Ну, вот и стена, наконец-то. Установив в угол черепок, я постарался затолкать его поглубже, чтобы он меньше телепался, когда я буду тереться об него верёвками. Затем развернулся удобнее и приступил к выполнению своего плана. Не знаю, сколько времени прошло, пока мы тут находились, но тот, кто валялся поодаль, подал знак — он замычал сквозь кляп. И я узнал этот голос…

Бедная моя девочка! Ладно я, какой-никакой, но всё-таки мужчина, но её-то за что так мучить? У какого же изверга хватило подлости поступить так с доброй девчонкой, которая никому ни разу в жизни не причинила даже капельки зла?

Я мыкнул ей в ответ. Затем продолжил свои движения, перетирая с усилием верёвку на руках. Маринка стала пытаться ползти ко мне. Наверное, будет лучше, если она будет двигаться — пусть немного, но это усилит кровообращение, а значит, улучшит и общее состояние.

В какой-то момент я понял, что выдохся. Просто в доску устал, до разноцветных звёздочек в глазах. Прикрыл на минутку глаза и, похоже, вырубился. Всё-таки знатно меня приложили по башке: головокружения, перемежающиеся с обмороками, постоянно волнами накатывают.

Когда очнулся, Маринка уже доползла до меня. Перехватив черепок, она повернулась ко мне спиной, плечами показывая, чтобы и я максимально развернулся от стены. Мы оказались под прямым углом друг к другу, опираясь о стену я — левым плечом, а она — правым. Теперь мне стало намного легче, потому что пилить верёвку на моих руках стала уже Маришка. Теперь мне не надо было напрягать мышцы всего тела, двигаясь туда-сюда и ещё стараясь удержать черепок на одном месте.

На все эти манипуляции ушло около двух часов, не меньше. Наверное, нас уже хватились в поместье и начались поиски. И тут меня по башке шандарахнула мысль: блин, идиотина, я же успел Глафиру поставить в известность о том, что Чухоню разбойники пустили в расход! Ясно, что теперь здесь нас поэтому точно искать никто не будет, потому что, по моим предположениям, это была как раз та землянка, где мы когда-то нашли похищенных девушек.

Хотя, как знать… Может быть, как раз этот факт и приведёт сюда наших спасителей? Хотелось надеяться на лучшее. Но, если смотреть с другой стороны: о каких-таких спасателях размечтался? И кто они, эти мои мифические спасатели? Не крепостные же крестьяне… Эти люди были, на мой взгляд, настолько индифферентными к проблемам помещиков, а иные даже питали неизгладимую ненависть, что вряд ли станут искать пропавшего барина. Как говорится, нет барина — нет и проблем. По крайней мере, до появления другого барина.

Наконец, верёвка ослабла на моих руках, и мне удалось освободить их. Я сразу же растёр кисти и вынул кляпы из моего рта и Марининого. Потом развязал руки и ей. С трудом мы распутали узлы на ногах. Измученная девушка прильнула ко мне, я нежно обнял её и погладил по волосам. И тут у Маринки случилась истерика — это из-за пережитого стресса. Она тряслась и рыдала, вцепившись руками в мою рубашку. Я что-то бормотал ей успокоительное, еле сдерживаясь сам от слёз и рыданий. Вот когда пожалеешь, что природа дала тебе мужское тело, а не женское — даже поплакать всласть нельзя, по статусу не положено.

Затем, когда девушка немого успокоилась, мы стали обследовать стены землянки, чтобы найти входное отверстие. Увы, дверь, как я и предполагал, была завалена снаружи либо землёй, либо срубленными деревьями. Нас просто заживо похоронили здесь. Копать черепком дыру в потолке — затея столь же бессмысленна, как пытаться проковырять отверстие в выходе: там, сверху обычно на яму при постройке землянки укладывают мощные брёвна, на которые насыпают грунт.

Я объяснил это Маришке. Собственно, она уже и сама всё поняла. Мы сели рядышком, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, потому что становилось довольно прохладно. Конец сентября… Конечно, снаружи сейчас может быть ещё холоднее, чем в этой подземной могиле, но от понимания этого теплее не становилось.

Стоп! Вроде бы я услышал какие-то звуки наверху! Кто-то протопал прямо над головой по крыше землянки!!!

— Эй! Мы здесь!!! Спасите нас! — завопили мы с Маринкой во всю глотку, и я стал стучать черепком по брёвнам.

Надежду на спасение перекрывал жуткий страх, что мы сами сдаём себя похитителю, если это был он, а не наши спасители. Ведь услышав нашу возню и вопли, тот может догадаться, что мы освободились от кляпов и верёвок, и придумать какую-то новую пытку. Например, он может начать лить воду в отдушину в потолке. Если залить нашу могилу полностью, мы здесь утонем. Или замёрзнем. Да фиг знает, что с нами может случиться! Или вдруг этот изверг запустит через отдушину гадюку… А что? С него станется! Как он только ещё раньше до такого не додумался… Замечательный способ избавиться от людей, которые тебе не нравятся по какой-то причине.

Но Бог или кто там, кто помогает попавшим в беду, услышал нас. Рядом с землянкой оказались не враги, а те, кто всё-таки решился устроить поиски. Как потом выяснилось, заметив слишком долгое наше отсутствие, Глафира подняла в поместье шум, собрала народ, и нас бросились искать. Похититель в темноте не обратил внимания на капли крови, накапавшие на траву из моей раны на башке, а Глафира, взяв с собой керосиновую лампу, их разглядела. По ним люди и вышли к землянке. Откапывать дверь было нерентабельно, поэтому было принято решение выпилить в потолке лаз в брёвнах. К утру нас освободили.

Среди столпившихся вокруг нас людей я заметил парочку незнакомых лиц. Спросил Прохора, кто это и откуда. Тот сообщил, что они появились ещё вечером, когда Глафира только начала поднимать шумиху с нашим исчезновением. Представляться тукшумским они отказались наотрез, пояснив, что граф Орлов сам лично их знает. Передав эту инфу, Прохор как-то настороженно стал коситься в сторону чужаков и даже высказал мысль, не они ли всю эту катавасию и подстроили. Конечно, слово «катавасия» мужик в своей речи не использовал — тогда же таких выражений в ходу ещё не было. Наверное, сказал что-то типа «их проделки» или «выверты», сейчас я уже и не помню.

Я тоже стал внимательнее вглядываться в лица пришлых. Оба чужака, заметив мой интерес к их персонам, подошли ко мне вразвалку:

— Мы из Макаркина оврага прибыли. Нас сам и Макар прислал, когда наш постовой отсюда ему знак подал о переполохе. Мы же обязались охранять ваше сиятельство. Но спасти — это одно дело. Сейчас важнее найти враждебника, негодяя и его пособников, — тихим голосом проговорил один из них, отведя за рукав меня подальше от Прохора.

Причём, я заметил или мне показалось, Прохор был этим недоволен и чутко прислушивался к нашей беседе. Хотя я тут же сам себе объяснил это: естественное поведение, если чужаки, незнакомые даже самому похищенному, отводят его в сторону «поговорить».

— Понятно. Как прикажете к вам обращаться? — спросил я у новоявленных детективов.

— Я — Гордей, Горюха — если коротко, а он — Маза. Просто Маза, а так — Мазай.

Ну что ж, вот и познакомились.

— Вы к нам надолго?

— Да вот, разберёмся с этим всем, найдём враждебников, накажем по совести и — к себе. Работа не любит ждать.

Я хмыкнул. «Работа», ага. Хотя, каждый сам определяет для себя, что ему называть работой.

— Жить пока будете в богадельне, там есть отдельная комната. Еду на вас тоже будут готовить. Остальное решайте сами.

Мужики кивнули согласно. Я же отдал приказание Глафире отвести мужиков на их место отдыха. Ночь выдалась уж очень не спокойная.

Тут же ко мне подошёл Прохор:

— Что-то дюже не ндравятся оне мне… Енти чужаки которы. Гнать ба их отсель, господин граф… Кабы чавоо злого не умыслили, — он говорил настойчиво, напористо, внимательно заглядывая мне в глаза.

А мне вот что-то он стал «дюже не ндравиться», этот самый Прохор, бывшая моя правая рука. Но озвучивать эти свои мысли я, разумеется, не стал: не пойман — не вор.

Заботы осенние почти столь же велики, как и весенние. Важно же не только вырастить урожай, но и сохранить его на длительный период. Консервный завод работал круглосуточно. Ночные смены я постановил оплачивать по двойному тарифу, чем вызвал бурю восторга у рабочих и недовольство у Прохора.