Бестолковая улыбка растянула губы.

Дурна-а-а-я-я-я… — я спрятала лицо в ладони и повалилась в подушки, следом за телефоном. — Что я скажу Алику?

Его сообщение «взял билеты в джаз-клуб, завтра в 19. Ты не против?» — висело в непрочитанных. Пропущенный и непрочитанный, — вздыхала я весь оставшийся вечер.

«Даша?)»

«Ты тут?»

«Хочешь поехать?»

«Или не любишь джаз?»

«Я, если честно, тоже не особо фанат, но больше ничего интересного не нашёл на эти выхи.»

«Послушаем живую музыку;)»

«Ты дома?»

«Жду ответа. Спокойной ночи)…сладких снов)»

Добавлялись сообщения, как мясо на холодный шампур. А холодным шампуром была я. Я игнорировала орущую совесть до последнего, но когда легла спать, она заставила меня отписаться:

«Прости, отвлекали. Да, давай послушаем музыку, я не против)».

А заодно и поговорим, — решила я, глядя в чёрный потолок. Музыка. Он тоже слушает музыку. Я часто слышала её из его окна на первом этаже, и от турников, и музыка у него другая. Как он. В его музыке много текста, намного больше, чем вокала. На сто процентов больше. И много смысла. И мата тоже бывает многовато, — я фыркнула. — Он слушает и русское и нет. Вперемешку. И «чёрный» рэп, такой узнаваемый, и наш, и везде много боли. Чёрной боли и белой. Поровну. Он как инь и янь. И сам чёрно-белый в этих татушках, — продолжали течь полуночные мысли. И почему, перед сном, в голову всегда лезут такие странные мысли?

Я называла их «философствованиями». Но сколько не филосовствуй на всяческие темы, сколько не мучайся, а утром, будь добр, встань и иди. По знакомому кругу, как бегун по стадиону. Старт — финиш. И самое страшное, что старт это и есть финиш и наоборот. Как там… в его песне… «Прав поэт. Счастья нет, брат, нет…» — вспомнился лаконичный припев и к горлу подступил комок.

Я не хотела начинать завтра этот странный и неловкий разговор с Аликом.

И, главное, КОГДА начинать? Если начну перед концертом, и скажу, что не хочу торопиться — он весь вечер будет думать об этом, переживать как себя вести, и я тоже буду чувствовать себя не в своей тарелке. А если объясниться с ним после концерта — он всё выступление будет держать меня за руку, и моё объяснение воткнётся ему ножом, прямёхонько между лопаток.

А может, написать сейчас? — трусливо подумала я, нащупав телефон. — Написать как думаю. Без обидняков. Что запуталась, что не пойду. И зачем он билеты взял? Мог бы сначала спросить. А вдруг я джаз не перевариваю. Деньги на ветер.

Телефон остался под подушкой.

И чего я схожу с ума? — включились мозги. — Поговорю после джаза, а вечером буду держать приличную дистанцию. Получится такой «аперитив» перед пресным «ужином». И всё очень даже естественно. Не трусь ты, умоляю! — попросила я себя и закрыла глаза.

И трусила.

Половинки

На следующий день Алик дополнил своё предложение прогулкой в центре. Там собиралась компашка его друзей и несколько пацанов из универа. Приглашали нас с Аликом присоединиться к ним перед концертом, «покутить» и поужинать.

Страсти во мне поутихли. На свежую голову, все страхи, относительно Алика, показались смешными. Двадцать первый век на дворе! Феминизм, в конце концов! Разве я не смогу постоять за себя? Серьёзно? — смеялась я над вчерашними проблемами. — Надо будет — выскажу всё прямо. Что-то не понравится — уйду. Надумала себе глупостей и трясусь. Имею я право развлечься в выходные или нет?

Имею. И точка.

Чтобы закрепить свою уверенность, я полдня провела в ванной и в шкафу. Наводила «красоту». В ход пошла самая короткая юбка — в уютную осеннюю клеточку, обтягивающая кофточка — белая и пушистая, и сапожки на каблуке. На высоком. Пускай Алик побесится. Мне хотелось усложнить себе задачку. Усложнить жизнь.

Победить себя и свои страхи.

Лизка, от нечего делать, крутилась рядом и раздражала меня комментариями. Родители разъехались по делам и не видели приготовлений, а то и они бы прокомментировали, но не так позитивно, как дурёха-сестра. И чему я, спрашивается, учу её? Какой пример подаю?

— Вот будет тебе восемнадцать, — обещаю ей. — И будешь выпендриваться. Папа прав. Подожди чуть-чуть.

— Три го-о-о-ода, — завыла сестра, запрокинув длинные ноги на стенку. Она пыталась заглянуть под юбку, да так и осталась лежать на моём диване вверх-тормашками.

— Картину не сбей.

— Три го-о-ода, Дашка!

— И что?

— Это целая жизнь…

— Так, я не поняла, ты чего тут драматизируешь? Делать нечего?

— Возьми меня с собой…

— Э-эм. С ума сошла? Там будут одни взрослые.

— И одна я! — веселится моя дурочка.

— Угу.

— А Алик симпатичный, — замечает Лизка. — Не боишься, что я его уведу, когда вырасту? — ржёт.

— Если «уведётся», значит и не нужен такой, пожимаю я плечами. — Половинки не «уводятся».

— Да-а?

— Ага.

— Половинки? Ты про «вторые половинки»? А как понять, что половинка? Это же просто парень.

— Есть просто парни, а есть половинки, — примеряю кулон, и вижу в зеркало задумчивую Лизкину физиономию. Сжаливаюсь. Поясняю малой самое сокровенное:

— Половинка, это когда ты чувствуешь себя неполноценным без человека, поняла?

— Отсталым? Вроде инвалида?

— Дурочка что ли?

— Ну а как?

— Просто не полным.

— Как не полным? — продолжает допытываться сестра.

— Ну, половинки они дополняют нас, понимаешь? Как тебе ещё объяснить?! Застегни лучше кулон, помоги…

Лизка сползает на пол и вырастает грибочком рядом. Чувствую, как пыхтит над застёжкой, а мысли ещё о половинках. Всерьёз задумалась, моя вертихвостка.

— Дополня-я-ют?

— Ага. Ну, вот ты в одном хороша, а половинка в другом, и вместе из вас получается идеальная пара, — объясняю, как идиоту, на пальцах.

— Как команда?

О! Наконец-то до неё дошло!

— Ага, — улыбаюсь, довольная и своим видом и идеей, заложенной в маленькую пятнадцатилетнюю бошку. — Команда. Очень слаженная. Как одно целое. Один организм.

— А ты откуда знаешь?

Этот вопрос ставит меня в тупик.

— Я…? Просто… много читала… — постаралась я отмахнуться и перевести тему. Следующий вопрос оказался ещё потрясней:

— А Алик половинка?

Устами младенца… — думаю я, натягивая колготки.

— Не знаю.

— А когда узнаешь?

— Не знаю.

— Ты его любишь?

— Не знаю.

— Тогда зачем встречаетесь?

— Отстань, Лиз, — я закрыла шкаф. И разговор тоже постаралась закрыть:

— Нужно время, чтобы понять, половинка он или нет.

— Я думала это любовь с первого взгляда… когда половинка… — разочарованно протянула сестра, возвращаясь на свой диванчик, к телефону.

— Я тоже, — тихо вздохнула я.

Лизка уже не слышала. Время «воспитания» кончилось и я надеялась, что я постаралась не зря. У неё настало время отупляющих видосиков. А у меня — время выходить «в свет».

Вечер наступал чудесный. Сухой. И закат обещал быть красивым. И облака — розовыми. Алик заехал за мной к четырём, пока не стемнело, и я поцокала к нему по лестнице. По-привычке глянула в окошко. Затормозила: Матвей. Уже на турниках с пацанами. Поглядывают на Ниссан. Обсуждают.

Что он задумал? — сжалось сердце. Я покопошилась в сумочке. Пальцы не слушались. Надо было ему вчера сказать! — ругала я себя, доставая телефон. Поглядела на «круглосуточный» номер в пропущенных. Потупила. И затушила экран. Убрала. — Нет. Я не буду первая ему писать. Телефон нырнул обратно. — Зачем я вообще дала ему свой номер? А если бы Алик дал свой какой-нибудь девочке. Мне бы понравилось? Что я натворила?! — ужаснулась я, вспоминая вчерашний вечер. — Что со мной?!

Я рехнулась?

И кого я дразню?

Алика или…

Моё «или» как раз принялось боксировать, — я поморщилась, — как по заказу. Ноги пружинили в белых кедах. Вперёд-назад. Но кулаки били только вперёд. Удары. Блок. Уворот. Матвей показывал что-то щербатому. Но мне показалось, что выступление было для водителя Ниссана.