— Только рыцарь, не славящий ничью красоту, — проговорил Хави, не глядя на нее, — без обета даме и без ее знака — так себе зрелище. А я там никого не знаю, и никто не знает меня.

Ветерок принес пушинки одуванчика и взлохматил кудри над круглым мягким лицом.

— Ты поедешь? Незачем мне искать даму, ведь у меня уже…

— Нет, — сказала Симель. — Не поеду. Ни в Гордан, ни в Ронуаз.

Через два месяца Хави отправился к графу Гинару и вернулся обратно без Ворона. Поначалу отмалчивался, потом сказал только, что их представления о богатых турнирах ничто по сравнению с реальностью, — что тут взять, деревенщины, — все бойцы крайне умелы, сам он провёл три хорошие сшибки, а на четвёртой его выбил из седла рыцарь из Киринсбора. Имени называть не стал, в подробности не вдавался, весь как-то погас и о турнирах больше не заговаривал. Ещё полгода он ездил на своём лёгком старом Ветре, а потом Симель сбежала, и юный Эдли привёл Ириса в Берждом.

Для Грегора и сын, и лошадь обретались в почёте при дворе принца Лотпранда; для Хави, как надеялась Симель, все просто вернулось к тому, что было до турнира. Пусть Ирис будет платой за все, в чем она его подвела, и если Хави суждено оказаться среди этих рыцарей, что отправятся в Берению, он вспомнит ее добрым словом.

Симель прислонилась лбом к холодному камню бойницы и наконец успокоилась. Внизу отец Бреттани закончил свою речь, благословляя воинов, Вилиам заговорил вновь, а потом вдруг резко взмахнул рукой, к чему-то призывая или грозя северу, и рыцари дружно тронулись с места. Длинной колонной прошли они через все три кольца стен Хаубера, провожаемые замковой прислугой, и направилась к воротам Плагарда, где люди ждали своих принцев с музыкой, цветами и добрыми напутствиями.

Первым в город выехал Лотпранд на высоком белом коне. Он был, как всегда, невозмутим и сдержанно кивал горожанам, бросавшим тряпичные цветы и ленты. За ним следовал Сейтер, лениво поглядывая на зевак и скидывая на землю ленты, если они цеплялись за его доспехи. Бренельд ехал рядом, вертясь в седле и неустанно махая девушкам, выглядывающим из окон. Принц задорно смеялся, если ему удавалось схватить брошенную ленточку, и тянул за нее до тех пор, пока девушка не отпускала свой конец. Вся улица покатилась со смеху, когда он качнулся в седле, с трудом вырвав длинную ленту у кого-то в окне под самой крышей. Удивленно оглянувшись, Бренельд тут же сам расхохотался, размахивая трофеем.

Доспехи графа Фронадана и синяя попона его коня уже целиком скрылись под лентами и цветами, а ехавший рядом герцог Гронард безразлично собирал цветы, не долетевшие до валленийца. Оба лишь изредка кивали толпе, занятые невеселым разговором. Но столько лент и букетов, сколько держал в руках сир Ольмерт, вовсе никуда и не уезжавший, а на время похода назначенный капитаном стражи Хаубера, не собрал даже Фронадан, а рыцарь еще умудрялся посылать во все стороны воздушные поцелуи и воздушные объятия. Дору Гранджу не был брошен ни один цветок, и по его мрачному лицу нельзя было сказать, что он этим огорчен. Симель испытала настоящее облегчение, глядя, как он покидает замок.

Колонна знати уже выехала через городские ворота и направилась на север, когда первый сержант из лучной сотни еще только въезжал в Плагард. Но Симель стоически провожала взглядом всю армию, пока та не скрылась за Господничьим холмом, и только тогда спустилась со стены. Весь этот блеск ослеплял горожан и слуг, но не имел ничего общего с реальностью. Тебя всегда провожают так, как будто победа уже лежит в кармане, и ты обязательно вернешься, чтобы собрать новые овации. Потом ты остаешься наедине с теми, кто будет рисковать вместе с тобой жизнью. Встречаешь врага и не знаешь, сможешь ли вообще вернуться. Все-таки король Вилиам не зря ратует за мир. Вздохнув, Симель торопливо пошла обратно в теплое нутро замка, чтобы подготовиться к ночной смене.

Над заснеженным берегом ручья стояла тишина, нарушаемая только шорохом аккуратной поступи лиса. Суровая зима не оставляла пропитания, и он скользил от одного ствола к другому в поисках мышей-пеструшек. Внизу, на открытом месте, редкие следы животных пересекали замерзшее русло. Ручей оставалась безлюдным уже много лет, когда вдруг сегодня за мысом показалась вдали темная точка. Острая лисья мордочка замерла над кочкой, рассматривая нежданных гостей. Резкий свист разорвал тишину, и лис сорвался с места, прячась в своем лесном царстве, которое осмелился потревожить человек.

Тяжелая нарта скользила по льду, запряженная собаками на длинных ремнях. Погонщик бежал рядом, то подталкивая нарту, то отводя от ледяных торосов. Среди полотно увязанного груза сидел пассажир — высокий, закутанный в слои толстого меха. Когда упряжка лихого погонщика в очередной раз слишком круто повернула, человек в мехах схватился за ремень под боком и крикнул:

— Карланта! Осторожнее!

— Прости! — еле слышно донеслось в ответ сквозь ветер. — Только здесь можно ускориться, дальше будет сложно!

— Что? — Кэларьян нагнулся к ней, не отпуская ремней. — Не надо ускоряться! Торп стоял тысячу лет и никуда не денется!

Девушка махнула рукой — она думала только о том, чтобы поскорее оказаться в городе своей мечты.

Когда они вернулись в селение после схватки с наемником, Кэларьян собрался с духом и заявил, что покидает Север. Изоляция, служившая защитой все эти годы, стала опаснее городской толчеи. Его обнаружили, обвели вокруг пальца, и прятаться в снегах больше не было смысла. Карланта слушала, не в силах вымолвить ни слова, а он бегал по комнате и дрожащими руками перебирал свои рукописи и дневники. От мысли о том, чтобы оставить их, щипало в глазах, но стоило признать очевидное: он никогда не вывез бы все это обратно.

Когда его лошади не пережили зиму, а ставшая ненужной повозка пошла на растопку, Кэларьян понадеялся на глорпов. Когда-нибудь, думал он, они отвезут меня и мои книги на юг. Но в это всегда было трудно поверить — груз несъедобного пергамента не обрадовал бы ни одного погонщика. Теперь же дело приняло совсем другой оборот, и молва об опасном чужаке лишит его последней поддержки. Уезжать нужно немедленно, и пара собак — это все, на что можно рассчитывать. Они повезут его и провизию, какие уж тут книги. Однако Кэларьян никак не мог смириться с потерей манускриптов и упорно метался по комнате, хватаясь то за один, то за другой, и мысленно уменьшая на их вес свою пайку.

Никогда еще Карланта не видела старика в таком смятении. Он начинал что-то объяснять, но прерывался на полуслове, разбрасывал свои драгоценные манускрипты и забывал, о чем говорил. Горький комок вставал в горле, мешая дышать. Напряжение, державшее ее крепкой хваткой, спадало, уступая место слезам. Не успела она пережить одну беду, как на горизонте появилась другая. Она не хотела, она просто не могла остаться одна после всех этих лет, после того, как ей показали нечто большее, нежели то, что было вокруг. Как сохранить эту связь с неведомыми землями, когда рядом не будет дедушки? Глядя исподлобья, как Кэларьян собирает вещи, она сидела, уткнувшись головой в сложенные на столе руки и глотала сердитые слезы. Что теперь будет? Она отвезет его в Торп и вернется домой одна? Одна?! Нет, никакие южные города ей уже были не милы. Торп, о котором она мечтала всю жизнь, казался врагом, отбирающим дедушку, и она что угодно отдала бы, лишь бы никогда не уезжать из селения.

— Девочка! — воскликнул Кэларьян, увидев ее лицо. Он балансировал на табурете перед шкафом с кипой свитков в руках. — Карланта! — свитки полетели на пол, а старик неуклюже пробежал к очагу, налил из котелка густой жидкости и, расплескав на ходу половину, поставил перед ней дымящуюся чашку. — Пожалуйста, выпей, это поможет успокоиться. Не плачь, я все исправлю. Твое племя будет в безопасности, а меня уже не застанут врасплох. Мне просто нужно двигаться очень-очень быстро. Тогда те, кто следят за мной, увидят, что я далеко от вас. А в Торпе будет безопасно! Пожалуйста, не бойся…