— Ещё плащ этот… — не обратил он внимания, — завернись, чтобы не волочился… зацепится ещё. Что за героизм… — он помог мне подоткнуть подол, а заодно и ноги прикрыл посильнее. — Во, так лучше. Не бойся, аккуратно поеду. Держись.

И я послушно обвила его руками.

Фонари поплыли вокруг нас, замелькали в домах редкие жёлтые окна. Нормальные люди легли спать, и мои уже укладываются, — думала я, трусливо поглядывая на несущуюся под колёсами дорогу. — А мы тут шумим, спать всем мешаем. Шатаемся, как разбуженный из спячки медведь, беспокоим улицы. Ищем что «пожрать» и «кого пожрать», — цокала я про себя.

Об Алике и его десяти пропущенных я старалась не думать. Пусть потеряет меня, потрясётся, так ему и надо. Хватит на сегодня стресса. Стресса… — я покосилась на руки, сжимающие руль, на кусочек разрисованной шеи перед собой. Из-за ворота выглядывал кончик ласточкиного крыла.

У него на шее были розы и ласточка — я знала эти рисунки. Видела раньше. А ниже, под курткой, начнется дракон, он переползёт со спины на грудь и будет охранять зубастой пастью сердце Матвея, путаясь в шипастых тернях. А на другом плече змея, тоже злая, как будто хочет испытать свои змеиные силы против дракона. И абсолютно забитые крепкие руки, прямо до черноты забитые, разной всячиной, вперемешку с надписями. Их я не читала. Некогда было, да и далековато я мимо него ходила по утрам…

Не то, что сейчас, — подумала я, взволнованно, ощущая каждое движение его тела, каждый поворот, наклон, невольно подхватывая, повторяя, чтобы стать одним целым, чтобы ему было проще управлять мотоциклом. Это получалось неосознанно, и я удивлялась.

Локация сменилась.

Матвей свернул в авто-мак, и мы встали в небольшую очередь из машин, чтобы сделать заказ и получить его тут же, в окне. На нас оборачивались. Тут бродило много молодёжи — до центральной площади пару минут хода, а вокруг располагались все самые злачные тусовки. Народ гулял по-субботнему бурно, весёлыми компашками, прямо, как та, из которой я сбежала. И все откровенно пялились.

Какие-то девочки даже на телефон нас засняли! Вот бесстыжие! — думала я, воображая, какой «романтической парочкой» мы выглядим для дурёх: злой парень весь в чёрном и на чёрном моте, и разодетая фифа на каблуках и не в теме. Как будто он похитил меня прямо на улице. Чёрный и белая.

Я торопила время: скорей бы забрать заказ и уехать. Мне было не по себе от пристального внимания. Но Матвей, кажется, привык уже — не замечал. Проверял что-то в телефоне, спрашивал, что мне заказать, и спокойно продвигался в очереди на кассу. Его не заботило, что думают окружающие.

— Поучиться бы у тебя, — заметила я, когда мы забрали большой бумажный пакет и отъехали на приличное расстояние — поужинать без свидетелей. Нашли скамеечку на детской площадке, в каком-то незнакомом дворе, и разложили на ней свой импровизированный вредный пикник. Матвей поднял над бургером брови:

— М-м?

— На тебя так смотрят все, — пояснила я робко.

— Ну и что?

— Ну вот и говорю. Тебя же их внимание не бесит?

— Не-а, — он глотнул колы. — А тебя бесит?

— Ну да, скорее даже пугает.

— Даже так?

— Ага, — я скромненько поковырялась в картошке. — Меня даже твоё внимание сейчас пугает, — призналась я со смехом. Уши горели.

— Чё? Как это? — недоверчиво переспросил мой сотрапезник, снова принимаясь за бургер. Кажется, и он не поужинал.

— Да просто, боюсь внимания, не люблю, когда на меня смотрят… не знаю, как объяснить, просто становится не по себе… — я уже жалела, что начала этот неловкий разговор. — Так что не смотри, как я ем, пожалуйста, а то подавлюсь, — хихикнула я, пряча смущение за шуткой.

— Да пожалуйста, — Матвей весело отвернулся. — Только как-то странно говорить, когда не видишь собеседника…

— Когда я ем, я глух и нем, — парировала я по-детски.

— Когда я кушаю, я говорю и слушаю, — в тон мне ответил он и подглядел с хитрецой.

— Ах ты, оказывается, подкован! — удивилась я. — Моё почтение! Я думала это только у нас в семье практикуется.

— Я тоже.

Мы промолчали минутку, послушали ночные звуки: шуршание листвы, близкую дорогу, задушевный разговор мужиков на балконе, и снова переглянулись.

— Ешь давай, а то остынет, — сунул мне в руки коробочку с бургером Матвей. — Я не смотрю. Хотя, — продолжал он, не глядя, — если тебя бесит, что тебя это бесит, и ты хочешь забить на окружающих, я знаю способ, как это сделать…

— Знаешь способ «как забить»? — улыбнулась я, откусывая и нащупывая салфетку. — Дай-ка угадаю… взять и забить?

— Типа того, — Матвей не выдержал и повернулся. — Забъёшь раз, два, через силу, через страх, а на третий уже будет легче. А, на тридцатый, тебе будет просто плевать.

— На людей?

— Угу. И на их мнение. Потому что они, как правило, всё равно останутся тобой недовольны. Ну, — он слегка смутился, — это я про себя. Тобой-то чё не быть довольным. Ты никого не обидишь, никому не желаешь зла, в общем, ангелочек какой-то, — он фыркнул. — Тебе ли бояться осуждения толпы? Ты и так всё делаешь в рамках приличия, чего трястись?

— А ты вышел за рамки приличия?

— Ещё пока нет, — понизил голос Матвей и поглядел так, что у меня перехватило дыхание. В животе вдруг сладко потянуло. Я испугалась, я совсем не ожидала, я не хотела, а он дал мне как следует «насладиться» его намёком и очаровательно заулыбался.

Очаровательной улыбкой «мафиози».

— Шучу.

Я незаметно выдохнула.

— Я в них и не был-то никогда, — продолжал Матвей, став серьёзней, — в этих рамках. — Он повёл плечом, мол, «ну не был, и не надо», и отвернулся, чтобы я нормально поела.

— Не хотел?

— Не, не по своей воле не был — не пускали. Всю жизнь выгрызал себе место, но так и остался «снаружи».

— Так ты, назло им, стал ТАКИМ? — ляпнула я не подумав.

Но Матвей не обиделся.

— Каким «таким»? — уточнил он, покончив с бургером и принимаясь за колу с картошкой.

— Ну, — я срочно поискала необидные формурировки, — таким… плохим парнем, знаешь…

— М-м, — он понимающе закивал, — плохим парнем, который нравится хорошим девочкам? — уточнил он невинно, но лёгкая самодовольная усмешечка скользнула по его губам. Я снова засмущалась. Я уже жалела, что потеряла бдительность и позволила себе этот «ужин» непонятно где, и непонятно с кем. Волнение вернулось. Матвею ничего не стоит…

Ох, ужас…

— Это стереотип, — возразила я, включая спасительную училку. — На самом деле ни одна нормальная девушка не станет всерьёз воспринимать бандита. Это только в фильмах романтично, но не в жизни.

— Да? — поглядел он. — А я по-твоему бандит?

Запрет

— Не знаю, но очень похож.

— Рожей не вышел?

— Да весь твой вид кричит, что с тобой лучше не связываться, — я встала и поискала мусорку, чтобы выкинуть недоеденный бургер и распрощаться. Мне стало очень страшно. Разговор завернул не туда.

Матвей тоже поднялся.

— Ты куда?

— Спасибо, что спас меня от «папика», и за ужин спасибо, — я бросила коробочку с бургером в урну и схватила со скамейки сумочку, собираясь сбежать на такси. — Я тебе переведу. Пойду машину вызову… уже поздно…

Матвей не дал.

Поймал меня за запястье и развернул к себе.

— Постой, — серые глаза не улыбались. — Не уходи.

— Уже поздно, — повторила я слабо. Ощущая, как он тянет меня к себе. Ощущая его объятия.

— Матвей… — я вырвалась и отступила. В глазах и так щипало от страха и пережитых за эту чёртову субботу потрясений. И я больше не вынесла — слёзы потекли горячими ручьями. Я не успевала их стирать, и бесилась, что разрыдалась при нём. Как малолетка. Как какая-то кисейная барышня. Как истеричка.

И говорить не могла, из-за этой дурацкой жалости к себе, из-за этого кома поперёк горла.

— Даш.

Матвей снова приблизился. Он был необычайно серьёзен и хмур. И я не ушла. Ноги вросли в землю, то ли от ужаса, то ли от…