Например, мы с Афоней размечтались создать паромобиль, так называл я в мечтах своих автомобиль на паровом двигателе. Возможно, позднее у нас получится паровоз. Тогда надо будет прокладывать железную дорогу, а это, сами понимаете, даже в Советском Союзе занимало много времени. Короче, я мягко, но аргументированно отказался. Павел, собственно, и не ожидал другого ответа.

– Я вас прекрасно понимаю, Григорий Владимирович. Но вы же не откажете мне в дружбе? Я же смогу к вам иногда наведаться в ваше сказочное поместье, о котором здесь ходят легенды? Чтобы мы побеседовали тет-а-тет, в непринуждённой обстановке, и вы бы мне там высказывали свои мудрые оригинальные идеи.

Естественно, я согласился. Не скажу, чтоб вот прям был в восторге от его идеи "дружить семьями", поскольку всегда помнил слова отца: "Держись подальше от начальства и поближе к кухне". Но с другой стороны: всё-таки царь он или не царь? А вдруг осерчает да вместо того, чтобы дружить со мной, бросит в тюрьму? Хотя такую известную личность сейчас бросать в застенки не резон – такой необдуманный поступок может спровоцировать народное восстание.

В конце беседы, когда мы уже с Павлом пили по-дружески кофе, он, хитро улыбнувшись, спросил:

– А что ваша цыганочка? Горяча? С нашими бледными худосочными девушками, то и дело падающими в обморок, ни в какое сравнение не идёт, верно?

Блин… Вот когда фраза про слух, который пройдёт по всей Руси великой, вовсе не лелеет слух, а злит. Простите за каламбур, но так уж получилось. Я одного никак понять не могу: как молва из нашего Тукшума докатилось до самой резиденции государя? Ни телефонов, ни телевидения, ни интернета. Голуби, что ли, на крыльях принесли?

Справившись с первой волной смущения и удивления, я стал думать, как мне себя вести дальше. Павел в это время весело посмеивался, считывая мои эмоции, и терпеливо ждал ответа. Вернее, ждал, как я стану выкручиваться из этой щекотливой ситуации. И я решил применить беспроигрышный вариант – юмор. Смеющийся человек перестаёт быть опасным. Даже самый отъявленный циник, прохохотавшись, становится чуточку сентиментальным романтиком.

Я отхлебнул кофе, поставил чашечку на столик и ответил:

– Знаете, Павел Петрович, а я вам, пожалуй, расскажу всю свою историю без утайки!

Государь двинул удивлённо правой бровью, посерьёзнел и сказал:

– Будьте так любезны, ваше сиятельство.

И я сначала рассказал ему о том, как «бабы волокли чёрну мазу», как Фрося-Однотитя пыталась отобрать у Маринки шаль, как цыплёнок вылез у неё из-под юбки, как… Царь хохотал, как безумный. Он даже в какой-то момент завалился спиной на кресло и помотал в воздухе поднятыми ногами. Ну, истинный разбаловавшийся ребёнок, а не самодержец всея Руси!

Я же вошёл в раж. Как говорится, Остапа понесло. Помня о том, что знать в эти годы страшно падка на всякие слезливо-сопливые истории про несчастную любовь, я стал врать напропалую (да простит меня его величество!) Начало романтической истории было правдивым: я поведал государю о том, что Маришу собирались насильно выдать замуж за нелюбимого. И она пыталась покончить с собою, бросившись в реку. А далее во мне проснулась моя краснодарская бабушка. Лучше неё сочинять про соседей всякие небылицы не умел никто. Мариша, по моим словам, так противилась браку потому, что влюбилась страстно в русского парня.

– И он был графом? – осторожно осведомился царь.

– Нет, он был простым сапожником. Ещё и крепостным к тому же. И Мариша, отсидевшись у меня, пока её искали сородичи, планировала найти своего любимого, чтобы связать с ним судьбу. Я, проникнувшись её бедой, взялся помочь бедной девочке. И решил сам найти этого Ваню. Мне же было легче это сделать – меня не искали повсюду разъярённые цыгане.

Царь понимающе кивнул, а я, ободрённый его реакцией, продолжил:

– С последней их встречи прошло два месяца. Я нашёл Ивана. Но он уже не был простым сапожником, а стал именитым помещиком. Но недолго длилась его богатая и сытная жизнь, – в этом месте я горько вздохнул и сделал театральную паузу.

Не, ну а как иначе? По закону сентиментально-романтического жанра зло должно быть наказано, не так ли? Быстренько перекрутив в голове все "мыльные" сериалы, просмотренные вместе с бабулей, наложив их на известные мне факты, я придумал замечательное продолжение:

– Барынька была глупа, она не подумала о том, что сначала надо бы дать Ваньке "вольную", а потом венчаться с ним. Поэтому по закону она сама стала крепостной после свадьбы. Её имение и земли отошли наследникам. Поскольку детей у барыньки не имелось, она попала под власть своего дядюшки, которого до этого нагло обобрала.

Историю о том, как местная барынька вышла замуж за своего крепостного, была мне известна, поэтому я оперировал не только фактами, но и называл фамилии. По сути, она мне и самому была удивительна и впечатлила, поэтому я был уверен, что и Павлу Петровичу понравится. И не просчитался: он даже рот приоткрыл от заинтересованности рассказом. Да уж, вот кому надо наши сериалы показывать про потерянных и найденных детей, про амнезию и неожиданно свалившееся откуда-то наследство.

– В общем, теперь я веду переговоры о том, чтобы выкупить Ивана вместе с женой. Но даже после этого Марише не светит замужество с любимым – он обвенчан. Да и не простит она его за измену.

Павел Петрович сжал губы, понимающе покачал головой. Потом резко вскочил, зажмурился и… разразился громким хохотом!

– Ну, молодец! Ну, стервец! Надуть царя-батюшку – на такое не каждый смельчак решиться!!! Хахаха!!! А ведь я почти поверил тебе! Только вот прокололся ты. И знаешь, когда?

Я сидел и обескураженно хлопал глазами. Сейчас меня поволокут в каземат и станут пытать калёным железом… Может быть, даже вырвут язык или зальют в глотку расплавленное олово… Хотя, таким пытки, вроде бы, при Павле уже не применялись? В голове всё смешалось от страха за своё вовсе не светлое и беззаботное будущее...

– Ты прокололся, когда врал, что собираешься выкупать барыньку. Не станет ни одна обиженная женщина вызволять свою соперницу. Ни-за-что! Тут ты меня не проведёшь, сочинитель! – и он лукаво сощурился, погрозив мне пальцем.

Вот тут-то бы я ним поспорил. Женщины бывают настолько нелогичны, что высчитать их поступки практически невозможно. Однако я скромно промолчал, уткнувшись носом в свою чашку с кофе.

– Но, вообще-то, ты здорово умеешь врать. Иногда это может быть очень полезным, особенно в политике. А ведь мы с тобой такое великое дело задумали! Разве могут нам помешать какие-то слухи, любовницы. Главное – это Россия. И мы за неё будем бороться.

Возможно, и здесь я чуток приврал, передавая слова царя... В том нет моей вины: склонность приукрашивать действительность во время рассказов во мне развилась ещё в детстве. Зато как у меня получилось круто: пафосно и патриотично!

После завтрака мы прогулялись с Павлом Петровичем в его библиотеку. Оказывается, царь уважал литературу. На его полках были и басни Крылова, и томик Карамзина, а даже «Путешествие…» Радищева. Но более всего меня потряс тот факт, что между Карамзиным и Радищевым притулился мой роман! Павел I достал его, пролистал и передал мне в руки полюбоваться.

— Занятно, я вам скажу, молодой человек, очень занятно. Прочёл с превеликим удовольствием. Говорят, вы скоро порадуете своих почитателей новой сказкой? Было бы интересно ознакомиться. Но я нетерпелив, мне ужасно не нравится ждать. Не соблаговолите ли прислать мне черновик романа? Я бы скрасил скуку в дороге, пока бы добирался до этого Рима.

Мне было лестно слышать похвалу от самого царя. И я пообещал ему переслать черновик сразу же, как только вернусь домой. И тут я вспомнил, что так ничего и не сказал про школы для простых людей. Кажется, момент сейчас максимально удобный…

— А вот как на ваш взгляд, какие цели стоят перед литературой? — слегка высокопарно забросил я удочку.