А вот ещё случай – его мне Глафира рассказала. Это в прошлом году случилось. Сам пострадавший от рук нечестного стряпчего, помещик Добромыслов, будучи в гостях у Плещеева, жаловался, а она услышала ненароком. Рассказала мне Глафира историю примерно так:

– У господ Добромысловых было два сына. Один из них такой уж баляба (прим. автора – рохля, размазня) да бзыря ( прим. автора - бешеный повеса), что родители рукой на него давно махнули, потому как перевоспитывать его не было уже никаких сил. Вот и решили они своего Николку отделить, отписав ему небольшую деревеньку в качестве поместья. Только в таком разе Александру, другому сыну, доставалось много больше, чему Коленька был совсем не рад.

А этот Николя оказался ещё и божевольным (прим. автора – худоумный, с дурными намерениями), потому как только услыхал про то, что ему деревеньку-то описывают, нашёл средь стряпчих глызду (мошенника) отпетого и дельце-то гадкое с ним и провернул. Они батюшку-то с матушкой, господ Добромысловых, записали задним числом крепостными той самой деревни, владельцем которой становился теперь Николай.

Вот батюшка оформил документы на владение деревенькой Николушке, а вечером к ним в дом пожаловали люди в форме с требованием переселиться в место, к которому они прикреплены, и начинать отрабатывать барщину. А ещё оброку они, якобы, задолжали сынишке свому Николеньке аж за пятнадцать лет столько, сколько всё их нынешнее имущество не стоит.

Добромыслов, конечное дело, возмутился... Его по этому делу даже в участок забрали, поскольку был он человеком горячим, на язык и действия не воздержанным. То ли канделябром приложил кого их гостей незваных, то ли стулом.

Мать семейства Мария Ивановна вместе со вторым своим отпрыском приложили немалые усилия и деньги, чтобы доказать поддельность документов. Господина Добромыслова выпустили из кутузки, на стряпчего и Николеньку дело судебное завели. Хотели обоих на каторгу отправить, да мамаше жаль сыночку стало. Снова деньгами пришлось вложиться, чтобы отмазать молодого обдувалу (прим. автора – плута, обманщика) от каторги. Но чинов да званий его всё ж таки лишили и отправили в ссылку всё в ту же деревеньку без права выезда.

Ну, вот эта история, услышанная от Глафиры, только подтвердила мои подозрения, что среди стряпчих много людей, нечестных на руку. Потому-то я даже мысли не допустил о том, чтобы сидеть с людьми такого рода за одним столом. Хотя, как знать, может быть, и среди них встречаются порядочные, но пока мне такие не попадались.

В общем, уселись мы с князем за столом, а Марина вынесла приготовленное вино в роскошном том кувшинчике да в середину стола меж угощениями и поставила. Я поразился перемене лица Мурата: он побледнел, глазищами раскосыми засверкал, за рукоять кинжала схватился, что в ножнах на поясе висел:

– Али вы меня обидеть хотите, али сами – свиньи свиньями?

Маришка ему на это ласково:

– В чём дело, гость наш дорогой? Чем вы так недовольны?

– А вы б, сударыня, не обиделись, кабы я вам в своём доме шулпу не в супнице бы подал, а в ночном горшке перед вами посередь стола выставить приказал? Каково?

– Я не понимаю ваше сиятельство, – шепчет в ответ Маринка, покраснев, как свёкла.

– Вот это что такое, по-вашему? – тычет Мурат пальцем в расписной кувшин. – Вы не знаете, что кумган – не столовый прибор?

Тут моя зрительная память выдала материал… Подобные кувшины используются мусульманами для… подмывания интимных мест! Вот мы вляпались так вляпались! По самое что ни на есть "не могу"...

Я схватил Мурата под руку и предложил ему посмотреть рисунки Маришки. Он как-то неуверенно поднялся из-за стола и потопал за мной. Следом в кабинет вошла Глафира, наполнив рюмочку чистейшим самогоном. (Аппарат для перегонки сообразил тот же Афоня с сыновьями Прохора Егоровыми, а до этого мужики корчму, так называли тогда самогон вплоть до революции, гнали на костре в чугунке, залепив крышку глиной. Получалось не то, чтобы совсем уж худо, но жидкость была мутная, обладала сильным характерным запахом, и от неё утром было сильное похмелье). Для меня рюмка, поставленная на тот же поднос рядом с рюмкой, предназначенной для князя Мурата, была наполнена водой – помощница знала о моём негативном отношении к алкоголю.

Князь напиток оценил, выкушал аж три стопочки, закусив малосольным огурчиком. Настроение его значительно улучшилось. Он даже начал смотреть на случившееся с иронией, забыв обиду:

– Кумган с вином – и на столе! Ха-ха! Али ваши бабы «её» перед сном винцом ополаскивают, чтоб муж от любви совсем уж разум терял? Теперь я понял русскую поговорку, что жадный хапает и ртом и ж…пой. Только я уж не такой пьяница, пока ещё в одну глотку лью! Хотя вещица и всамдель знатная… Мастер хороший её делал, да и на материалы не поскупились, – последние слова Мурат произнёс с нескрываемой завистью.

Марина явилась так скоро, будто бы уже стояла за дверями. Кумган был пуст и прополоскан от вина. Девушка завернула его в вышитое полотенчико и преподнесла князю с поклоном. Мурат благосклонно подарок принял и вовсе растаял.

После обеда Мурат отправился немного отдохнуть, а Марина с Глафирой ушли к девочкам в их интернат. Я же решил навестить Афанасия.

В доме Афанасьевых (после венчания Фрося сменила фамилию на мужнину) было тесно и шумно. Однотитя с выпирающим вперёд животом еле-еле проходила мимо разложенных вокруг деталей и уже полусобранных печатных машин. Теперь устройства сильно отличались от первых громадных станков: мастера вносили постоянные изменения и усовершенствования и добились значительного уменьшения их размеров. Они уже практически мало отличались от виденных мною в прошлом-будущем.

Я дал команду перенести все приспособления в выделенный под мастерскую изготовления печатных машинок дом. Туда же отправил троих мужиков из самых способных с тем, чтобы Егоровы и Афоня обучили их всему.

– А для вас у меня есть другое задание. Будете работать над другой идеей, – сообщил я. Мастера сразу заинтересовались и, отодвинув в сторону чертежи и детали, приготовились слушать. – Давайте-ка сначала освободим дом от всего этого. Ефросинии скоро рожать, не дело это, чтобы младенец жил в мастерской. А над новым изобретением вы будете уже сразу работать в специальном доме.

Парни огорчились ужасно тем, что я скрываю будущую цель. Афоня всё-таки попросил хотя бы намекнуть, в чём будет идея нового изобретения.

А идея моя касалась птицефермы. Вернее, инкубатора для вывода цыплят, утят и гусей. Я «заболел» этой идеей ещё в возрасте пятого класса. Однажды, отдыхая у бабушки, на чердаке у неё обнаружил ящик с книгами. Бабушка сложила туда детскую литературу, которую читали её дети, и убрала, поскольку выбрасывать книги или использовать их для растопки печи было не в её правилах.

Естественно, что я перечитал всё, что там хранилось. Особенно заинтересовал меня рассказ Носова «Весёлая семейка». Именно он и стал отправным толчком. Я тоже стал пробовать конструировать инкубатор.

Бабушка, с которой я поделился своей мечтой, где-то купила терморегулятор, а сосед дядя Вася выделил старый неработающий холодильник. В качестве системы нагревания я использовал лампочки на двадцать ватт, подсоединив их к терморегулятору паяльником. В общем, дело это оказалось довольно кропотливым, но к концу лета у бабушки во дворе копошилось штук тридцать цыплят, выведенных лично мною!

Я сразу стал считать себя в этом деле асом. Потом научил и бабушку управляться с агрегатом,. Только она стала закладывать в «холодильник» не как я, по пятнадцать-двадцать яиц, а почти до трёхсот штук, причём уже апреле, когда я ещё учился, так что в мае меня уже встречали вполне подросшие цыпочки. И не десять-пятнадцать, а целая стая! Большую часть, бабуля, конечно же продавала, но и у неё оставалось кур немало.

Не подумайте, что все яйца укладывались одним днём – такое количество бабушка просто не могла собрать даже со всей деревне. Да и выхаживать разом такое количество одинаковых птенцов довольно сложно. Поэтому она распределяла яйца так: делала закладки по сорок штук каждые пару дней. А чтобы не запутаться, красным карандашом ставила на скорлупе дату, когда яйцо попадало в инкубатор.