Но мой конец начался не со страдающей успеваемости. Конец начался с падения. Точнее, с его последствия. Мы благополучно отметили Новый Год и собирались отметить Всемирный День Неторопливости — то есть день рождения Матвея, потому что он ни в какую не хотел отмечать свои двадцать лет, а против Дня Неторопливости ничего не имел. Забавно получилось, что он выпадает на ту же дату. Был ещё вариант отметить день Слесаря, но слесарь показался мне не очень романтичным поводом, мы долго смеялись над этим и спорили, Матвей даже инструменты вытащил, чтобы доказать обратное. Припёрся на кухню с внушительным ящиком и поинтересовался со своей фирменной ухмылочкой: «слесаря вызывали?».

— Матвей! — хохотала я у плиты. — Чай остынет! Я уже залила!

Но он уже завёлся и отодвигал кружки:

— Разогреем…

— Фу-у, не-не-не, только не говори мне про микроволновку… — протестовала я, отбиваясь. — Главное, растворимый кофе это для него — извращение, а разогретый в микроволновке чай — вполне нормально. Где логика?!

— Никакой логики, когда ты рядом… — шептал он, пристроившись сзади. — Что чинить будем? И где…

— Погоди, трудяга, а как же тортик? Давай я тебя сперва тортиком угощу, — смеялась я, хватаясь за столешку. — А потом поработаешь…

— Не-е, сделал дело — гуляй смело, как говорится, — включил Матвей добросовестного «работягу» и уложил меня рядом с тортиком.

— Эй! Спасибо, что не в торт! — возмутилась я весело, пытаясь вырваться. — Надо же, такой старенький, а ещё в силе, — подколола насчёт возраста, уже в десятый раз за сегодня — Матвей так мило бесился, сложно было удержаться. Я слышала, как он улыбается сзади:

— Я тебе покажу старенького…

— Осторожнее! — охнула я.

— Что такое? — он замер, не понимая, в чём дело.

— Тортик песком не засыпь… — прыснула я с его озабоченного тона. Матвей тоже хохотнул и азартно перехватил меня: перекинул через плечо, как мешок с картошкой.

— Песком, значит? Ну всё, конец тебе…

— Песочный? — совсем разошлась я, цепляясь за дверной косяк и давясь со смеху. Настроение было отличное. Последний месяц зимы подходил к своему завершению. Последний ледяной месяц! — ликовала я восторженно. — А потом солнце! Облака! Капель! И певчие птицы! И сочные зелёные листики! Глаза уже невыносимо скучали по зелени, по краскам. Я мечтала, как мы с Матвеем будем целыми днями шататься по парковым закоулкам, по незнакомым дворикам, есть морожку и подставлять лица горячему весеннему солнцу. Разумеется, в перерывах между учёбой и работой, и всякими непотребствами, вроде этого.

— Матвей! Ну пусти! — пищала я, приземляясь на одеяло. Он прыгнул сверху, но успел стянуть с меня только кофту — из прихожки раздался звонок домофона.

— Нас нет, — буркнул хозяин, не отрываясь.

Но таинственный посетитель не согласился — он уже прорвался в подъезд и затарабанил в дверь. Матвей игнорировал, прихватив мои запястья и ещё больше заводясь от злости. Я испуганно сопротивлялась:

— Погоди, может что-то случилось!..

— Без меня разберутся.

— А если это соседи?

— Приперлись с вилами и факелами? — улыбался он дерзко. — Ну, пусть попробуют.

— Вдруг дом горит, — убеждала я, пока он возился с моими джинсами. Одной рукой это было непросто.

— Гори оно всё… Я бы и сам спалил, никакого покоя… — он зарычал, — ар-р, да кто ж на день рождения джинсы напяливает?! — поразился он совершенно искренне, так и не сумев их преодолеть. Я невольно рассмеялась:

— Ты ж вроде не хотел праздновать! А то бы я принарядилась…

— Ах во-о-от оно что!

— Фура, э-э! Фура, слыш! — взывала входная дверь глухо, — Открывай! Э! — требовало несколько голосов, жирно приправляя сверху матами и продолжая стучать. Матвей тоже жирно-прежирно матернулся, выпрямляясь.

— Прости. Бесят, идиоты, — стал выбираться он из кровати. — Схожу убью и продолжим. Полежи пока.

Но я тут же вскочила — какой «полежать», когда в дверь так ломятся?! У ребят явно что-то стряслось. Я натянула кофту на её законное место — на себя, и выглянула из спальни как раз вовремя: в прихожую громко ввалился Щербатый. Он тащил с собой пацана помельче и продолжал испуганно материться. А у меня волосы встали дыбом — лицо пацана было настолько в крови, что я не сразу узнала в нём Костю Косаря.

II Акт

— Здаров, Даш, — кивнул Юра, плюхая свою кровавую ношу на кухонный стул, — сорян, что врываемся, но тут…

— Кто его так? — поморщился Матвей, хватая пацана за лицо и осматривая «погром», пока Юра уверял, что тот сам навернулся. Косарь что-то мычал, жмурясь от ужаса и цепляясь за руки Матвея. Тот выругался.

— Чё с зубами?! Юрец, подержи-ка его…

— Э-э-эй, э-э! — попытался вырваться пацан, но Щербатый был уже тут как тут. Матвей сполоснул руки и полез кричащему пацану в рот:

— Да заткнись, придурок, просто вправлю! — поддал он по пути крепкого леща. Косарь испуганно притих, только скулил, тихонько, как щенок. Из прихожей хохотнули — там стояли ещё наблюдатели.

— Тёть Маша убъёт, — приговаривал сбоку Юра, морщась от мерзкого кровавого зрелища.

— Не узнает, не убъёт, — парировал Матвей, повернув лицо «пациента» на свет и осторожно двинув пальцами.

— А-аэ! — вскричал тот, дёргаясь от боли.

— Тщ-щ, — прицыкнул «врач» деловито, — всё уже, всё. Не ной, — он повертел Костину голову, осматривая содеянное. — Вроде норм. Встали на место. Идиот. Рукой не лезь, и не жуй пока ничего, понял? Даш, глянь там в аптечке Мирамистин, — попросил он меня спиной. Я смущённо вышла из проёма и полезла в верхний ящик, где у Матвея хранилась аптечка.

Я чувствовала, что те, двое, из прихожки, рассматривают меня с неприкрытым любопытством: ах вот с кем их Фура пропадает целыми сутками! Свидетелей у нас разом поприбавилось. Матвей отмыл руки и взял у меня спрей: спасибо.

— Чё случилось-то? — полез он обрабатывать раны. Косарь жалобно завертелся на стуле.

Матвей снова шикнул.

— Не тебя спрашиваю, сиди смирно.

Тот послушался. А Юрец возмущённо кивнул на «прихожих» зрителей:

— Да бл-л…лин, — сдержался он, зыркнув на меня — единственную «даму» в помещении. — Вообще случайно вышло! Клянусь! Этот придурок полез на Толкача, а тот не видел, локтём задел, я случайно ногой поддал, а этот навернулся, балбес, там лёд ещё у края, не счистили, и поехал, — Щербатый даже показал, но всё равно было непонятно. Он заметил, что не догоняем, и махнул коротко:

— Об перекладину треснулся, чё.

В коридоре заржали.

— Придурки, — Матвей тоже заржал. — Ко мне-то чё попёрлись?! Я чё стоматолог?!

— Ну, — Юра наконец выпустил «пациента» и ощерился виновато, — чёт запаниковали, не к мамке же тащить. На меня тёть Маша и так зубы точит. Сожрёт, не поморщится.

После этих слов, к общему веселью подключился и сам «пациент» — сынок заботливой мамаши. Фух, — подумала я, облегчённо, — значит, всё в порядке. Косарь зашевелился, попробовал пощупать результат, но получил от Матвея по рукам.

— Я те чё сказал! Э! И грязными пальцами! Косарь, блин, мозгов как у стула. Умойся иди, закапал мне всё… из носа ещё хлещет… — «стоматолог» поднял пострадавшего за шкирку и толкнул на зрителей. Те брезгливо посторонились, уступая окровавленному пацану путь, а Матвей цокнул в след: по полу тянулись растоптанные красные капли.

— Я приберу, — вызвалась я добровольцем, не желая портить имениннику день. Пацаны снова раздвинулись, изучая меня, а я быстренько считала их в ответ: один чёрный и худой, аж щёки впадают, насмешливый, а второй на вид спортивнее, вроде Щербатого, но тоже дерзкий — убрал со лба светлые пряди и заценил меня со всех сторон, провожая взглядом. От него несло каким-то фруктовым дымом. Стало не по себе. Какого чёрта я тут нахожусь?! В этой турниковой компашке! Оба парня были уже не дети — из тусовки Матвея, но с Матвеем мне же нечего опасаться. Это они должны бояться «не так» взглянуть на меня, — настроилась я быть посмелее. В конце концов я здесь хозяйка, — решительно вошла в ванную за половой тряпкой. А на кухне, тем временем, поднялся оживлённый ор: