— Что? — заглянул он. — Будут искать?

— Уже ищут, — вздохнула я обеспокоенно, — пытались дозвониться, но я не слышала…

— Шесть раз не слышала, — улыбнулся Матвей, наклоняясь к шее.

— Одиннадцать, — возразила я, ощущая новую губительную волну наслаждения от его настырных ласк, — Одиннадцать… если считать и мамины… пропущенные… Матвей… стой… — мой протест чуть не перешёл в стон. Я закусила губу.

— Какая ты недоступная… — поднимался он выше, покрывая меня обжигающими поцелуями, сходя с ума от страсти. Он держался, кажется, из последних сил, чтобы не наброситься прямо тут, на скамейке, посреди чужого двора. Я запаниковала. Но не от того, что он был на грани, а оттого, что и я была на волоске…

— Матвей… — позвала я, кажется уже в тридцатый раз. И он послушался. Остановился. Он, наверное, тоже подумал, что сорвётся и натянул поводок до предела. Запретил себе.

С шумом выдохнул белый пар.

Выпустил.

И я вдруг осознала, что «снаружи» глубокая осень. Она всё время была, но я не чувствовала. А теперь, без него, она снова вернулась ко мне. Окружила. Морозный ночной воздух добрался до пылающих щёк, до шеи, хранящей его влажные поцелуи, и пробрал до костей, до озноба. Я поёжилась.

— Замёрзла? — спросил он, заворачивая мои коленки обратно в плащ. — Почему так плохо одеваешься?

— Кто бы говорил, — улыбнулась я возмущённо, — мистер «майка под курткой».

— Может и не майка, — усмехнулся он.

— Может и ничего?! — пошутила я, ощущая опасное влечение.

— Хочешь проверить? — Матвей тоже чуть не увлёкся. Опять. Он опустил тёмные ресницы на мои губы, но удержался.

— В другой раз… — отшутилась я, вся красная от стыда.

— Ловлю на слове… — всё-таки поцеловал. Поставил печать на нашем договоре. Нежно, осторожно, чтобы оттиск получился идеальным.

— Мне правда пора, — попросила я, вставая. Нужно было срочно взять себя в руки. В свои! Включить голову. Матвей тоже поднялся. Собрал в бумажный пакет остатки еды, салфетки и схватил со скамьи сигареты. Поглядел на них пару секунд, нахмурился и тоже запустил в пакет. А пакет — в мусорку.

— Двадцать, — напомнил, подходя к мотоциклу. — На меньшее я не согласен, ты обещала.

— Обещала?

— Угу. А что ты, по-твоему, делала там, на скамейке? — он достал из карманов мотоперчатки. — На, надень, холодно, обветришь.

— А ты?

— Я норм, — он дождался, пока я перевешу сумку наискосок, помог застегнуть шлем, и всё-таки натянул мне их. Пальцы утонули в чёрной коже с бронёй. И я вдруг ощутила на себе то, о чём Матвей рассказывал — руки как будто перестали принадлежать мне. Они зажили собственной жизнью, кулаки стали опасными, непробиваемыми, большими. Я уставилась на них, как дурочка, удивляясь, пока Матвей седлал «коня».

Зарычал мотор.

Эхо отскочило от недовольных окон, звякая и дребезжа стёклами. Я поморщилась — как неловко нарушать покой жильцов. Только глухой не проснулся! Не подпрыгнул на кровати…

— Готова? — повернулся Матвей, когда я уселась сзади и обхватила его.

— Да.

Он вырулил из спящего двора на яркую улицу. Город не спал. Час ночи, по субботним меркам, это детское время, и у некоторых веселье только начиналось. А мне было уже не весело.

Я сбежала ото всех и встретила новый день с почти незнакомым парнем. Меня тянуло к нему, как магниты тянет к железу. Казалось, что знаю его, что всё в порядке, но ведь это было не так. Я потеряла голову. И утром буду стыдливо прятать глаза и придумывать какую-нибудь позорную ложь, чтобы оправдаться перед родителями. Я, конечно, отписалась маме, что еду, чтобы успокоить их с папой. Звонить не решилась — вдруг спят, чего зря тревожить. Я же уже еду. Ключи есть. Тихонько зайду и лягу. А утром объяснюсь как-нибудь, — волновалась я сквозь шум, сквозь рычание двигателя.

За спиной Матвея безопасно.

Но эта безопасность скоро кончится, и мне придётся разгребать последствия самой. Я уже видела крышу своего дома. Она приближалась. И последствия — вместе с ней.

Мотоцикл заехал с другой стороны двора — подальше от моего подъезда. Матвей помнил о предосторожности. Он помог мне снять с себя всё с приставкой «мото», и я осталась стоять перед ним в первозданном виде — в чём покинула подъезд почти десять часов назад. Как будто и не было нашего с ним двухколёсного приключения и потасовки у клуба и поцелуев.

Но всё было.

И новый поцелуй — стал тому подтверждением, хоть и прощальным. Матвей нехотя отстранился.

— Я не знаю как переживу эту ночь без тебя и без сигарет, — признался он.

Я улыбнулась.

— Я в тебя верю.

— Зря. Уже подумываю влезть к тебе в окно, от отчаяния, — фыркнул он.

— На второй этаж?

— Угу.

— Даже не думай, — я прыснула, представив, что он не шутит. — Мы с сестрой в одной комнате живём. Ей это не понравится.

— К родителям отселю, не рассыпется. Получу свой поцелуй и оставлю вас в покое. До следующего раза. Буду каждый час к тебе вламываться… готовься.

— Матвей, — я тихонько и счастливо засмеялась.

Ночью, тут и шёпот казался чересчур громким. Колодец. Настоящий колодец. Хотя так и не скажешь. Вроде и зелени много и площадки две вместились и парковок куча… а всё-таки колодец. Скрытый. Тайный. Тёмный…

В котором летели двое. В неизвестность.

— Пойду на турники. Всё равно не засну.

— Шутишь?

— Не, почему, — он усмехнулся, — способ проверенный — упахиваешься так, чтоб упасть и отрубиться. Всегда работает. И мысли не лезут.

Мысли…

— Матвей, — я вспомнила про стопку тревожных сообщений от Алика, и решила осторожно попросить моего «мафиози» не убивать его, — завтра, возможно, мне нужно будет встретиться с… с Аликом, в общем… я ещё не знаю точно… может и не придётся, но если он сам приедет… — сбивчиво начала я, — можешь, пожалуйста, не обращать внимания…?

Матвей напрягся.

— Ладно. Зачем приедет?

— Объясняться. Нам нужно поговорить…

— Я могу объяснить ему без разговоров…

— Матвей, ну пожалуйста. Не трогай его. Он не виноват… что…

— Что хорошим девочкам нравятся бандиты? — Матвей притянул меня, и земля зашаталась, вылетела из под ног, и я улетела, одуревшая от его поцелуя. Морозный воздух снова остудил наш пыл.

— Всё. Мне пора… на эшафот… — пошутила я, скромно отступая.

Матвей остался.

— Пусть только тронут.

— Эй, — шёпотом возмутилась я. — Родители это святое! Даже не думай! А то перестану тебя уважать.

— Все-всё, — поднял он ладони, — шучу. Иди.

Я добралась до подъезда и тихонечко поднялась к своей двери. Пока поднималась, слышала урчание его мотоцикла за окном — Матвей переставил «коня» на своё место, в привычное стойло. Теперь проверит отца и пойдёт на турники. А я тихонько пойду на свою кровать и рухну без всяких там турников и нагрузок. После стольких переживаний хотелось просто лечь и забыться в полной темноте.

Заснуть с НИМ.

Ощущая его губы.

Но рухнула не я, а мои планы: я начала шуршать в замочной скважине, пытаясь открыть дверь как можно тише, но дверь вдруг яростно атаковала меня сама.

Открыла мама.

И по её лицу я поняла, что тихонько лечь не получится.

Слово

— Ты совсем сдурела?! — первое, что я услышала.

С кухни зашаркал тапками папа.

— Ты где была? — возмущалась мама даже не шёпотом. — Почему не отвечаешь на звонки?! А?! Мы всех соседей обошли! Всем двором тебя искали! Я и Лене звонила! Она сказала ты в каком-то там клубе! И папа ездил! Только-только вернулся! Искал, как дурак! Волновался! Сказали, драка была! Какие-то разборки! Совсем сдурела! Какие ещё ночные клубы?! ДАША! Я тебя не узнаю! Там же бандиты одни, наркоманы, а ты…! — мама в чувствах махнула и бросилась на кухню, оттолкнув папу с пути. — Не могу! Я сейчас сама отлуплю её! Сказать ей нечего! Позорище! Клубы! Ты на часы смотрела!? — ругалась она, гремя посудой.

А я стояла, бледная, уткнув в пол глаза. Мне действительно нечего было сказать. Нечего возразить. Я судорожно придумывала ложь, но ложь никак не придумывалась. И я стояла, как дура, и просто принимала упрёки, как должное.