Взгляд пробежал по строкам дальше, ещё раз, ещё — Симель не сразу поверила написанному. Старый Берж умер. Управляющий писал об этом скупо, сухо, но в долине наверняка глубокий траур. А Хави…

«Лорд Берж раньше срока предстал перед судом Единого, и сир Хавард отныне возьмет на себя заботы о Берждоме. Многие надеются попасть в его свиту, когда молодой господин предстанет перед королем с клятвой верности…»

Симель прошиб пот — они не должны встретиться! Даже мажордом не знает, куда поступают его письма, не догадывается, что госпожа в Хаубере. Никто не должен видеть ее здесь и в таком положении. Она вернулась к письму, боясь найти подтверждение скорой встрече.

«…но лорд Хавард отложил визит ко двору до тех пор, пока его супруга не разрешится от бремени. Каждый в долине неустанно молится за благополучный исход родов, потому как хрупкое ее здоровье и прогнозы лекаря оставляют надежду только на Единого».

Симель опустила лист. Три года прошло, и Хави, маленький пухлый Хави, теперь женат, ждет сына и стал бароном на своей земле. Жизнь в долине изменилась и движется вперед. А она, Симель, движется куда-нибудь? Или застыла на месте?

Пустые мысли. Она отругала себя за слабость и спрятала письмо в поясной сумочке. Когда окажется у растопленного камина, сожжет, как все прежние. Собственный камин давно не разжигался, ей вполне хватало шерстяных одеял, а сидеть у огня она привыкла у Вилиама.

Симель разделась, хорошенько закуталась и немедленно провалилась в сон.

— Ах ты ж! Стой!

Леска из оленьих сухожилий натянулась и ослабла. Ловко перебирая толстыми меховыми варежками, Кэларьян выбрал ее из лунки. Крючок был пуст. Определенно, это занятие требовало больше внимания, чем он проявлял сегодня.

Старик сбросил варежки и, проклиная мороз, обновил приманку. Это место он держал за собой третий год; в стороне под водой была глубокая яма, а здесь — прикормленное мелководье. Несколько рыбин уже сновало внизу — теплое свечение их жизненной силы угадывалось подо льдом. Велико было искушение подчинить хотя бы одну: потянуть за золотую ниточку, направить — и она послушно заглотит наживку.

Всего лишь маленькая рыбка. Лёгкий трюк, чья цена столь мала, что поток не заметит вмешательства, не потянет в ответ. Кэларьян потер заурчавший живот. Холод замедляет Искусство, как замедляет жизнь в зимнем озере, и скрывает так же хорошо, как лед. Светящаяся жила под снегом Глорпаса была густой и медленной — такую ничем не потревожишь. Старик мысленно потянулся к свечению самой большой рыбины, ощущая знакомую невесомость — поток лишал равновесия.

«Остановись!» — топнул он в сердцах, гоня наваждение.

Один голодный день еще никому не повредил. Не для того он заново учился обходиться без Искусства, чтобы теперь попасться из-за миски ухи. Крючок скользнул в воду, растягивая привязанную к пруту леску. В этот раз не уйдет. Кэларьян поправил флажок из обрывка старой рубахи и съежился на маленьких санках. Холод подбирался к ногам сквозь уложенные на снегу шкуры и неплохо было бы выпить чего-нибудь горячего.

Солнце успело подняться на ладонь, прежде чем на берегу появилась фигурка в меховой одежде. Издалека было не разглядеть прикрытого капюшоном лица, но Кэларьян мог поспорить, что это Карланта. Рядом показался большой черно-белый пес, это уже без сомнения был Одноухий — вожак ее упряжки, — так что Кэларьян уверенно махнул рукой. Девушка помахала в ответ и толкнула пса вперед. Одноухий посмотрел на нее, на старика, и потрусил через озеро, ведя носом по цепочке глубоких следов Кэларьяна.

Весь лед был присыпан свежим снегом. Ветер, день и ночь гнавший поземку за холмами, сюда не спускался, и долина была настоящим спасением для карликовых деревьев и людей, а на много миль вокруг не было ничего, кроме снега, ветра и гор, отделявших Глорпас от остального мира.

Пес подбежал и ткнул носом в протянутую руку. Не обнаружив там ничего съестного, он уселся с другой стороны лунки, обернув лапы пушистым хвостом. Ступая как можно тише, подошла и девушка, вынимая из-за пазухи небольшую долбленую флягу. Как вовремя! Кэларьян потянулся к долгожданному питью, но Карланта вдруг замахала рукой, указывая на лунку:

— Дедушка!

Флажок слабо подрагивал и старик подскочил, пробуя леску. Не ощутив тяжести, он опустился обратно.

— Подбивает пока. Садись, — он похлопал рядом с собой и девушка присела на санки. Из-под ее капюшона торчали жесткие светлые волосы, обветренные щеки раскраснелись, а юные глаза щурились от улыбки. Кэларьян считался самым плохим рыбаком в деревне, так что эта деловитость только смешила Карланту. Что ж, его лучшими орудиями всегда были перо и бумага, но здесь этим не прокормишься.

Одноухий вывалил язык из пасти, улыбаясь вместе с хозяйкой. Не отрывая взгляда от замершего на месте кусочка ткани, старик взял деревянную фляжку и вдохнул ароматный пар. Остывающий чай пах брусникой и латкой, которые они с Карлантой сушили летом. В теплую пору вся долина покрывается цветами и ягодами, но насладиться зрелищем удается недолго — тепло держится здесь не больше двух месяцев. Все остальные сезоны Кэларьян называл для себя просто — зима.

Он протянул девушке флягу:

— Будешь?

Та мотнула головой и достала еще одну. Скорее всего, это был суп, сдобренный не только густым жиром, но и содержимым оленьего желудка, так что Кэларьян отказался от встречного предложения. За все десять лет он так и не привык к стряпне глорпов и был полон решимости сварить уху. Конечно, если что-нибудь поймает.

Карланта добродушно ухмыльнулась и отпила из фляги. Флажок все не двигался.

Перед тем, как сбежать сюда, Кэларьян изучил все, что когда-либо писали о Севере, но, добравшись до Глорпаса, все равно поразился тому, что увидел. Деревня единственного оседлого племени глорпов насчитывала пять десятков жилищ среди руин древнего селения у замка Хорн. Кэларьяна встретили крепкие невысокие люди, носившие меховые одежды и питавшиеся сырой олениной. Он прогрузился в постоянное, незримое соседство с собаками, возившими легкие сани — их вой будил среди ночи, а запах шерсти преследовал по всему поселку. И он узнал, что такое холод. Вечный, проникающий сквозь меха и кожу мороз, избавиться от которого удавалось только в краткие недели лета.

Сначала Кэларьян паниковал. Он боялся, что жизнь в Глорпасе станет непосильным испытанием, а идея спрятаться на севере была ошибкой. Однако глорпы заставили его иначе взглянуть на свое изгнание. Счастье здесь было простым, горе недолгим, а жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Все реже жалея о годах, проведенных среди бумаг и пыли, Кэларьян учился ставить силки, управлять собаками и ловить рыбу. Правда, петли его поначалу затягивались реже, чем у ребенка, а собаки не признавали в тихом ученом погонщика, но дело шло, и после пяти лет он уже мог назвать себя настоящим северным жителем. Конечно, он никогда не променял бы чтение книг на охоту, где мог потратить на след целый день и уйти без добычи, но проверять силки и рыбачить он даже любил. И если не отвлекался на решение какой-нибудь философской проблемы — одной из тех, что вечно занимали разум — то очень быстро наполнял корзину рыбой и…

— Подсекай, подсекай! — зашипела Карланта, дергая его за рукав, и Кэларьян засуетился, одновременно пытаясь пристроить куда-нибудь флягу, схватить леску и подсечь попавшуюся на крючок рыбину.

Кажется, возня спугнула добычу, а может, он недостаточно резко дернул, но леска снова вышла из воды пустой.

— Ах ты ж!

В сердцах он бросил крючок на снег и стал собирать вещи — последнее перышко, служившее приманкой, сгинуло подо льдом.

— Пойдем, — встала Карланта, — дома осталось немного супа, я тебя угощу. — Она подобрала с земли шкуры и ловко увязала их в плотный тюк на санках.

— Только, если это суп не из мха, — проворчал Кэларьян, сматывая леску.

Карланта только рассмеялась и зашагала по льду, провожаемая скрипом колкого снега.