— Я не боюсь, — угрюмо и с вызовом проговорила Карланта, утирая нос и подтягивая к себе чашку с отваром земляной белянки — ее запах было сложно с чем-то перепутать. Вдохнув сладкий пар и сделав несколько глотков, она ощутила, как по телу разливается тепло, а голова становится пустой и легкой. Она не стала допивать до конца, чтобы не уснуть, и отставила чашку. Брови Кэларьяна сошлись у переносицы, глаза сверлили ее тревожным взглядом. По всему было видно, что он едва не рвет на себе волосы и совсем потерял голову — иначе сразу понял бы, чего она боится. Хлюпая носом, но все же тоном, не терпящим возражений, Карланта проговорила:

— Когда я отвезу тебя в Торп, я тоже останусь там. До лета, — прибавила она, когда лицо Кэларьяна вытянулось от удивления.

— Ты? Отвезешь меня? — переспросил он.

— Конечно, — живо представив себе дедушку, вынужденного в одиночку добираться до Торпа, Карланта на мгновение забыла свои горести, а потом еще и насмешливо улыбнулась. — Кто здесь не умеет охотиться и как следует править собаками? А кто — самый быстрый погонщик? Я поеду с тобой, иначе и быть не может.

Кэларьян окинул ее молчаливым взглядом и снова заходил из угла в угол, дергая себя за бороду. Между тем, Карланта скинула меховую куртку, отпила еще глоток пахучего отвара и потянулась — слезы всегда отбирали столько сил. Нужно было что-то делать, думать о чем-нибудь, чтобы прийти в себя. Мысли о поездке в Торп снова закрутились в голове, но уже под другим углом. Это решение — такое простое, хоть и не без препятствий со стороны родни — казалось лучшим выходом из положения.

— Я не уверен, Карланта, — сложив руки на груди, проговорил Кэларьян.

— Никто не даст тебе собак без возврата, — пожала она плечами. Этот аргумент казался не главным, но на деле был самым веским.

Кэларьяну нечего было ответить. Кто-то должен был поехать с ним, чтобы вернуть упряжку обратно, и им мог стать любой юноша из тех, кто слушал его истории. Но он не хотел разделять судьбу с человеком, не имевшим к нему никакой привязанности. Если глорп оставит его хотя бы и вблизи от Торпа, без транспорта он тут же пропадет. Кэларьян посмотрел на девушку. Порой он позволял себе мечтать о юге, думать о том, как вернется домой, встретится с коллегами и представит им свой труд о Севере. И в этих мечтах рядом с ним всегда была она. Она рассказывала в Университете о своей жизни, читала книги в его библиотеке, знакомилась с людьми и ездила по городам. Разве не к этому он ее готовил? К тому, чтобы увидеть мир? Кэларьян всегда рассчитывал на то, что однажды они уедут вместе, но нападение перечеркнуло все планы.

Он все еще терзал свою бороду, когда вдруг застыл, пораженный одной мыслью. Надо было признать очевидное — Карланта уже вступила в игру, когда сразилась с наемником и победила. Она изменила ход событий, а это не проходит даром ни для человека, ни для всего мира, отражаясь в сплетении нитей светлого потока. Связь между ними и так крепла много лет, а сейчас связалась крепким золотым узлом. Что если ее отметили? Что если они пошлют сюда не наемников, а Посвященных? А его уже не будет рядом? Она должна быть под присмотром. Решено!

Он еще не произнес ни слова, но Карланта уже все поняла. Глаза ее загорелись, а губы растянулись в несмелой улыбке.

— Мы едем? — спросила она тихо.

— Едем.

И вот теперь они мчались сквозь ледяную долину на юго-восток, к границе Торпийского герцогства, не нарушаемой северянами уже три столетия. Для Карланты это была мечта, ставшая реальностью, а для Кэларьяна — возвращение в мир тревог и забот. Он предпочел бы отсрочить встречу с прошлым, а она спешила, как могла. С того дня прошло три недели, переход сегодня выдался тяжелым, но Карланта хотела преодолеть еще десять миль перед тем, как разбить на ночь лагерь.

Когда стало смеркаться, нарта замедлила ход, и глорпка наконец пошла шагом. В начале путешествия Кэларьян тоже иногда шагал час-другой, но сейчас все его внимание было занято тем, чтобы не пропустить под капюшон холодный ветер, а мысли — мольбами о снисхождении ко всем высшим силам. Старик чувствовал себя уставшим, замерзшим, неспособным разделить с Карлантой ее тяжелую работу.

— Карланта!

Она молча обернулась, сберегая дыхание.

— Не пора ли устроить привал?

Она лишь улыбнулась, указывая на что-то впереди. Кэларьян напряг зрение и смог разглядеть какую-то темную массу — невысокий холм. Хорошее укрытие от западного ветра. Он согласно кивнул, молясь, чтобы глорпка наконец остановилась. Девушка подала команду собакам и стала заворачивать к берегу. Упряжка состояла из непоседливых собак, никак не слаженных друг с другом, взятых по одной от дома, но она весьма ловко правила и не давала им спуску. Нарта ехала с перегрузом, еда для людей и животных занимала много места, но еще больше — книги и манускрипты, которые Кэларьян не смог оставить.

И книги, и старик, неспособный бежать рядом с упряжкой, были серьезным грузом, для которого требовалось целых шестнадцать собак — немыслимое количество, если брать всех в одном доме. Карланта искала их по всему селению — запасных, еще не вошедших в силу или уже слишком старых, чтобы отправиться в главных упряжках за Синий ручей.

Мужчин решили не ждать. Вернувшись из-за ручья, мужчины собрали бы совет и могли запретить давать ей собак. А с женщинами и детьми Карланта договорилась легко, раздавая свои инструменты и сокровища из Руин, и обещая привезти из Торпа лучшие стальные ножи, крючки, котлы и наконечники для стрел.

Старейшие собрались в общинном доме, разгневанные ее выходками. Понимая, что они едва ли разрешат забрать из селения шестнадцать рабочих собак, и уж точно не отпустят ее саму, Карланта торопила сборы. Они бежали так скоро, что еще не каждый в деревне успел прознать об отъезде.

Не зная, тяжело ли дается ей этот побег, Кэларьян изводил себя домыслами, пока не услышал, что без прямого запрета Карланта не потеряет тэгхет — защиту племени, благословение, которое легко отнять у ослушников — а ничего другого она не боится. Пуще всего она была уверена в том, что по возвращении торпийские покупки умаслят Старейших, и ее вовсе не накажут, когда все племя получит железные ножи и наконечники для стрел.

Кэларьян подумал даже, не поэтому ли Старейшие так долго не выходят?

Так что они спешили, как могли, и выехали, попрощавшись только с Гнарой и младшими братьями Карланты. Мать молчала, пряча слезы, но с тех пор, как умер Верад, голос Карланты в семье был главным, и ее не могли остановить ни уговоры, ни проклятья. Братья Харана и Карда дали клятву помощи, да и в самих друзьях Карланта ничуть не сомневалась — они не оставят ее семью в нужде.

В обратный путь Карланта намеревалась тронуться летом, после половодья. Долгое путешествие пешком ее не пугало, и она не видела врага в негостеприимной природе, но с радостью пообещала Кэларьяну обучиться верховой езде и взять лошадь. Она заявила, что сохранит лошади жизнь, будет хорошо ее кормить и держать в теплом доме, чтобы через год снова отправиться на юг, свободной от уступок и унизительных просьб взять упряжку. Кэларьян не сказал, что возвращаться опасно, и не знал, как скажет по прибытию. Сейчас даже встреча с Посвященными пугала его меньше, чем разговор с Карлантой о том, что она еще долго не вернется домой.

Занятый тяжелыми раздумьями, он не сразу заметил, как они въехали в жидкую рощицу, и очнулся, только когда собаки остановились. Карланта быстро развела костер и весь ужин тараторила о том, что они уже близко и, если не завтра, то на следующий день наконец обогнут гору. Устраиваясь на ночь в мешке из шкур, Кэларьян молился, чтобы это случилось как можно скорее, пусть даже горе придется бежать им навстречу.

Торп показался на горизонте через два дня, когда в закатных лучах солнца блеснула над неровным хребтом тонкая черточка церковного шпиля. Город был заключен в горах, как в ладонях, сомкнутых к северу и открытых на юг. С этого момента Карланту было не удержать, и после короткой ночевки они тронулись в путь ни свет, ни заря, к полудню преодолев оставшиеся двадцать миль.