– Ну, не совсем я, а граф Григорий Владимирович Орлов, в теле которого я сейчас пребываю.

Я по-киношному склонил голову, представляясь. Маринка, наконец по достоинству оценив комичность ситуации, звонко рассмеялась. Мы с бывшей одноклассницей переместились подальше от дверей к окну, чтобы никто из любопытных не смог слышать наш разговор. Я шёпотом попросил девушку рассказать о своих приключениях. Так же тихо она стала говорить полушёпотом:

– Тогда, на обрыве... Когда тебя накрыло волной, а потом и меня следом, завертело так сильно... Ну, думаю, теперь всё, конец, дыхание задержала, чтобы водой лёгкие не разорвало. Но когда я стала терять сознание от недостатка кислорода, меня утянуло в пещеру под скалой, завертело и выбросило куда-то на гальку. Дальше – провал в памяти. Очнулась уже в цыганском таборе. Оказалось, что меня, вернее, Мирелу, в тело которой я попала, хотели отдать замуж за нелюбимого.

– И поди ещё в другой табор, да? – спросил я.

– Не угадал. В деревне Симбирской губернии живёт цыган-купец Санко Вишневский. Зажиточно живёт, там у него не просто лавка, но ещё и собственный конезавод имеется. Дочь у него почти моя ровесница, в гимназии учится, и сын малолетний.

– Да ладно! Цыгане же вроде народ свободный, о чём ты говоришь? Какой купец? – не поверил я.

– А такой. Ты мало читал историю про этот народ. Сначала 21 декабря 1783 года вышел Указ Екатерины II, причисливший цыган к крестьянскому сословию. А потом и вовсе им позволили приписываться к любому сословию, кроме дворян. Так и стали появляться мещане и купцы среди оседлых цыган, проявивших сноровку в торговле и коневодстве. Санко как раз оказался из таких, предпринимательской жилкой. Но, как на грех, жена у него умерла при родах – мальчика Вишневским очень хотелось, наследника. Вот и решил Санко молодой женой обзавестись. Обещал за меня трёх рысаков нашему барону отдать. И по фиг, что он вдвое старше меня, что падчерица будет со мной одного возраста!

– Да уж... Не позавидуешь Миреле.

– Вот и я про то же. А тут, в родном таборе, у меня, то есть у Мирелы, якобы возлюбленный уже был, не помню, как его зовут, да это и неважно. И цыганка Мирела бросилась в реку, чтобы покончить с собой. Но вода, как решили цыгане, не приняла её, и волны выбросили строптивицу на берег. Подбежавшие цыгане подняли Мирелу и отнесли к своим. Ну, а дальше ты и сам знаешь:видимо, та Мирела, настоящая, на самом деле погибла, поэтому моя душа и переместилась в её тело… Хотя это сейчас тоже неважно. И вот представь себе: я очнулась, народ вокруг меня хлопочет, разговаривает со мной на незнакомом языке, а я никого не понимаю. Только сильно хочу пить. Набралась смелости и попросила воды по-русски.

Они засуетились, нашли какую-то тётку, которая понимает по-нашему, стала я с ней разговаривать. В общем, притворилась, что после утопления ничего не помню. И язык свой забыла, а вот русский почему-то вспомнила. Ты знаешь, цыгане – те же дети! Они поверили. У них там все в сказки верят, в чудеса всякие, так что обмануть их было легко.

Несколько дней меня не трогали. А потом снова взялись за старое – замуж им меня выдать опять захотелось. По фиг, что я их язык не понимаю, обычаев не соблюдаю. «Муж научит всему», – моя переводчица успокаивает. А мне вот как-то совсем замуж не охота. Да и в цыганском таборе, отстань они от меня с этим замужеством, жить среди абсолютно чужих по духу людей совсем не светит. Вот я и решилась сбежать от них.

Сначала по лесу пряталась. Они, конечно, искали меня. Но я от них на дерево взобралась – не заметили. Да они ж думали, что я слаба очень – я старалась виду не показывать, что уже пришла в себя. А потом, когда они ушли, махнув на поиски рукой, я и вовсе речушку какую-то переплыла и в этот посёлочек попала. Есть сильно хотелось. Вот и придумала, как цыплят у местных жителей наворовать. Но спалилась

Маринка засмеялась.

– И хорошо, что спалилась. А то бы пошла дальше, в другие села, и мы бы с тобой не встретились, – прервал я рассказ Маринки.

Маринка кивнула мне с улыбкой. Похоже, она действительно рада нашей встрече не меньше, чем я. Это было приятно, хоть я и понимал — моей заслуги тут мизер. Главное преимущество моё сейчас — графский титул, деньги и, конечно, моя новая внешность. Но всё равно её радость согрела меня где-то там, внутри.

— Теперь бы нужно как-то легализировать твоё появление здесь… Даже понятия не имею, как это сделать! — озвучил я проблему, которая меня мучила.

Маринка тоже задумалась. Она взяла в руки газету, которую я читал накануне, стала просматривать объявления и…

— Я придумала! — возвестила радостно. — Ты поедешь в богадельню, типа, хочешь прикупить у тамошнего владельца девочек для домашней работы. Выберешь несколько, составишь на них купчую, а когда привезёшь в поместье, я к ним примкну. Потом мне оформишь вольную. Вот и всё!

— Ну, ты и молоток! — обрадовался я. — А если я не стану оформлять вольную? Если я выставлю на тебя свои господские права? — я сделал грозное лицо.

— Ага, конечно! — засмеялась Маринка. — Тогда я на тебя цыганскую порчу напущу!!! Наколдую так, что ты рябым станешь, здоровье потеряешь, богатства своего лишишься…

Девчонка так смешно бормотала — ну, точно цыганка-ворожея, разводящая наивных прохожих на деньги, предлагая им погадать и запугивая, чтобы «рыбка с крючка не сорвалась».

— Я прямо сейчас и отправлюсь в богадельню. Это отсюда в сорока километрах, в селе Нагайский Брод Шигоны тож. Так село сейчас, вроде, называется. Это уже позднее название упростится до короткого — Шигоны. Но как тебя бы спрятать?

— Сначала дай мне чего-нибудь поесть, или сытый голодного не разумеет? — Маринка укоризненно покачала головой.

Мне стало стыдно — вот точно, нажрался с утра и думаю, что все вокруг сытые. Позвал Глафиру, попросил принести чего-нибудь, что от завтрака осталось. Та молча, с безразличным выражением лица, кивнула и через десять минут принесла поднос с кашей, липовым чаем и творожной ватрушкой. Что уж она думала обо мне, я не знал, наверное, считала меня ловеласом, который решил побаловать себя в отсутствии жены общением с экзотической девочкой из цыганского табора. По-видимому, подобные случаи в жизнях господ тех лет не были такой уж редкостью и окружающими особо не осуждались. Ну, что ж, подыграю ей.

— Знаешь что, Глафира, я сейчас съезжу по делам, Марина останется тут меня дожидаться. А ты, смотри, никому про неё не говори и никого сюда не пускай. Ясно? – Глафира коротко кивнула и сделала некое подобие реверанса.

Я велел заложить два экипажа, а потом попросил новую горничную помочь мне одеться. Она опять молча согласилась, вынула из шкафа тонкую блузу с кружевными манжетами и манишкой, сюртук, парочку жилетов из приятной ворсистой ткани. Тот, что был потемнее, я надел первым, вторым шёл почти кремовый с позолоченными пуговицами и более глубоким вырезом. Поверх всего этого «великолепия» я натянул сюртук. Глафира предлагала для большей важности надеть ещё один жилет, но я отказался. Странные у местных богатеев понятия о респектабельности, я вам доложу.

Рана на плече почти затянулась, но побаливала. Однако, несмотря на дискомфорт, руку я всё-таки решил не подвязывать — как-нибудь перетерплю боль. На шею Глафира повязала мне платок, такой тоненький и воздушный, что я внутренне подивился, как могли умельцы в те древние времени сотворить этакое изысканное чудо.

Немного подумав, Глаша достала из того же шкафа шкатулку из красного дерева с инкрустацией, видимо, драгоценными камнями. Открыв её, она поставила вещицу на комод. В ней я обнаружил мужские украшения: перстни, броши, браслеты и другие. Но самое главное — там находилось портмоне!

Собрав в кулак всю свою волю, чтобы не выдать радости, я небрежно взял в руки кошелёк, раскрыл его и заглянул. Несколько ассигнаций вселили в меня уверенность, что денег на покупку крепостных в богадельне, может быть, хватит. Если что — выменяю людей на перстень с красным рубином и брошь с изумрудами. Поэтому я тут же переложил портмоне в нагрудный карман сюртука, на палец водрузил выбранный перстень, а брошью Глафира зафиксировала узел шейного платка.