Вилиам поднял руку, останавливая ее:

— Не надо, я понял, о ком ты говоришь. Им уже занимается отец Бреттани.

Видя, как скривились губы Симели, он добавил:

— Тебя что-то смущает? — глаза его смеялись.

— Вы тоже слышали, что я хамлю его преосвященству, — вздохнула Симель. — Но все не так просто, как кажется.

Король улыбнулся:

— Порой с ним трудно иметь дело. Но я знаю Бреттани уже сорок лет и могу тебя заверить — он сделает для твоего друга все, что в его силах. А это немало.

— Ну, — Симель пожала плечами, оставаясь при своем, — тогда я спокойна.

Она отошла к лекарскому столу, считая тему закрытой. На праздник новый главный повар приготовил ей соленого угря и белый порей с каплуном — весьма неплохое меню, учитывая, что прошлый повар не утруждал себя заботой о прислуге.

— Это не значит, что меня не заботит судьба юного отца Исидора. Дай знать, если Бреттани не оправдает твоих надежд, — в глазах короля еще плясали смешинки.

— Хорошо, ваше величество, — кивнула Симель и даже присела в легком реверансе, смущенная тем, что Вилиам поддержал ее сторону. Она взяла свою простенькую оловянную тарелку и вновь устроилась у окна, вдыхая теплый воздух. Король закончил с любимым рагу, попробовал еще несколько блюд, но ничем не заинтересовался. Устремив взгляд на север, он погрузился в свои мысли, и очень скоро лицо его помрачнело, а брови напряженно сошлись у переносицы. Не стоило и рассчитывать, что короткая беседа о жизни и смерти развеселит его величество — с самого утра у него было неважное настроение, так как донесения из армии не приходили уже больше двух недель. Вздохнув, Симель решилась наконец прервать молчание:

— Я опять заставила вас смеяться через силу?

— Я бы сказал — подарила несколько приятных мгновений, — отстраненно проговорил король.

— Вам не нужно беспокоиться, мир. Разве у Годрика есть хоть один шанс?

— Конечно. Глупо было бы отрицать это.

— Подобные мысли ведут к падению духа, — сказал Симель, пытаясь во что бы то ни стало его успокоить.

— А их отсутствие — к поражению! — Отрезал Вилиам в своей обычной манере.

Немного помолчав, он добавил:

— Нет, об этом, конечно, не идет и речи. Я всецело полагаюсь на Лотпранда, он не допустит ни одной ошибки.

Симель кивнула:

— Верно. Не мучайте себя, ваше величество. Что вас сегодня так тревожит?

— Просто плохое предчувствие. Но не будем обращать внимание на такие глупости, — в голосе короля чувствовалось раздражение.

Мир вокруг был так беззаботен, что Симель легко согласилась. Разве принц может вернуться с чем-то, кроме победы? Разумеется, нет. Волноваться не имело смысла.

— Хорошо. Пусть будет по-вашему, — она приняла у короля пустую миску и взяла с подноса одно из неоткрытых блюд. — Тут, по словам повара, вас ждет нечто особенное. Но это десерт, — спохватилась она, отдергивая руку от крышки.

— Честно говоря, я не знаю, на что рассчитывает повар, посылая столько блюд, — Вилиам взглянул на поднос. — Он не разбирается в аппетитах стариков. Открывай.

— Вафли, — объявила Симель, делая паузу, словно фокусник, вытаскивающий из носа яйцо.

— Давай же, — улыбнулся король.

— Та-да!

На серебряном блюде возвышалась стопка вафель нежнейшего персикового цвета, но посреди нее зиял провал — выпечка осела и приобрела зеленоватый оттенок.

— Весьма неосмотрительно для первого месяца работы. Ты думаешь о том же, о чем и я?

Симель не отрывала взгляд от вафель, как будто держала в руке змею.

— Да, если вы говорите об ингредиенте, добавленном не по рецепту.

В наступившей тишине стук капели напоминал гром. Яд. Все те глупые разговоры, что она вела утром — о борьбе, о мудром Едином — все они обратились в прах; осталось лишь чувство падения, словно кто-то вырвал у нее из-под ног опору. Симель опустила голову. С таким трудом они вели эту борьбу — за каждый новый день, за каждый час, но у них не было никакого шанса против яда, ни одного!

— Проклятье! Кто посмел! — Вилиам швырнул на пол кубок, и звон металла о камень привел Симель в чувство. Она вскочила и бросилась к выходу, задержавшись лишь на мгновение:

— Повар?

— Вряд ли. Слишком просто, — король гневно дернул за спрятанный в складках балдахина шнурок, вызывая Эно. — Ни слова! — крикнул он вдогонку Симели, но та уже скрылась за дверью.

Главный повар действительно был на месте — он носился по кухне, кричал на поварят и размахивал руками, давая подзатыльники направо и налево. Симель подумала, что за большие деньги этот человек мог бы сделать все, даже отравить короля, но только не испортить одно из своих великолепных блюд. Она прислонилась лбом к холодной стене. Нет. Это было бы слишком просто, а потому невозможно. На самом деле, все было гораздо хуже. Симель прошла обратно к лестнице и торопливо взбежала по ступенькам наверх. В коридоре она налетела на щуплого старичка и принялась извиняться, но Эно даже не обратил на нее внимания — шпион проскользнул мимо и исчез за поворотом. Пробившись через взволнованную стражу, Симель вернулась к королю и тихонько села на край его постели.

Вилиам сидел неподвижно, его руки как всегда были сложены на коленях, глаза закрыты.

Яд. Так незаметно. Так легко. Симель обхватила голову руками, оглядывая комнату — ей казалось, что развалы мисок и кубков источали запах тлена. Как она могла не заметить? Неужели понадобилась ошибка, просчет с новым блюдом, чтобы тайна наконец открылась?

Симель взглянула на короля.

— Вы понимаете, что кто-то мог травить вас с самой осени? — прошептала она, пугаясь собственных слов. — И оттого вы оказались в постели? — голос еще звучал жалко, но в душе место страха уже занимал гнев.

— Я понимаю, — отчеканил король. — Но жизнь — это война, в которой нельзя сдаться, поэтому меньше разговоров и больше дела. Дай мне перо. Я должен написать Адемару, — Вилиам сердито поджал губы, а потом вдруг с силой ударил по подносу. — Проклятье!

Тяжелые серебряные блюда с грохотом обрушились на пол, разбился хрупкий стеклянный кувшин, а все изысканные кушанья смешались с пылью. Аккуратно ступая в луже зловеще красного вина, Симель прошла к столу. Отыскав в груде колб, горелок и прочей лекарской утвари чернильницу с длинным пером, она достала из сундука пергамент и вместе с доской для письма отдала все это королю.

— Вы не отправите гонца к принцу Лотпранду и остальным?

— Пока нет. Слишком ненадежно, а Эно нельзя мешать, — обмакнув перо в чернила, Вилиам застрочил мелким почерком что-то в самом уголке листа — письмо предназначалось для голубя. В ярости он все время прокалывал пергамент, а от оглушительного скрипа у Симели свело челюсти.

— Но они тоже должны знать.

— Должны… — согласно пробормотал король, напряжено перечитывая короткую записку. — Я мог бы вести их сам! — вдруг рявкнул он, с хрустом сжав перо в кулаке.

— Ваше величество…

— Нет! — Вилиам бросил мятое перо на пол, и, намокая в вине, оно стало похоже на кусок изодранной плоти. — Я не отрицаю, что болен — болен старостью — но, если бы не это, я ушел бы с войсками в поход. Совсем, как раньше, пусть даже в последний раз. Возьми, — он протянул ей пергамент, — отнесешь в город. И не забудь проверить, сколько там осталось монастырских голубей.

Симель нерешительно взяла свиток и отрезала от него исписанный кусок. На обороте была надпись — «Эйвери», шифр самой срочной отправки. Сходить к посреднику в тайной переписке короля было делом недолгим, но ей не хотелось оставлять Вилиама одного.

— Сир, я сожалею, что смерть настигнет вас не в бою, — проговорила она, склоняя голову. — Но рада, что вы не сдаетесь.

— Никогда, Симель, никогда. Иди, время не терпит, — ужасающе спокойно проговорил король. — А мне нужно немного подумать.

Симель послушно встала, отвесила Вилиаму низкий поклон и вышла за дверь. Проходя по лестницам и коридорам, она везде встречала радостную прислугу, довольных монахов и бегающих друг за другом детей. По верхнему двору развесили цветные фонарики, на сцене появились яркие занавеси и декорации. Люди вокруг готовились к пиру, к весеннему Представлению, но все это теперь выглядело бессмысленным кривляньем. Симель вздохнула и попыталась взять себя в руки — они не заслужили гнева. Они ничего не знали и никогда не узнают о том, что случилось. Она вышла за стены замка и направилась к голубятне по извилистым улочкам Плагарда. Берения, со всеми ее бунтами и жалобами, была далеко, но Хаубер, дом короля, названного Светлым, всегда являлся оплотом верности.