Во время обеда девушка пребывала в приподнятом настроении. Она постоянно восторгалась мною, хваля за прогрессорство, на что я смущенно отвечал, что «любой бы на моём месте поступил так же».

– Знаешь, я как только в первый раз вошла в класс, сразу обратила на тебя внимание. Ты сидел такой… такой…

– Какой? – я был удивлён. Вот ни за что бы не подумал, что такая красивая девушка, какой была Марина Плахина, может обратить внимание на хромого невзрачного парнишку с угрями на лице.

– Ну… Взгляд у тебя был внимательный, вдумчивый. А потом, когда ты отвечал на истории, я и вовсе… почти влюбилась в тебя, – она кокетливо повела плечами, выделив голосом слово «почти».

– А как же Глеб Чухонин? – я решил поставить все точки над «i».

– Ну, Чухоня – он Чухоня и есть. Тупой, наглый, привык всё брать нахрапом. А в голове у него – пустота, – слова Марины были для меня… слаще мёда, простите за избитое сравнение. – Я же согласилась пойти на ту рыбалку только потому, что там будешь ты. Хотела поближе познакомиться. И поплавать тебя поэтому позвала.

Врёт? Наверное, врёт. Не могу я поверить, что она и в правду заинтересовалась мною в школе. Хотя, если честно, очень хочется поверить... Но это только в сопливых любовных романах герои влюбляются не в тело-лицо, а душу избранника. Хотя чаще автор и персонажей выбирает красивых, сильных, умных. Нет бы написать: "В класс вошла кривоногая девочка с непонятной кучей соломы на голове, которую представляли её волосы, моргнула куцыми ресницами и уставилась на горбатенького тощего лысого паренька с торчащими во все стороны ушами. Между ними сразу же пробежала искра. Они оба поняли, что жутко влюбились, потому что почувствовали богатый внутренний мир друг друга". Чушь ведь какая-то получается. Любовь и красота, по-моему, неразделимы.

Но мне не захотелось высмеивать в этот момент Марину. Я понял, что она ждала ответных признаний от меня, потому и затеяла этот разговор. А если учесть, что сейчас я внешне очень даже ничего и к тому богат, то поверить в то, что она в меня ПОЧТИ влюблена, допустимо. Поэтому я подыграл ей, тем более что здесь мне врать не пришлось.

– Здорово. А я ведь тоже на рыбалку пошёл только из-за тебя, – ответил я, смутившись и покраснев.

Я снова стал ощущать себя тем неловким подростком, каким был в прошлом-будущем.

– Я вот что придумала, – Маринке надоела уже тема наших отношений, и она переключила внимание на другое. – Надо записывать всё, что мы тут делаем. Вести дневник. А потом можно будет опубликовать его в каком-нибудь журнале или газете. Это же очень важно – рассказать прогрессивно настроенным людям о том, какие полезные изменения в обществе можно совершить. Сиротский приют, производство земляного кирпича, строительная артель, выращивание крупнорогатого скота…

– Артель? Но у нас же здесь нет пока никакой артели! – с трудом остановил я поток слов, вставив своё замечание.

– Пока нет. Но ты же не планируешь нанимать рабочих со стороны? – Марина подняла на меня удивлённые глаза.

– В общем, да... А что ты говорила про крупнорогатый скот?

– Да я тут вчера разговорилась с Глафирой. Просто так болтали, ни о чём и обо всём. И оказалось, что в посёлке нет ни одной коровы! Ты представляешь??? Когда это такое было, чтобы в деревне люди не держали коров! – Маринка раскраснелась, стала размахивать руками, стоя на коленях на моей кровати.

– Тебе вот только картавости надо чуточку добавить. И броневика не хватает, – пошутил я.

– Сам ты… бронежилет непробиваемый… – обиделась девушка и снова занялась супом.

– Да не, я очень даже пробиваемый. Хотя шутка получилась глупая, согласен. А мысли твои очень даже разумные. Короче, так: закупаем в Никитинке тёлочек – коров я сейчас не потяну, раздаём жителям с тем, чтобы они молодняк вырастили, довели до ума, а потом заберём у них уже тех телят, которые появятся у выращенных коровушек. Так сказать, выдадим телят в бесплатную аренду, а потом в целях погашения долга заберём тех, что родятся. И мы вернём своё, и крестьяне получат бесплатно по целой корове, – выдал я предложение девушке.

– Ты сам до такого додумался? – Мариша даже дышать перестала, смотря на меня, как на первооткрывателя Америки.

– Нет, – сознался я. – Это я просто вспомнил, когда бабушке ещё при совхозах выдавали бычков и тёлок на откорм. Народ старался от души – на себя же работали. А совхозу тоже хорошо: не нужно тратиться на стойла, корма, зарплату платить. Подождал нужное время и получил готовую продукцию. Но там бычков раздавали по весу, и принимали потом по весу, вычитая разницу и выплачивая сельчанам за прирост. А вот с тёлками многие поступали именно так: брали, растили и оставляли корову себе.

– Всё равно ты молодец, что вспомнил! А вот я что придумала про артели… Часть мужиков оставим делать кирпичи, а других отправим на строительство домов. Сначала построим здание для приюта – это не обсуждается. Потом начнём перестраивать дома, которые на нынешнем этапе самые ветхие. И ещё, кстати! Между Суринском и Новым Посёлком пустырь большой, ты сам говорил. Он кому сейчас принадлежит?

Я пожал плечами. В этом месте в моём прошлом-будущем стояли посёлки Гривенский и Золотой. Про Золотой ничего не скажу, а вот про Гривенский хорошо помню – у меня там товарищ жил. Посёлок этот заложили в 1923 году, когда из Суринска выселяли типа кулаков. На самом деле никаких кулаков среди выселенных не было – так, середнячки да неугодные новой власти люди. А до этого на месте выселок была целина, пустошь. Я ещё тогда сам удивлялся, как так получилось, что прекрасное место оставалось незаселённым и неиспользованным столько времени.

– Вот-вот, узнай, обязательно узнай. Можно, кстати, там ещё один посёлок заложить. С конезаводом! Лошадки – они же такие чудесные!

Маришка разошлась не на шутку. Вот ведь деятельная натура! Не голова у неё, а улей, в котором каждая пчёлка в себе содержит интересную идею.

После обеда мы проверили, как прокрасились сарафаны. Нам понравилось. Конечно, цвет ткани был не таким, как сок спелой вишни, а значительно бледнее, но это всё равно было лучше, чем просто серые балахоны. Заложили оставшиеся сарафаны в сок. Марина пошла писать свои заметки о наших делах, а я решил немного погулять по деревне, осмотреться – вдруг и мне какие-то идеи в голову придут. Не хотелось ронять лицо перед Маринкой, будто бы я ни одной умной мысли сгенерировать не смогу.

Первым делом я решил проинспектировать своё кирпичное производство. Это я так мысленно в шутку называл свою задумку, поскольку в планах у меня было развить это предпринимательство и запустить в народ. Себестоимость таких кирпичей будет в разы ниже глиняных или силикатных, а процесс изготовления – доступным простому крестьянину. Но самым главным достоинством этого стройматериала я, безусловно, считал его огнеупорность.

Прошка привлёк к работе всё своё семейство. Они уже забили яму рубленной травой почти до самых краёв. Когда к нему заявился я, процесс наполнения водой рва был в разгаре. Я хотел было уж и сам подключиться к работе, но жена Прохора выхватила из моих рук деревянную бадейку:

– Да вы что, ваше сиятельство! Негоже вам… – потом, смутившись своей наглости, прикрыла рот уголком головного платка и, пригнувшись, убежала в сторону колодца.

Да уж, что-то я разошёлся ни на шутку… Забыл, кто я есть здесь на самом деле. Негоже нам, это точно…

Прогулявшись до самой окраины, я наткнулся на яму, из которой местные брали белую глину. Она залегала слоем сантиметров в пятнадцать ниже почвенного. Наковыряв немного в кучку около ямы (благо, вокруг не было ни души и некому было мне сказать это самое «негоже»), отправился домой, чтобы найти что-нибудь для переноса глины к себе. Мысленно я уже придумывал, что слеплю из неё. Конечно, скульптуру в человеческий рост я не осилю, да и глины мне этой не хватит, но вот свистульки сделать попытаюсь. Помню, у меня была такая в детстве. Ностальгия накрыла меня тёплой волной…