— Матвей… — шепнула я чуть слышно. Сердце побежало в пятки и в ушах зашумело, похлеще моря. Стало жарко и холодно одновременно. — Это так быстро… Матвей…

— Даш, я знаю тебя несколько лет, и ты меня знаешь, — возразил он серьёзно. — Если родители хотят «по классике», я готов. Хочу только тебя. Без тебя не жилец. Пробовал. Я столько раз об этом думал. Хочу просыпаться с тобой, хочу засыпать вместе, хочу варить тебе кофе и слышать твой смех. Хочу тебя круглые сутки, Даш. Слово за тобой.

— И я хочу только тебя, — выдохнула я вместе с паром, не думая, самое сокровенное, и сама себя испугалась. И обрадовалась. Потому что выложила чистую правду — я не представляла свою жизнь без Матвея. Я без моей половинки тоже не жилец на этом Свете.

Сказала и тут же почувствовала его кофейные губы.

Минут пять мы стояли в обнимку прямо посреди улицы и горячо целовались и переглядывались на одном, только нам понятном языке, собирая на головы и плечи толпы снежинок, растворяясь друг в друге и празднуя взаимное признание. Самое главное было озвучено. Остальное пусть ждёт. Весь мир пусть ждёт. Нас бы наверное так и занесло целиком, и мы стали бы отличными снеговиками, и особо чувствительные туристы с радостью бы фоткались на нашем фоне, если бы Матвею не позвонили. Он недовольно покопошился в кармане, ответил коротко и затащил меня под козырёк витрины, чтобы волосы не мокли:

— Не замёрзла? — улыбался, отряхивая нас.

— Нет… Матвей, погоди… — я собралась с мыслями. — Нельзя так сразу их пугать.

— Кого? Родителей?

— Ага.

— Хорошо, давай не сразу. Как скажешь. Будем пугать их постепенно. Я подожду сколько нужно, Даш, — уверил он и по-хозяйски натянул мне капюшон. А я всё глядела и глядела на колечко, как под гипнозом. И думала: как же я признаюсь им?

— Не нравится? — понял Матвей по-своему. — Не хотел ничего вульгарного… — пояснил он, снова беря меня за руку, — не на твои пальчики…

— Нет, очень. Это лучше всего… мне очень-очень нравится, Матвей… правда… дело не в этом.

— А в чём?

— Как я объясню его…

— М-м, ясно. Не переживай, снимай, если нужно. Я не обижусь, — усмехнулся он, отворачиваясь. И я чувствовала, что он снова что-то убивает в себе. И продолжала оправдываться, как дура:

— Столько вопросов будет. И в универе и дома. По любому заметят.

— Угу. А если вот так? — Матвей снял кольцо и взялся за левую руку, но я не дала.

— Нет, — снова протянула правую, и поглядела на него с горящими от стыда щеками. — Не сегодня. Сегодня я только твоя. Прости пожалуйста. Я всё порчу своими страхами… мне так стыдно. Стыдно перед тобой, что я такая… — просила я прощения и удивлялась, куда делась моя знаменитая «гордость»?! Так легко признавать перед Матвеем свои ошибки и слабости. Ни разу не извинялась перед мамой, перед папой, сестрой… язык не поворачивался, как-то само собой рассасывалось, оставляя горькое послевкусие, а перед ним — как на духу. Как странно, — думала я.

Но теперь, когда я озвучила Матвею сомнения насчёт родителей, всё начало обретать чёткость. Я понимала, что не права. Понимала, что проблема не в нём, а в стереотипах, которые бытуют в моей семье и крепко-накрепко сидят в головах родителей. А главное — в моём страхе «перестать быть для них хорошей дочерью», в страхе разочаровать их.

— Я такая трусиха… — выдохнула я с отчаянием, обмыслив это.

— Ты МОЯ трусиха, Даш, — Матвей притянул меня. — Не переживай. Что-нибудь придумаем. Предлагаю пока забить на родню и насладиться вечером, м-м?

И мы слегка «подзабили».

Мы вернулись в квартиру довольные и жутко голодные после зимней прогулки. Пришлось устраивать «ночной жор», как мы это обозвали, или второй ужин. Но сначала — как следует отогрелись в горячем душе. С Матвеем было легко. Мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, а уж заводились и вовсе от одной мысли. Что-то на клеточном уровне, — дышала я в исступлении, сходя с ума от его близости. От его напора. От рук.

Мы вырубились, как ненормальные, где-то посреди ночи, и встали где-то к обеду. Я никогда так крепко не спала. Никогда не просыпалась такой счастливой. И никогда не ела завтрак на обед.

Мы смотрели друг на друга и не могли перестать. Если бы не проклятое время, которое никогда не стоит на месте! Минута уходила за минутой, и наши выходные кончались, как кончаются песчинки в песочных часах.

И потянулись бесконечные будни с парами и зачётами. Ленка заметила кольцо моментально. Она удивлялась, боялась и радовалась, когда я с ней делилась, но больше радовалась — настоящая подруга. Она уже почти что свыклась с Матвеем. Считала его очередным моим «закидоном», вроде пошляцкого юмора. Она тоже прожила потрясающие выходные и незабываемую ночь со Славиком, так что, весь понедельник, мы только и говорили, что «о наших мальчиках».

А дни всё летели.

И у меня образовалось два режима — кольцо на левой руке означало, что я на парах или дома, занимаюсь своими обязанностями, а если на правой — включалось время «Матвея». Каждый раз, отправляясь к нему, я с трепетом переодевала колечко на правильную руку, на исходную, и это означало, что я собираюсь как следует насладиться им. Наша собственная ролевая игра. К Новому году у меня даже рефлекс выработался, я бралась за кольцо на парах, и уносилась мыслями к НЕМУ, ощущая дикое желание.

А Матвей выучил моё расписание наизусть и подгадывал момент, чтобы поймать меня после занятий. Он хватал меня прямо в подъезде и затаскивал к себе в логово, как опытный хищник, или дежурил на турниках, дразня меня разгорячённым голым торсом, на фоне заснеженного двора. Он подавал наш тайный знак, что всё чисто, и я незаметно пробегала в его подъезд. И пока я пробегала, он вытворял какую-нибудь эффектную дичь, вроде подтягивания на одной руке или растирания снегом, и отвлекал на себя абсолютно все любопытные взгляды. По принципу: чем ярче, тем незаметнее. Прихватывал снежок и для меня и даже пытался растирать пару раз. Хохота и визга было столько, что пришлось оставить эту затею — слишком громко я отбивалась. Соседи могли не так понять. Кстати, как показала практика — убивать их не пришлось, достаточно было просто избегать их, и нам это отлично удавалось.

До поры до времени.

Но это время ещё не настало, и мы наслаждались жизнью, в счастливом неведении, оттягивая момент объяснения с родителями. Я и так проводила у Матвея по полдня, и он слегка успокоился. Он даже вручил мне второй ключ, чтобы я могла сама проникать в наше «гнёздышко», пока он на работе, и ждать его там, занимаясь учёбой или возясь на кухне. Да, мне тоже было чем его удивить и порадовать — всё-таки не зря мама воспитывала из меня «хорошую девочку» — в программу входила и уборка и готовка, в общем, ведение домашнего хозяйства. А с такой ленивой сестрицей, как Лизка, моё обучение проходило экстерном. Я умела и борща наварить и пирог испечь. Родители возвращались только вечером, а днём приглядывать было не за кем — у Лизки были свои дела и внеклассные занятия, так что я была предоставлена сама себе. И разрушала маленькую кухоньку Матвея с величайшим вдохновением. А потом приезжал и сам хозяин и «помогал» мне всеми возможными и невозможными способами.

Иногда я сбегала с последней пары, чтобы подольше побыть в любимых объятиях, но старалась не борзеть. Некоторые преподы и так начали коситься — чего это со мной стряслось. Сессия прошла неплохо, но не идеально, и я поклялась в следующем полугодии подтянуть все четвёрки.

Совсем уж расслабилась, — ругалась я на себя. — Так и скатиться недолго. На дно, как говорит Матвей, и тогда мне конец — не будет больше хорошей девочки. Будет обычная кулёма, не умеющая собирать мозги в кучку и брать ответственность за свою жизнь. Прекрасный аргумент против Матвея для родителей. Да и перед ним стыдно скатываться, — кусала я губы. Хотелось остаться для Матвея отличницей и «занудой», которую он так любил отвлекать от конспектов и чертежей своими дерзкими «бандитскими» методами.