— В восемнадцать лет у меня не было других навыков, поэтому я занялся эскортом и понял, что хорош в этом деле. И я подумал, что если смогу создать безопасное место для договоренностей, то, возможно, все было бы не так уж и плохо. И, возможно, я смог бы вернуть все те деньги, а может и больше, которые были выручены за мои услуги, которые я оказывал принудительно на протяжении тех трех лет.

Тогда меня осеняет: он не хотел лишать меня девственности. Я подозревала, что есть какая-то более глубокая причина, но это ужасно.

— Девственность? — Мне нужно знать. Нужно подтвердить.

Он вздыхает.

— Я согласен, что на правильных клиентах можно зарабатывать ебаную кучу денег. Моя девственность была куплена за сто долларов, и это была пятидесятилетняя женщина.

Я в шоке подношу руку ко рту.

Он заправляет мои волосы за ухо.

— Я не хочу, чтобы ты жалела меня, Хани. Это сделало меня тем человеком, которым я являюсь сегодня. Это причина, по которой я защищаю своих сотрудников и построил прибыльный бизнес. Контракты и все такое. Но да, из-за этого я не хотел когда-либо прикасаться к девственнице. Для меня это было… непривлекательно.

Я нахмуриваю брови и чувствую, как по щекам текут слезы.

— Так почему же ты взял мою? — Чувствую себя ужасно.

Было ли ему больно?

Сожалел ли он об этом?

Было ли ему от этого некомфортно?

— Чертова правда в том, что я не мог позволить ни одному другому мужчине прикасаться к тебе. Оказывается, я эгоистичный ублюдок. Но я хотел, чтобы твой опыт был…

— Так и было, — быстро говорю я, перебивая его. И между нами возникает понимание. — Я рада, что потеряла ее с тобой, Доусон. Честное слово, я так рада, что встретила тебя. Спасибо тебе. Ты сделал мне прекрасный подарок.

Его большой палец проводит по моей щеке.

— Это взаимно. Даже когда ты устраиваешь мне ад.

Смешок вырывается из моего горла, когда я вытираю слезы и чувствую, как напряжение покидает его тело и покидает комнату.

— Никогда никому этого не рассказывал, — признается он. И мое сердце наполняется теплотой, грустью, желанием и необходимостью защитить подростка Доусона. — Ты знала, что Доусон — это даже не мое настоящее имя?

Я подпираю голову рукой и смотрю на него.

— Правда?

Он качает головой.

— Еще одна причина ненавидеть мою мать. Она много дней употребляла наркотики, и поэтому, когда я родился, дала мне ужасное имя, потому что не могла здраво мыслить.

Он говорит это с оттенком смеха, и я не могу не подыграть этому.

— Теперь мне любопытно.

— Тебе всегда любопытно, Хани. — Он смеется, поворачивает меня к себе спиной и обнимает меня сзади. Я кладу голову на его руку, поглаживая другую его руку, которая лежит на моей талии.

— Как тебя назвали при рождении?

— Если ты кому-нибудь расскажешь, мне, возможно, придется тебя убить.

Я смеюсь.

— Не смеши. Тебе слишком нравится моя паста.

Он смеется, а затем вздыхает, побежденный.

— Беар⁵.

Я кусаю губу и морщусь. Он прав. Это дерьмовое имя.

— Твое молчание говорит само за себя, Хани.

— Ну, теперь я думаю, что ты похож на сурового медведя, — смеюсь я.

— Замолчи. — Он смеется, сжимая меня в объятиях.

Я прижимаюсь к нему, голова кружится от всего, что он мне только что рассказал. Все тайны и маски. Теперь я понимаю, что они были для Доусона способом выживания. У него никогда не было дома, кроме того, который он построил для себя сам.

— Спасибо, что рассказал мне свою историю.

Тишина.

Доусон возится в кровати, а затем накрывает нас обоих одеялом. Он целует меня в щеку.

— Доброй ночи, Хани.

ГЛАВА 46

Доусон

Ее волосы рассыпались по моей кровати, пока она спит, и из ее губ вырывается легкий храп. Я позволил ей уснуть после того, как мы приняли душ и снова поиграли.

Почему я не додумался привести ее сюда раньше?

Вероятно потому, что ко мне никто не приходит. Точнее, я никого никогда не приглашал.

Хани что-то говорит во сне, и я притягиваю ее ближе к себе. Она все еще голая. Никто из нас не удосужился одеться после того, что мы делали всю ночь.

В чем смысл? Я не могу оторвать от нее руки.

И дело не только в сексе, но и в ней самой. Я могу слушать ее часами, пока она задает мне самые случайные вопросы.

И я готов ответить на каждый из них.

Потому что это делает ее счастливой.

Я провожу большим пальцем по ее щеке. Драгоценная. Красивая. Строгая, но справедливая.

Она — единственный человек, которому я когда-либо рассказывал о своем прошлом. О том уродстве, которое я пытался скрыть все эти годы. Почему мне нужно было оттачивать такую отполированную ложь, чтобы никто не догадывался о моем прошлом? Я построил на этом империю, но теперь понимаю, что, помимо денег, власти и признания, у всех моих стараний есть цель, если я могу поделиться всем этим с ней. Удивительная мысль и суровое осознание. Я слишком эгоистичен, чтобы отпустить ее сейчас.

Кто бы мог подумать, что несколько месяцев назад в кладовке я упаду в горшочек с медом?

Попадусь, как на крючок.

Не уверен, что хочу выбираться, чтобы меня привели в чувство.

Ее глаза медленно открываются, и она одаривает меня самой мягкой улыбкой.

— Доброе утро. У тебя удобная кровать, — говорит она и поворачивается так, что ее спина оказывается у меня на груди. Ее задница прижимается к моему члену, который уже стал твердым. — Чувствую, что ты счастлив этим утром. — Она хихикает.

— Вот что значит просыпаться с тобой, — говорю я ей, моя рука проскальзывает под простыню и нащупывает ее бок, а затем я опускаю ее вниз и к ее бедру. Я тяну Хани назад, чтобы ее задница упиралась в мой член, и она извивается.

— Я никогда не пробовала догги стайл. Не желаешь побаловать девушку?

Видите, идеальная. Всегда рада попросить то, чего она хочет. Это одна из многих вещей, которые мне в ней нравятся. А таких вещей множество.

— У тебя ничего не болит? — спрашиваю я, протягивая руку между ее бедер. Она слегка раздвигает ноги, и она уже мокрая.

— Только в приятном смысле, и я всегда готова к игре, — поддразнивает она. Я убираю руку, скидываю простыню и слезаю с кровати. Подтащив ее к себе, я разворачиваю ее так, что она оказывается на руках и коленях.

— Ноги на пол, руки на кровать, — приказываю я.

Она сползает с кровати и делает то, что я говорю. Я отступаю назад и любуюсь видом. И какой же это потрясающий вид. Подойдя к шкафу, я нахожу одну из своих многочисленных игрушек. Эту я еще не использовал и купил специально для нее. Она обожает стимуляцию клитора, а эта игрушка идеально подходит для этого. Она сосет клитор, если держать ее там.

Я наматываю волосы Хани на руку и толкаю ее дальше вниз, ее попка поднимается в воздух. Другая рука обхватывает ее талию и тянется к клитору. Я включаю устройство, и она мгновенно подскакивает, но я держу ее за волосы, удерживая на месте.

— Боже, что это?

Я игнорирую ее вопрос и говорю ей раздвинуть ноги шире. Она делает, как я говорю, и начинает двигать руками, а я тяну ее за волосы.

— Держи руки на кровати. — Она слушается и стонет, когда вибрация усиливается. Я отдергиваю игрушку и помещаю свой член у ее входа. Хани отталкивается, желая этого, и я медленно проскальзываю внутрь. Прежде чем втолкнуть до упора, я возвращаю игрушку на место, и она громко стонет. Используя свою хватку на ее волосах как рычаг, я вхожу и выхожу из ее идеальной чертовой киски и сразу же чувствую, как она начинает кончать. Ее киска доит мой член, и мне это чертовски нравится. Ей это нравится.

Мне придется не забыть спросить ее после того, как мы поэкспериментируем со всеми игрушками, какие из них она любит больше всего.

— Ох, блядский Боже! Доусон. — Ее голова падает на кровать, когда я отпускаю ее волосы. Я сжимаю ее бедра, трахая ее, и мой большой палец скользит по ее заднице прямо в ее попку. Она задыхается и оглядывается через плечо, закусив губу.