Ее лицо смягчается.

— Все в порядке?

— Теперь да. — Я вздыхаю, и, к сожалению, я говорю серьезно. Как будто я снова могу дышать. Она, несомненно, вредна для моего здоровья. Я лучше задохнусь, чем буду чувствовать себя так. — Я отвезу тебя в школу?

— Конечно. — Камилла натянуто улыбается и ждет, пока я открою ей дверь, как настоящей леди. Она просто знает, что я чувствую по этому поводу.

Все время, пока мы в машине, Камилла смотрит прямо перед собой, полностью игнорируя меня. Мне это ни капельки не нравится. На самом деле, мне хочется заполнить тишину бессмысленной чушью, что еще хуже. Не то чтобы наши разговоры когда-либо были бессмысленными. Я очень скучаю по нашей игре в двадцать один вопрос.

— Ты вообще собираешься со мной разговаривать? — Спрашиваю я ее, и она, наконец, смотрит на меня с серьезным выражением лица.

— Э-э-э, — она прочищает горло. — О чем ты хочешь поговорить?

— Не бери в голову.

— Подожди, — добавляет Милла, — я серьезно.

— Что ты делала, пока меня не было?

— То же, что и всегда. — Я действительно знаю, что это правда, моя хорошая девочка. — Училась и танцевала. Танцевала и училась.

Я медленно киваю, стараясь не выдать себя тем, что наблюдал за ней.

— Звучит ужасно скучно.

— О? — Камилла хихикает. — Это забавляет тебя?

— Сколько у тебя времени до начала занятий?

— Час. Почему спрашиваешь? — Потому что я хочу тебя, черт возьми. Я хочу поглотить тебя, заставить забыть всех, кроме меня.

— Хочешь, я покажу тебе, как развлекаюсь?

— Здесь нет водки, — размышляет она. — Или игровой площадки. — Я хихикаю, подъезжая к школе и высматривая здание, в которое она должна была пойти. — Куда мы едем?

— Туда, куда тебе нужно, — говорю я ей.

— Вон там. — Она указывает на большое здание, похожее на то, в котором проходят школьные концерты и хоры.

Я киваю, направляясь туда, и паркуюсь прямо у дверей. Стоянка пуста, и я смотрю на нее.

— Здесь совсем пусто? — Спрашиваю я ее, наклоняясь и нежно покусывая мочку ее уха, заставляя ее вздрогнуть.

— Должно быть…

Достаточно хорошо.

Я выхожу из машины, беру свой рюкзак и обхожу вокруг, чтобы выпустить и ее тоже, а затем мы заходим в здание вместе. Здесь безукоризненно чисто, с блестящими и большими квадратными плитками, которые выглядят как мрамор, но таковыми не являются. В углу стоит рояль, и здесь так тихо, что можно было бы услышать дыхание людей, если бы в здании кто-то был.

Она идет впереди меня, заходит в класс и сбрасывает свои вещи на пол, затем достает пуанты из сумки. Она садится, подтягивает спортивные штаны, зашнуровывает обувь и затем встает.

— Покажи мне, как ты танцуешь, принцесса.

— Не здесь, — говорит она, качая головой. Я оглядываю тесное пространство. Да, так не пойдет. — Следуй за мной.

— Куда угодно, — бормочу я, и она смотрит на меня с открытым ртом, но ничего не говорит.

Камилла ведет меня в зал со сценой и множеством кресел. Я говорю, наверное, о тысяче бордовых кожаных кресел, по меньшей мере, бесконечных рядах, которые ведут наверх, откуда ничего не видно внизу.

К сцене ведут ступеньки, и она поднимается по ним. Я следую за ней по пятам, и она начинает снимать спортивные штаны. На ней нет купальника, только укороченный топ и стринги вместе с пуантами, которые она снимает с ног и бросает на землю. То же самое и с ее топом.

Она полностью обнажена.

— Что ты делаешь, моя маленькая балерина? — Я спрашиваю ее с усмешкой, когда она принимает позу с поднятыми руками. — Ты собираешься потанцевать для меня?

— Я собираюсь показать тебе, как мне нравится проводить свое время.

И скоро я покажу ей, как мне нравится тратить свои деньги.

Она грациозно скользит по сцене, затем останавливается.

— Это называется «Grand Adage», — говорит она с французским акцентом, начиная двигать ногой вперед, назад и в сторону, стоя на одной ноге. Она легко удерживает равновесие, и я вижу, как работает ее подтянутый пресс.

— Прекрасно, — говорю я ей мягким голосом, полным благоговения.

Я снимаю с плеча рюкзак и достаю из него фотоаппарат. Ее спина обращена ко мне, когда она принимает положение, когда собирается развернуться, пока я делаю снимок.

Она начинает вращаться, а затем выбрасывает ногу в сторону, изо всех сил стараясь продолжать движение; она делает это десять раз подряд.

— Это называется фуэте.

Затем Камилла делает небольшое движение, похожее на прыжок, и потом шпагат в воздухе, разворачиваясь, чтобы приземлиться в противоположную сторону. Теперь она рядом со мной и не останавливается, пока не оказывается передо мной. Я протягиваю руку, она берет ее и поднимает над головой. Я осторожно хватаю ее, когда она начинает кружиться на месте, затем, примерно через пять оборотов, притягиваю ее к себе за талию, ее нога в воздухе, пока мы не оказываемся на одном уровне друг с другом. Она встает на цыпочки, когда я хватаю ее за бедро свободной рукой и обхватываю им свой бок, поднимая его еще выше.

Яркий свет на мгновение ослепляет меня, но я не отрываю глаз от ее лица, и она тоже. Я смотрю в ее каре-зеленые глаза, с примесью оранжевого и синего, и ее дыхание становится немного прерывистым. Я могу сказать, что нравлюсь ей, и хотя это была моя игра с самого начала, сейчас это кажется неправильным. Это искренне с обеих сторон. Я хочу, чтобы она вернулась, я действительно хочу ее.

Моя рука поднимается по ее бедру до самой талии. Она опускает ногу, теперь стоя на своих двоих. Я хватаю ее за талию одной рукой, а пальцами другой руки приподнимаю ее подбородок, наклоняясь так, что наши губы почти соприкасаются. Камилла встает на цыпочки, подходя еще ближе и держась за мой затылок, ее губы слегка касаются моих и посылают электрический разряд по моему телу, венам, всему моему существу.

Я облизываю губы, мой язык слегка касается ее языка, и она ахает. Мой нос касается ее, и мы просто стоим, глядя друг другу в глаза, пока наше дыхание смешивается. Никто из нас не двигается; как будто она ждет меня, а я жду ее.

— Ты собираешься поцеловать меня, solnyshko? — Говорю я ей в губы, и одна сторона ее губ приподнимается в ухмылке.

От нее одни неприятности.

— Лучше поцелуй мою киску, — говорит она своим хриплым голоском, и мой член начинает пульсировать. Я прижимаю ее к своей эрекции, выпуклость в моих джинсах вот-вот лопнет, и я обхватываю ее сзади. Камилла ухмыляется, подпрыгивая и обхватывая ногами мою талию. — Это означает «да?» — Спрашивает меня маленькая шалунья.

— Я никогда не откажусь от этого.

Я выхожу на середину сцены и присаживаюсь на колени, медленно опуская ее, пока она не оказывается спиной на холодном полу.

— Черт, — шепчет она, и дрожь пробегает по ее телу. — Холодно.

— Через минуту ты этого не почувствуешь, принцесса.

Схватив за бедра, я поднимаю ее с пола, пока на нем не остаются только верхняя часть спины и плечи, затем опускаю к ней лицо. Я облизываю ее щелочку, и она извивается и стонет подо мной. Все эти ее тихие звуки подстегивают меня. Черт возьми, мне нравятся звуки, которые она издает для меня, только для меня.

— Я еще даже не начал, а ты уже ведешь себя как жадная шлюха, не так ли? — Она хнычет, когда я плюю ей на клитор, хотя с нее капает.

Я поднимаю ее повыше к своему лицу, когда наклоняюсь со своего коленопреклоненного положения, держась за ее задницу и глядя на ее хорошенькую маленькую щелку. Она стонет, когда мой язык облизывает ее от входа до клитора, задерживаясь на нем и обводя его языком.

— Да, — она извивается подо мной, и я хватаю ее сильнее, мои пальцы оставляют синяки, когда я пытаюсь удержать ее неподвижно. — Так.

От этого слова горячая волна пробегает по моему позвоночнику, заставляя меня лизать ее быстрее, жестче, безумнее, пока не начинаю стонать напротив нее. Ее бархатистая кожа на вкус как мед, и у меня текут слюнки, когда я вылизываю ее. Я посасываю и покусываю самую чувствительную часть ее тела, и она стонет еще громче, ее звуки становятся чаще. Я чувствую, что она близко.