот один и мой злейший враг.
Ему хотелось, чтобы его слова прозвучали вызывающе и шутливо, но в голосе его слышалась одна только горечь, и он отвел взгляд от лица женщины.
– Обещаю, – сказала Бальведа и дала министру проводить себя до двери.
Голубое сияние в сырой камере погасло. У двери она остановилась. Узник, превозмогая боль, вывернул голову, чтобы видеть ее. Он заметил, что летающий нож тоже здесь, в камере; возможно, он был тут все время, просто раньше мутатор не замечал тонкого и острого инструмента, парившего в полумраке. Летающий нож шевельнулся, и мутатор посмотрел в темные глаза Бальведы.
