И я нажимаю на запись, после чего кладу телефон обратно в карман.

В дверь кабинета стучат, и входит Крис.

— Иди собирай свои вещи, Элла, — спокойно говорит он.

Я обмениваюсь взглядом с братом, безмолвно умоляя его сделать то, что я говорю, и выбегаю из комнаты.

Я собираю сумку всего за несколько минут, но даю им время, прежде чем спуститься вниз. Мы с братом на одной волне, и он крепко обнимает меня и говорит мне на ухо «понял», прежде чем я ухожу с Крисом.

Как только мы оказываемся у его дома, меня охватывает новая тревога.

— Здесь ты жил с Меган, — прохрипела я.

Единственный дом, в котором, насколько я знаю, он жил, — это дом рядом с домом моей семьи. В котором он вырос. Там мы познакомились, когда я была еще маленькой девочкой, пришедшей в гости, потому что Люк весь день играл там, и я хотела, чтобы он вернулся домой, ко мне. Крис всегда радушно принимал меня. Он позволял мне сидеть на диване, пока они играли в видеоигры в игровой комнате Мюрреев.

Теперь я собираюсь войти в дом, который он делил не только с женщиной, которую убил, но и с женщиной, которая, как я знаю, издевалась над ним. Кем он был с ней за закрытыми дверями?

— Да, — подтверждает он, отпирая дверь. — И мы переедем. Я хочу что-нибудь у озера, потому что тебе там нравится. И с танцевальной студией. Не волнуйся, я уже начал искать. Я найду место, которого ты заслуживаешь.

Не желая признавать, как тепло становится на душе от того, что он помнит, где именно я хочу жить, я возвращаю его к реальности.

— Мы бы не хотели, чтобы ее призрак спал с нами в одной постели, — язвительно говорю я.

— Это. — Он открывает дверь, пропуская меня вперед себя. — А еще у меня здесь не самые лучшие воспоминания.

Эта глупая ниточка, связывающая мое сердце с его, натягивается, и я подсознательно делаю шаг ближе.

Я хочу спросить, что именно здесь произошло. Кем была Меган, когда они были одни? Как далеко она зашла? Болезненное любопытство и желание поцеловать его везде, где бы она ни причинила ему боль, берут верх над моими кружащимися мыслями.

Ты здесь, потому что он пытался повесить на тебя убийство.

Ты здесь, потому что он не оставил тебе другого выбора.

Мои мысли постоянно возвращаются к тому августовскому телефонному звонку.

«Я бы не вернулась к тебе, даже если бы ты был моим последним вариантом на земле».

Он навсегда заставит меня съесть эти слова. Я никогда их не переварю. Он хранил их, разрушал мою жизнь, использовал их против меня. Потому что я отвергла его, когда все, чего я хотела, — это быть его безоговорочно.

Я иду за ним по лестнице, он несет мою сумку, а я — свои сожаления, и он ведет меня в спальню с ванной комнатой. Это не грандиозный особняк, как у нас в Стоунвью, но его дом в Сильвер-Фоллс большой и красивый. Особенно для пары.

— Прими душ, сладкая. Я приготовлю тебе поесть. Тебе нужно поесть и отдохнуть. Я написал Дювалю, но он хочет увидеться с тобой завтра утром. Мы поедем в храм, чтобы ты могла сказать им о своем окончательном решении.

— Они ведь не собирались меня убивать, правда? Когда они угрожали убрать меня из Круга.

— Нет, — признает он, направляясь в ванную комнату. Я следую за ним и смотрю, как он включает душ. — Но теперь они это сделают, если решат, что ты убила Меган. Ее отец натравит их на тебя.

— И ты им позволишь?

— Конечно, нет. Я постараюсь спасти тебя.

Довольный температурой воды, он снимает с меня пальто, затем натягивает через голову серый кашемировый свитер, который я надела.

— Но, вопреки мнению большинства, я не неуязвим.

Вот и моя белая рубашка. — Я попытаюсь спасти тебя и, возможно, умру вместе с тобой.

Он всегда выглядит непобедимым. Наверное, это успокаивает большинство людей, о которых он заботится. Я знаю, что меня это всегда успокаивало. Но на самом деле это не так, и он готов пожертвовать нами обоими, чтобы получить желаемое.

Вокруг нас клубится пар, затуманивая большую часть ванной комнаты. Он расстегивает мои джинсы, спуская их по ногам, и я остаюсь без одежды, в одних трусиках.

— Будем надеяться, что ты будешь вести себя хорошо, и мы избежим смерти.

Он снимает с меня трусики, и я стою перед ним обнаженная. Он оценивает вид — я вижу это даже сквозь пар, — но не прикасается ко мне.

Вместо этого он трогает воду, шипя от жара.

— Ты любишь слишком горячий душ, — усмехается он.

Когда я вхожу, все идеально. Потому что он знает меня и то, как я принимаю душ. Это раздражает, но жжение восхитительное.

— Я буду внизу. Не торопись.

Я так и делаю. Мне нужно время, чтобы смыть с себя лес, образы Меган, кровь, грязь.

Мне нужна минута, чтобы смириться с тем, что теперь это моя ситуация, и что единственный возможный исход будет еще больнее. Если Люку это удастся… боль будет длиться вечно.

На мне халат, который он оставил на кровати, когда я выхожу на кухню. Это атласный голубой халат, почти прозрачный, но не совсем. Он моет посуду, в которой готовил, и включает духовку.

— Я приготовил вегетарианскую лазанью, — тихо говорит он мне. — Возьми кружку из того шкафа. У меня есть клубничная содовая, которую ты любишь.

Между нами такая странная атмосфера. Я не хочу слушать, что он говорит, но в то же время я здесь и не уверена, что у меня теперь есть выбор.

— Кружку? — говорю я, открывая шкаф. — А разве у тебя нет стаканов?

Мой вопрос получил ответ, как только я заглянула внутрь.

Одна полка пуста, на другой стоят кружки. Я бросаю на него вопросительный взгляд, когда беру одну из них.

— Она любила бросать в меня стаканы, — бормочет он, избегая моего взгляда, пока открывает духовку, чтобы проверить, готово ли блюдо. — Не спрашивай меня, почему это всегда были стаканы.

Вытащив блюдо из духовки, он подает мне кусок лазаньи, а затем ставит тарелку на стол между ножом и вилкой, которые уже лежали там.

Мне не нравится чувство, которое я испытываю, когда он говорит мне такие вещи. Я не хочу жалеть его и не хочу рассказывать ему о жестоком обращении. Мой отец заставлял меня чувствовать себя ниже низкого. Душевная боль была невыносимой, и я не хочу представлять, через что он проходил с ней каждый день.

Я просто киваю, сдерживая желание заключить его в свои объятия, и протягиваю ему кружку. Он наполняет ее моей любимой клубничной газировкой. Тишина пожирает меня заживо, и мне хочется оскорбить его, подраться с ним, сделать что-нибудь.

Я не делаю этого, но он делает. Он проводит пальцами по моей щеке, по линии роста волос, по волосам и осторожно притягивает меня к себе, чтобы поцеловать в лоб.

— Садись и ешь.

Он отпускает меня, но я остаюсь на месте.

— Так вот как это будет происходить впредь? Ты приказываешь, я выполняю?

Он заискивающе улыбается. — А когда-нибудь было по-другому?

— Это не то, что мне в тебе нравится.

— Это так.

Обмен колкостями прерывается только тем, что у меня открывается рот.

— Разве нет? — настаивает он. — Тебе нравится, как я веду тебя, потому что это похоже на заботу. А мне кажется, что я забочусь о тебе. Если нам это подходит, то почему бы и нет?

— Потому что… Крис, — хмыкаю я. — Это нездорово.

— Я забочусь только о том, чтобы нам было хорошо. А теперь садись и ешь.

Переход от мягкого к строгому голосу заставляет меня стиснуть зубы. Он сразу же замечает это и добавляет, — Я знаю, что у тебя много вопросов обо всем, что я сделал после возвращения, и я отвечу на них, пока ты будешь есть. Я просто хочу, чтобы ты подкрепилась, чтобы не упасть в обморок. Вечер для тебя выдался не из легких.

Посчитав это хорошей сделкой, я сажусь, беру вилку и запихиваю горячую лазанью в рот, пока он мягко говорит, — Осторожно, она горячая…

Мои глаза слезятся, язык горит, а он качает головой, посмеиваясь над моим поведением.

Я сужаю на него глаза, прожевываю обжигающее блюдо и глотаю с остервенением.