— Да, очень хочу, — подтверждаю я. Не могу представить себя в постели с кем-то в возрасте моего отца. Каждый выбирает своё, но для меня — нет.

— Сделано, — говорит он, проходя к своему креслу. — Ещё вопросы или требования?

Я выдыхаю, будто впервые смогла вдохнуть с того момента, как вошла сюда.

— Нет.

— Хорошо. — Он нажимает несколько кнопок, и дверь открывается. Мужчина, который привёл меня раньше, появляется снова. — Лэнс отведёт тебя в фотостудию.

— Зачем? — спрашиваю я, чувствуя, как напряжение снова нарастает.

Он наклоняет голову в сторону и смотрит на меня.

— Ты надеешься, что кто-то купит тебя, сначала не увидев?

Вообще-то, я на это надеялась.

— Ответ: нет. Так что иди и переодевайся. Фотограф уже ждёт, — говорит он, отмахиваясь и больше не поднимая на меня глаз.

Ощущение, будто меня только что ударили плетью. Весь этот ментальный цирк с Доусоном должен закончиться. Как только я получу от него то, что хочу, смогу двигаться дальше и попытаться построить что-то нормальное с Китом.

Я выхожу вместе с Лэнсом, и нас ведут в белую комнату. Камеры, ряды знакомого нижнего белья. Ко мне подходит миниатюрная женщина, берет меня за руку и внимательно осматривает с разных сторон. Закончив, она отпускает мою руку и смотрит на меня.

— Белое. Невинное, — кивает она, затем указывает на бельё. — Иди и переодевайся. Волосы и макияж вон там, — она машет рукой, как бы отсылая меня, и вдруг по моему телу начинает разливаться нервное напряжение.

Я действительно это делаю?

Стоит ли мне это делать?

Но я поступаю так, как она велела.

Я не могу отступить.

Если отступлю, Доусон никогда не даст мне второй шанс. Я пообещала себе, что сделаю это ради себя. И если мне придётся вставать на колени и приносить какие-то долбаные клятвы ради этого, я сделаю это. Нервы — к чёрту.

Зайдя в заднюю комнату, женщина протягивает мне халат и говорит раздеться, а потом вернуться и сесть. Я делаю, как она просит, стараясь не показывать свою нервозность от происходящего. Если честно, я думала, что у меня будет время осмыслить это решение, а не бросаться в него с головой. Но, похоже, так работает Доусон. И, возможно, это его способ убедиться, что я не передумаю.

Одетая в халат, я сажусь в кресло, и две женщины начинают укладывать мои волосы и делать макияж. Одна из них расстёгивает халат и наносит мерцающий блеск на мою грудь. Чувствую себя обнажённой, что, видимо, и было задумано. Молчу, даже когда всё закончено, просто сижу, как окаменевшая.

Глядя на своё отражение в зеркале, я не могу не думать о том, что произошло в его офисе. То, что происходит между нами, полный пиздец. Я ненавижу его, но в то же время хочу. И я просто чувствую себя игрушкой йо-йо рядом с ним. Но знаю, что я не то, что он хочет. И я точно не собираюсь менять себя, чтобы соответствовать его желаниям. С этим покончено. Но, чёрт возьми, как же моё тело меня предаёт, когда он рядом.

Мне протягивают комплект белья и велят надеть его. Я делаю это, затем снова затягиваю халат вокруг себя, прежде чем фотограф выводит меня к камерам.

— Сними халат, — приказывает она.

Сначала я колеблюсь. Ну, серьёзно, я же провела немало времени в Европе, ходила на вечеринки, пляжи, на яхты, где я была практически в одном бикини. Но это другое. Намерение другое, и я должна найти способ сделать его своим.

Я делаю, как она говорит, слушая указания, как двигать телом и какую позу принимать. Она велит не улыбаться, приоткрыть рот, показывая лишь намёк на зубы. Я неловко пробую несколько поз, вспоминая молодость и давление матери, которая хотела, чтобы я пошла по её стопам и стала моделью, как она. Но это никогда не казалось мне правильным. Я всегда чувствовала себя не в своей тарелке под таким вниманием.

Однако на меня никто не будет делать ставки, если я не сделаю всё как надо. В этот момент в комнату входит Доусон, и я благодарна за то, что внимание переключается с меня на него. Фотограф смотрит на него в ожидании.

Мне хочется прикрыться. Доусон никогда не видел меня в таком виде. Но когда он подходит к фотографу, его взгляд ни разу не останавливается на мне.

Он просматривает фотографии, которые уже были сделаны, а затем, наконец, наши взгляды встречаются. Это наполняет меня трепетом и тёплым желанием. Я не чувствую осуждения с его стороны. Только желание. Или, может быть, это потому, что я хочу, чтобы Доусон желал меня.

И вот опять — это мозгоебство.

Он шепчет что-то фотографу на ухо и покидает комнату, медленно отводя от меня взгляд.

— На четвереньки, — командует фотограф.

Я медлю, наблюдая, как дверь закрывается за Доусоном.

Чёрт с ним! Я не хочу, чтобы меня видели как милую и невинную девочку. Просто девственницу. И если он хочет, чтобы я была на четвереньках, как какая-то хорошая девочка, то пусть пожалеет, что его нет в комнате.

Что-то внутри подсказывает, что это неправильно, что я не должна этого делать.

Я отгоняю эту мысль.

Я всё равно это сделаю.

ГЛАВА 21

Доусон

Я попаду в ад.

И, вероятно, Крю или мистер Риччи отправят меня туда, если узнают, что я сделал. Я смотрю на экран, где она опускается на четвереньки. Образ Хани в этой позе, одетой в белое, словно символ невинности, заставляет меня напрячься. Я не могу перестать неловко ёрзать. Напоминание о том, что я не получал разрядки уже месяц, совсем не из приятных. А прямо сейчас горшочек меда, о котором я мечтаю, находится всего в нескольких комнатах отсюда, и я тот ублюдок, который готов выставить её на аукцион.

Я хотел сказать «нет».

Но она так решительно настроена.

Знаю, что она пытается найти себя, и от этого чувствую себя ещё большим злодеем, позволив ей ступить в этот мир. Но я не могу позволить своим личным чувствам — которые сейчас чертовски неудобны — вмешиваться в дело.

Знаю, что она привлечёт кучу внимания, просто из-за одной этой позы на четвереньках. Знаю, что она уйдёт за высокую цену. Но всё, о чём я могу думать, — это какова она на вкус и как она будет кричать от удовольствия.

Блядь. Мне нужно выпустить пар.

Она выгибает спину, поворачивая лицо так, чтобы свет отражался от её ягодиц.

Блядь.

Я расстёгиваю ремень, позволяя члену освободиться. Ощущение облегчения мимолётно, потому что у меня слишком много других потребностей, которые ждут, чтобы их удовлетворили прямо сейчас.

Я сжимаю свой член, и мои глаза едва не закатываются, когда я смотрю на неё. Никогда в жизни я не наблюдал за кем-то во время фотосессии. Блядь, я не должен этого делать с ней. Но мой член — мой бедный, гребанный член — нуждается в этом. Я не могу даже находиться с ней в одной комнате.

Все годы выработанных мной дисциплины и сдержанности исчезли в хаотичном дыму.

Фотограф велит ей поднять ремень и прикусить его губами, и она послушно выполняет это, зажав его между зубами. В этом ракурсе кажется, будто всё это делается для меня.

Черт, как бы я хотел, чтобы это было для меня.

Я провожу рукой вверх-вниз по своему члену, вспоминая момент в кладовке с ней и то, как её губы касались меня. Ее укус. Мой член дергается, и я бросаю взгляд на свою татуировку.

Я только что пробил свое дно? Дрочу на экран, потому что я отчаянно хочу следовать своим правилам? Но, ебать, как же это приятно смотреть на неё. За каждой позой, в которых я представляю, как вхожу в неё. Я хочу видеть, как много могут принять её сладкие губы. Научить её брать меня до самого горла. Хочу видеть слёзы в её глазах, когда она захлебнется мной. А затем я отплачу ей тем же.

— Блядь, — рычу я, открывая ящик и вытаскивая носовой платок. Я что, снова стал ебаным подростком? Но, чёрт, как же хорошо. Она — хороша. Была бы хороша. Я хочу, чтобы она извивалась под моими прикосновениями, чтобы её дыхание прерывалось, когда я буду её душить.

Интересно, она на вкус такая же сладкая, как мед?