— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

Кэларьян слишком устал от всего этого. Он чуть не выпалил: «У Луизы тоже был выбор», — но промолчал и только потер разбухшие веки — под них словно насыпали песка.

— То, что нужно этим людям, опасно. Ты говорил, что в Берению идут войска, и я боюсь, что этим могут воспользоваться.

Он ждал новых вопросов, опустошенный и разбитый, но Гансвард и сам выглядел не лучше. К счастью, он ни о чем не спросил. Даже малая вероятность того, что бывшие друзья используют павших солдат как связь с миром мертвых, пугала Кэларьяна, и он не хотел не то что говорить — даже думать об этом.

— Прости, больше я ничего не скажу. Когда я снова встречусь с Посвященными, то буду готов и разберусь с ними раз и навсегда. Поверь, на этот раз опасности не подвергнется ни одна жизнь. Только моя собственная, но это уже старые счеты и им пора быть закрытыми.

По лицу Гансварда пробежала тень.

— Скажи, если тебе нужна помощь, — проговорил он серьезно.

— Я знаю, что если втяну тебя в это, то навсегда потеряю, — Кэларьян встал, показывая, что разговор окончен, и поплелся к кувшину с холодной водой. Лоб горел, в горле было сухо, как в пустыне. Гансвард медленно направился к двери.

— Ты знаешь? — спросил он, переступая порог. — Но ты даже не пробовал…

— Что?

Но магистр уже вышел и зашаркал по коридору к своей комнате. Кэларьян не стал догонять его — не было сил. Он сполоснул лицо, разделся и лег в постель. Первая ночь дома за много лет — он так ждал этого! Но блаженство получилось смазанным, беседа разбередила душу и память. Прошло еще очень много времени, прежде чем он задремал, угли в камине превратились в золу, стало холодно. Он засыпал и просыпался, и видел во сне то вездесущие хвосты собак, впряженных в нарту, то лица Посвященных — молодые, какими он помнил их еще в годы учебы. Когда среди них мелькали темные глаза Ригелли или вздернутый носик Эмилии, он подскакивал и отирал пот со лба, пытаясь отвлечься. Но этот дом кишел призраками прошлого, так что Кэларьян всю ночь проворочался с боку на бок, ни капли не отдохнув.

Первый день весны Хаубер встретил чистым и умытым. Давно наступившая оттепель затопила все дворы водой, и дети целыми днями скакали по лужам, соревнуясь в качестве брызг. Войско по пути на север подбирало новые отряды, и те, кто раньше сравнивал его со снежным комом, стали говорить об огромной волне, перед которой не устоит Берения. Весна правила умами.

Ручьи поделили средний двор на несколько островков, и Симель перебиралась с одного на другой, прыгая по раскисшей земле. Сегодня архивариус выпроводил ее из библиотеки задолго до обеда, чтобы вместе с другими монахами подготовиться к весеннему Представлению. Торжество должно было состояться вечером, с наступлением темноты, но ощущение праздника захватило обитателей замка с самого утра. Каждый отлынивал от работы, как мог, а когда с утра перед храмом стали сооружать помост для сцены, на него сбежались все пажи и служанки — они дурачились и пели, но даже плотники ругались в этот день на удивление добродушно.

Вместе с оживающей природой словно очнулся от долгого сна Вилиам, что для Симели было важней всего прочего. Совсем как осенью, когда они вели свои первые беседы, он иногда прогуливался по комнате или сидел в кресле у открытого окна. На конюшне заверяли, что его боевой конь все еще полон сил, и на одно мгновение Симель поверила, что он снова сядет в седло.

Рабочие ушли и на улице стало тише. Симель почти миновала храм, как вдруг из здания церковной школы высыпала толпа детей и послушников, избавленных в честь праздника от последних уроков. За ними вышли четверо священников, и Симель с удивлением узнала одного из них. Осенью, когда она впервые подошла к Хауберу на рассвете одного холодного дня, ей пришлось ждать, пока откроют ворота. В Плагарде уже начали работать рынки, но у внешних стен крепости было пусто. Впрочем, очень скоро у ворот появился еще один человек — юный послушник, мечтавший о посвящении в храме Святой Анаиды. Они вместе ожидали смену стражи, и приятная беседа скрасила часы промозглого утра. С тех пор Симели не выдавался шанс его увидеть, так как священники жили и принимали пищу отдельно, но черная накидка без рукавов, надетая поверх белой рясы, ясно указывала на то, что он уже принял сан.

— Хранит Единый, Исидор! — воскликнула Симель, подходя ближе. — О, простите… отец Исидор, — лукаво поправилась она.

— Хранит! — юноша смущенно улыбнулся, благословляя ее знаком Девина Айста, сходящего на землю. — Неужели мы не виделись с самой осени?

Заметив, как хмурятся пожилые священники, недовольные такой фамильярностью, Симель взяла Исидора под руку и потянула к небольшой аллее.

— Пройдемся?

— С удовольствием.

Они двинулись вдоль школы и складских построек к черным голым деревьям.

— Значит, ты уже полноправный служитель церкви… А ловко с этим справляешься! — Симель начертала в воздухе святой знак.

— О чем ты, — скромно отмахнулся Исидор, — я неопытен. Все еще пугаюсь, когда люди обращаются ко мне «святой отец».

— Когда было твое посвящение?

— Три недели назад, — юноша сложил ладони в обычном для церковников жесте смирения, но улыбка до ушей делала его вид несерьезным. — Я теперь самый молодой священник Хаубера!

— Я не сомневалась, что ты многого добьешься, — Симель кивнула на послушников — большинство из них были гораздо старше Исидора. — Поздравляю.

— Благодарю! — отец Исидор слегка покраснел. — Но расскажи о себе! Я слышал, ты устроилась при короле? С другими лекарями?

Да, работаю с ними день и ночь, хотя наше жалование едва ли сравнится, — едкая улыбка растянула ее губы, но тут же погасла, — но как бы мы ни старались, надеюсь, ты понимаешь, что Вилиам Светлый очень болен и жизнь его угасает.

— Я понимаю. Но принято считать, что его величество выздоравливает и скоро встанет с постели.

— Поэтому я и говорю тебе, как есть на самом деле.

Священник не ответил, а Симель не могла понять, что на нее нашло. Наверное, проводя все время рядом с королем и впитывая его душевную боль, она совсем отвыкла от простых разговоров.

Она тряхнула головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей и сменить тему, но тут сзади раздался дикий шум — вся ватага школяров сорвалась с места и, радостно вопя, понеслась в сторону казарм, откуда только что вышел сир Ольмерт. Рыцарь бросился бежать, но дети облепили его со всех сторон, умоляя сыграть в жмурки.

— Знать правду лучше, чем верить лжи, пусть даже такой красивой. Может, земной путь короля Вилиама и близок к концу, но помни, что в Покой его поведет сам Единый. А он не забирает жизни просто так, — молодой человек накрыл ее ладонь своей и мягко улыбнулся. — Ты должна радоваться, что пока выигрываешь у Единого борьбу за эту душу.

— О, Исидор, спасибо, — Симель благодарно сжала его руку, — но правда, я недостойна того, чтобы ты ради меня шутил Его именем.

— Я не святой, — в глазах священника затанцевали хитрые искорки.

«Но станешь святым еще при жизни», — подумала Симель, исподтишка наблюдая за тем, как дети завязывают Ольмерту глаза и крутят на месте, чтобы запутать. На сердце стало легко, будто в словах юноши открылась истина, дающая уверенность в завтрашнем дне.

— Теперь я вижу, что помогать людям — твое призвание, — она подняла голову, чтобы взглянуть на чистое, ясное небо, и обернулась на шпиль храма. — Значит, ты получил то, что хотел?

— Нет.

Поймав на себе пораженный взгляд, Исидор рассмеялся и взмахнул рукой, пытаясь объяснить:

— Знаешь, когда мы тем утром говорили о будущем, я и не думал, что все исполнится так скоро. Передо мной открылось столько возможностей, — он замолчал, не решаясь продолжить. — Не знаю, как отнесутся к этому другие служители церкви, но… Я надеюсь кое-что изменить в школьной системе.

Святой отец на мгновение снова покраснел, но тут же отбросил смущение и нетерпеливо затараторил. Он рассуждал об отмене телесных наказаний и открытии школ для неграмотных взрослых, а Симель с грустью думала, что не о таком будущем мечтала, стоя у ворот Хаубера. Когда-то она бежала от горя и боли, а теперь, сама того не желая, обрела их снова.