— … школа должна учить детей в соответствии с их возможностями. Губить талант только потому, что ребенок пришел к нам из крестьянской семьи, нельзя. Ты вот как считаешь?

— Я не знала об этом, Исидор, — сказала она, трудом выплывая из своих мыслей.

— Ты не училась в церковной школе? — священник удивленно поднял бровь. — Но ты слишком хорошо образована для простого травника.

— Мне повезло с мастером, — кратко ответила Симель, а Исидор замолчал, понимая, что и на другие вопросы в ответ услышит ложь. В воздухе повисло неловкое молчание, но тут детям удалось наконец заманить Ольмерта к дереву, и, врезавшись в толстый ствол, он повалился на землю. Ни Симель, ни юный священник не удержались от смеха, и напряжение между ними сразу исчезло.

— Ты просто обязан воплотить свои идеи в жизнь, — проговорила Симель, утирая выступившие слезы. — А я замолвлю за тебя словечко перед королем. Чем ты сейчас занимаешься? Преподаешь?

— Да. Арифметику и грамматику, — святой отец гордо выпятил грудь. — Ты действительно хочешь рассказать обо мне его величеству? — вдруг смешался он. — Ведь я пока ничего не сделал.

— Я и расскажу затем, чтобы ты мог что-то сделать! — хлопнула его по плечу Симель. — У тебя на пути будет много преград, и может так случиться, что слово короля окажется единственной поддержкой…

— Но…

— Что?

— Ты забываешь об отце Бреттани. Он не останется в стороне, если мои начинания постигнет неудача.

— Ха! Старые ворчливые церковники хватаются за привычки и традиции, как утопающий — за соломинку.

— Зря ты так, — нахмурился Исидор, — отец Бреттани — хороший человек. Он лично следил за тем, как я прохожу испытания.

— Да? — приподняла бровь Симель. — Я думала, что у него никто не выдержит проверки на чистоту.

Священник посмотрел на нее с укором:

— Я уже слышал, что ты хамишь ему при каждой встрече. И вижу, что это правда.

— Я? Хамлю? — удивилась Симель. Она хотела сказать что-то вроде «он начал первым», но в этот момент ученики Исидора подвели к нему сира Ольмерта — из носа у рыцаря шла кровь, в глазах застыла мольба о пощаде.

— Как дитя малое, — вздохнул святой отец, доставая из складок одеяния большой платок. Один его угол уже был запачкан красным.

— Исидор! — воскликнула Симель, тут же прощая ему принятые на свой счет слова про дитя. — У тебя чахотка?

— Боже упаси, нет, — священник приложил платок к лицу Ольмерта. Он явно был тронут ее испугом и даже забыл о разгоравшемся споре. — Этот вот сорванец, — он кивнул в толпу детей, и хулиганистый на вид мальчик спрятался за спины других, — снова перелез через западную стену. И снова упал.

Ребенок засмеялся и показал Симели разбитую коленку. Исидор погрозил ему пальцем.

— Не могу уследить.

Мальчик был явно горд собой, а сир Ольмерт даже отвесил ему поклон — весьма неуклюжий из-за крепкой хватки святого отца — как вдруг сзади прогрохотал чей-то голос:

— И вновь ты позоришь свое святое призвание, рыцарь!

Отец Бреттани собственной персоной вышел на ступени храма, губы его кривились от отвращения. На мгновение во дворе стало тихо, как в гробу.

— Если призвание святое, то «отмеченный Единым да не будет судим», — Ольмерт сделал реверанс, а Исидор отскочил от него, как от прокаженного.

— Как смеешь, грешник, цитировать Писание! — первосвященник спустился и быстрым шагом направился к ним, задев по пути двоих маленьких школяров. Остальные дети испуганно отступили назад.

— Простите меня, святой отец. Я исповедуюсь во всех своих грехах, — совершенно серьезно проговорил сир Ольмерт.

— Я не буду слушать тебя! Падший!

— Но, ваше преосвященство, сир рыцарь просто играл с детьми. Разве это не добродетель? — выступила вперед Симель, прекрасно понимая, как был прав Исидор.

— А ты, что ты знаешь о добродетели? Сегодня он играет, а завтра опять поведет за собой пьяниц и гуляк! — обернулся к ней отец Бреттани. Ольмерт, пользуясь тем, что его не видят, на цыпочках двинулся к школе, уводя за собой детей. «Спасибо», — одними губами проговорил он, и Симель незаметно кивнула в ответ.

— «Добродетель есть в душе каждого», — невозмутимо процитировала она Первую проповедь.

Отец Бреттани закрыл глаза и, покачиваясь, шумно втянул носом воздух.

— Каждый должен обратить свое сердце к свету, — пробормотал он, а потом вдруг развернулся и зашагал дальше, будто ничего не случилось.

Симель, нахмурившись, провожала священника тяжелым взглядом. Излишне благочестивые порывы Бреттани всегда приводили ее в замешательство.

— И все же ты ошибаешься, когда думаешь о нем плохо, — покачал головой Исидор.

— Он видит мир только в черных и белых красках.

— Я не знаю, как он видит мир, но я знаю, что он старается его изменить. Поэтому я уважаю его и почитаю наравне со святыми.

Симель вздохнула, сдаваясь:

— Хотела бы я согласиться, но не могу. Прости, — добавила она расстроенно, — но мне пора идти.

— Это не тот повод, чтобы испытывать дружбу, — улыбнулся Исидор, протягивая ей руку.

Симель с облегчением пожала его ладонь — ей нечасто было жаль того, с кем она была не согласна.

— Всего доброго, святой отец, — она коротко поклонилась под одобрительными взглядами стариков в белых рясах и направилась к замку.

— Ваше величество? — Симель вступила под своды королевской опочивальни. Тейд, которого она заменяла на время отлучки в город, едва кивнул ей в дверях, а мальчики-пажи как раз устраивали тяжелый поднос на столе у кровати. Король медленно открыл глаза. — Вам доставили праздничный обед.

— Ты действительно считаешь, что весна — это праздник? — Вилиам знаком попросил поднять ему подушки, и Симель стала взбивать их одну за другой.

— Нет. Но каждый год убеждаюсь в обратном.

— Как и я, — король взглянул на небо за окном. — Весеннее Представление, пир, музыка… Люди счастливы.

— Вы тоже могли бы…

— Сейчас даже этот повод для меня слишком мал, — покачал головой Вилиам. — Но я вижу, что ты выглядишь довольной. Я рад.

Симель отпустила слуг и сама подала ему миску с рагу.

— Я встретилась с одним хорошим человеком, — она подошла к западному окну и распахнула его навстречу теплому ветерку и уличному шуму. Из-за стены, окружавшей верхний двор, слышалось мерное звяканье, и она решила, что это Кормак подковывает лошадь, у кухни скрежетал круг точильщика, а из храма доносились звуки праздничного гимна. — Он заставил меня как-то иначе взглянуть на вещи.

Король вопросительно приподнял бровь.

— Он священник и поэтому говорит будто на чужом языке, — Симель хмыкнула и села на скамью под окном, — но обращается прямо к сердцу. Он пытался сказать, что, хоть многое в жизни и предопределено, нужно быть благодарным за возможность бороться.

— Боюсь, ты иначе взглянула на кое-что другое, — вздохнул Вилиам, спокойно принимаясь за еду. — Ты поняла наконец, как близка моя смерть.

— Нет! — воскликнула Симель, но он, похоже, был прав. — Не говорите так.

— Хорошо, — легко согласился король, — но все мы смертны. Еще ни разу я не ловил себя на мысли, что хочу оттянуть свой срок или прожить две жизни, — он тихо рассмеялся. — И, как ты, должно быть, помнишь, не собираюсь умирать в постели. Сегодня я буду присутствовать на пиру, а завтра… Завтра приглашаю тебя покататься верхом.

Вилиам говорил так уверенно, что Симель могла только улыбнуться в ответ. Она не ожидала, что когда-нибудь так легко простит королю очередные слова о смерти, но сегодня это оказалось просто.

— Спасибо, ваше величество. Вы, конечно же, правы.

— Вот и славно. Расскажи мне еще об этом человеке.

— Мы познакомились осенью, когда Исидор был еще послушником. Он вырос в деревне и ни разу не покидал родные места, пока не решил принять сан в столице. Сейчас он преподает в школе при нашем храме — и это в восемнадцать лет! Он лучший священник из тех, кого я знаю. Ваше величество, если это возможно, помогите ему. Исидор хочет преобразовать школьную систему, и я уверена, вам понравились бы его идеи. Давайте я расскажу вам…