Естественно, что объяснил я свои предложения не опираясь на известные мне факты, а лишь намёками на то, что кое-кто наверняка уже готовится «испортить воздух». Опередив их, мы помешаем выполнению замыслов недовольных правлением государя.

Царь со мной и в этом согласился. Он даже решил не ждать приезда в Петербург Папы Пия VI, а самому на днях наведаться к нему. По этому поводу я высказал сомнение: а вдруг на государя нападут в дороге? На это Павле хитро улыбнулся и вышел из зала.

Минут через пятнадцать из-за портьеры выглянул толстенький неуклюжий купчишка с большой чёрной бородой, косматый и с удивительно пронзительными хитрыми глазками под нависшими бровями. Сначала я только мельком глянул на него, подумав, что вот, какой-то проситель явился, наглый и беспардонный, как только его охрана пропустила… А потом! Потом я посмотрел более внимательно…

— Ваше величество! Государь Павел Петрович! Нифигасе вы изменили внешность! Действительно, вас не узнать! — ляпнул я в переизбытке эмоций.

Но царю чрезвычайно понравилось экспрессивное новенькое словечко «нифигасе». Он сразу же за него зацепился и стал выспрашивать, откуда я его взял и что оно означает. Блин… Вот же вляпался так вляпался…

— Ну… «Фига» — это груша, так? — кивок царя. Ну, не показывать же мне его величеству фигуру из трёх пальцев! — «Ни фига» — то есть груши нет, а как бы очень хотелось, — второй кивок царя. А дальше-то что врать? — «Се» — значит «себе», — заврался ты, граф Орлов, заврался… — Так вот… Хочешь грушу, а не можешь скушать, — это вообще из какой-то другой оперы… — В общем, удивительно, «фабулекс», как бы… — со страху я даже вспомнил французское слово, когда-то вычитанное на коробочке помады матери и переведённое с помощью переводчика.

— Здорово, — обрадовался царь. — Вместо избитого французского «фабулекс» короткое и звучное русское «нифигасе»! Надо обязательно это запомнить.

Ага, вот ты, Генка, и снова внёс свою лепту в русский язык. Неологизм, так сказать, без которого раньше жить людям было скучно и грустно.

За прошедшую ночь у меня появились ещё мысли по поводу реформирования Российского строя. Например, я таки ему предложил обдумать идею о пенсионном обеспечении граждан. Мы стали обсуждать эту проблему вместе. Павел горячился, несколько раз в гневе бросал чайную ложку на стол, один раз чуть не расколотил чашку, с таким чувством поставив её на стол.

Я старался держать себя в руках и не заводиться. Только как тут не заводиться, когда царь нёс полную ахинею, предлагая тот самый вариант пенсионного обеспечения, который с треском провалился у нас в двухтысячных!

— Нельзя равнять всех под одну гребёнку: и тех, кто почти не работал, и тех, кто горбатился с самого рождения! Не должны дети тех, кто трудился всю жизнь и воспитал четверых, а то и пятерых потомков, кормить лодырей, не вложивших в детей ни копейки — бездетных или сбежавших, отказавшихся от отпрысков! — орал я. — Нечестно содержать кого бы то ни было до самой смерти только потому, что он дожил до пенсионного возраста, ничего при этом не отложив! А ещё более абсурдно ничего не выплачивать тем, кто откладывал на пенсию всю жизнь, но не успел этими накоплениями воспользоваться, потому что умер раньше срока! Нельзя позволять государственным деятелям тратить пенсионные деньги на своё усмотрение без зачисления откладывающим определённых процентов!

В конце концов, мы пришли к выводу: надо создавать фонд по типу банка, пусть каждый желающий сам определяет для себя, сколько может и хочет вносить в счёт будущей пенсии. Но снимать с этого счёта деньги можно будет лишь по достижении пенсионного возраста либо после смерти вкладчика его наследниками. Банк же обязуется ежемесячно производить начисления процентов на счёт. Конечно, деньги не будут лежать в банке мёртвым грузом, правительство само будет решать, как их можно потратить с выгодой для государства, но с расчётом, что при обращении вкладчика (по упомянутым выше причинам) они будут выданы.

Затем мы перешли к церковной теме. Я спросил Павла Петровича, знает ли он о том, что в России кроме христиан живёт немало мусульман. Царь кивнул.

— А как вы смотрите на то, что, например, татары переезжают в место, где нет пока ещё мечети? Может такое произойти?

Кивок.

— И каким же образом регистрировать браки, смерти, рождения детей? Татары не могут венчаться в нашей церкви, крестить малышей, отпевать. Как быть?

— Строить мечети? — предложил Павел.

— Мысль гениальная! Обязательно нужно строить мечети в России, — согласился я. — Но если вступать в брак захочет татарин и русская? Или наоборот. Им тогда куда идти?

— Заставить всех мусульман принять христианство?

— Нет, это значит — настроить огромное количество народа против правительства. Начнутся восстания, будет страшное кровопролитие.

Я в своё время проштудировал работы Маркса, Энгельса и Ленина и понял: революция, которая происходит под девизом Интернационала: »Весь Мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый Мир построим» — не тот путь, который нужен России. Не надо ничего крушить, убивать, насильно заставлять. Надо создавать условия для плавного перехода на новую ступень путём правильных реформ. А для этого нужно не допустить возникновения той ситуации, при которой «верхи не могут управлять по–старому, а низы не хотят жить по–старому».

— Не нужно резко лишать людей их красивой и страшной сказки, — сказал, и сам испугался своего прямолинейно высказанного атеизма.

Но Павел спокойно отнёсся к моим словам. Видимо, вера для него, как и для большинства, скорее была привычной атрибутикой, нежели важной частью его жизни. Я немного успокоился и продолжил:

— Церкви и мечети надо просто отделить от государства. Это ненужные прокладки между деталями механизма. Для регистрации смертей, рождений и бракосочетаний надо выделить специальный орган — загс, причём процедура эта должна проводиться с оплатой строго установленной пошлины, которая будет уходить на выплату заработной платы служащим. Если кто захочет дополнительно обратиться в церковь или мечеть — пожалуйста. Но это будет уже чисто по вере. И десятину платить священникам в обязательном порядке — неправильно. Пусть живут так, как смогут, без обдираловки бедного народа, — вот это речугу я выдал! Даже сам удивился.

Павел несколько минут смотрел на меня удивлённо, а потом расхохотался:

— Круто ты их приложил! Пусть живут, как смогут! Дети будут в школы ходить, что не при церквях, браки, рождения и смерти будут в этих… как их… в загсах регистрировать, а батюшкам останутся лишь их проповеди. Вот и посмотрим, удастся им сохранить свои жирные курдюки или таки похудеть придётся!

Смеющийся над попами государь — нонсенс. Однако я верил, что царь был совершенно искренен. Возможно, Павел I и действительно был не родным сыном Екатерины II, а подменённым крестьянским младенцем во время неудачных родов, как писали в некоторых материалах интернета. Поэтому ему так претило и крепостное право, и распоясавшаяся аристократия, да и сама царственная мамаша. Но тесты ДНК сейчас ещё не делают, поэтому уточнить сей факт никак не является возможным.

И всё-таки я никогда бы не подумал, что царю так неприятны церковнослужители. Но Павел, видимо, оказался намного мудрее всех прежних самодержцев. Будущих, я думаю, при моём вмешательстве в исторический процесс, не будет. Как и Ленин, ИМХО, скорее всего, окажется теперь не у дел. Хотя, кто его знает, с его-то энергией и умением продвигать самые разные идеи в массы он может придумать что-нибудь позаковыристей революции с дальнейшим построением коммунизма в отдельно взятой стране.

Выспросив у Лопухиной-Гагариной адрес графа Велемирского, я отправился к нему с визитом. Получить отказ я не боялся: как раз у Драгомысла Ивановича был "салонный день". Некое подобие творческих посиделок, куда могли приходить все желающие почитать своё или послушать чужое. И если уж у самого государя моя книжка находилась в библиотеке, то уж здесь обо мне наверняка хоть что-то, но слыхали.