— О-о-о! То-о-ортик! Фура, ты чё ждал нас? Ты?! Это так любезно с твоей стороны! — восклицал Щербатый. — А чё сразу не сказал? Не нам? А кому?

— Точняк! — подхватили в прихожке. — Дэрэ у него!

— Ты чё молчал!

— Юрец, подвинься!

— Чаёк поставь. Фур, ну чё ты, куда тебе в одно лицо столько? Мы тебя спасём, избавим от этой вредоносной пищи… мы ж друзья. А друзья должны заботиться друг о друге…

— Кипяточка… о чай остыл…

— Ты как? — спросила я несчастного Косаря, гнувшегося над раковиной.

— Норм, — мужественно отмахнулся тот, подчищая за собой кровавые разводы, — ща пройдёт.

— Слушай, — я остановилась со шваброй, — Кость, а ты знаешь Ваню и Веру? — осторожненько начала я. Я хотела понять, куда приведут ниточки от этих новых свидетелей. Костя ничуть не удивился вопросу. Кажется, он понял «о чём я хочу его попросить».

— Веру, которая подружка твоей сестры? — уточнил он. — Угу. Да я и Лизу знаю. Они же одноклассники. И в школе и во дворе их вижу. Не волнуйся, не расскажу. Я-то давно уже в курсе, но болтать не собираюсь. Это ваши с Фурой дела.

— Спасибо… — пробормотала я удивлённо. Ого, значит, он давно в курсе? — паниковала я мысленно. — Прям давно?! Он так и сказал. А остальные? Тоже? А вдруг Лизка с друзьями догадывается…

— Не ссы, — подбодрил пострадавший, запрокидывая голову и поглядывая на меня через зеркало, — они не знают. Давно бы уже кости вам перемыли. Я слушаю. Предупрежу, если чё.

— Да? Спасибо… — снова сказала я, смущаясь. Костя Косарь оказался вполне адекватным и понимающим мальчуганом. — А эти двое… — показала я за стенку.

— Это Толкач… ну, то есть, Паша и Макс. Они с твоими малолетками не водятся, им ваще пофиг. Дальше турников не уйдёт. Тесновато тут, сложно хранить тайну от всех. Но мы-то свои. С нами можно. Расслабься, — улыбнулся он целыми зубами.

Я благодарно улыбнулась в ответ.

— Ладно.

За дверью произошли перемены — прихожку завалили чужие кеды, вешалка ломилась от пуховиков — гости пробрались на наш маленький праздник и веселили Матвея, как могли. Я не возражала. День рождения на то и день рождения, чтобы отмечать его в кругу близких. И чем шумнее и веселее — тем лучше. Я ловко разбиралась с кровавыми следами, а пацаны задирали ноги от швабры и хохотали о случившемся. Матвей, кажется, забыл, что хотел убить их. Чай снова грелся, тарелки гремели, тортик резался. Хозяин усадил меня за стол и представил своих друзей. Белобрысый оказался Максом, а чёрный — Пашей Толкачом, и я надеялась, что прозвище ему дано за то, что он толкал «кого-то», а не «что-то». Представил и меня. И прямо предупредил, чтобы не болтали. Мол, у меня могут быть проблемы.

— Так ты и есть её проблема, брат, — захохотал Юра весело. — А чё, родичи ещё не пронюхали? Не палево так, с кольцом гонять? — он заметил.

Я смущённо прикрыла руку — совсем забыла про кольцо!

— Фигасе, — протянул белобрысый уважительно, — серьёзно у вас.

— Чё, Фур, думаешь, не понравишься родакам? — усмехался чёрный Толкач от подоконника. Табуреток на всех не хватило — их было всего 3, и он устроился прямо так, с тарелкой наперевес.

— Тож думаю! — хохотнул рядом со мной Юра. — Вроде, такой милый мальчик! Что тут может не понравится?!

Они поржали. «Милый мальчик» показал им не милый жест и тоже посмеялся. Из ванной наконец выполз Костя, но тортика страдальцу не дали:

— Те всё равно жевать нельзя! — отрезал Щербатый, наваливая себе: «за маму, за папу, за Косаря…». — Толкач, сгоняй за чем покрепче, а! А то чё мы как не родные. Посидим от души. Я б малого послал, но сёнь тёть Галя, она не продаст.

— Середина недели, ёпте! — захохотал чёрный.

— Мы вообще-то на треньку собирались, э! — напомнил белобрысый, смачно отпив чаёк. — Тортик сам себя не отработает.

— У-ф-ф, блин, точно среда ж… — с набитым ртом сокрушился Юра. — Фур, подкинешь? Ты же идёшь?

— М-м, — Матвей подумал, поглядев на часы, прикинул что-то мысленно, — угу.

— Смотри-ка, планирует свиданку докончить, — угорал Щербатый с Максом, но слышно было всем. — Ай! — заржал он, получив от Матвея. — Всё-всё, сорян, что помешали, чес слово, не хотели, — он повернулся ко мне. — А чё, Даш, сильно будут ругать за нашего жениха? Ай! — он снова втянул голову и отбился, смеясь. — Всё-всё! Чё я такого сказал? Так чё, Даш?

— Не знаю, — уткнулась я в кружку с гусями.

— А чё они, против татушек или чё?

— Точно не за…

— Подумаешь, да все, вон, уже забиты вокруг.

— Но некоторые забитей всех, — презентовал Матвея чёрный.

— Ай, чё ты! Даш, да забей, привыкнут они к тату, я уже сам не замечаю, сколько лет его знаю. А вы, эт… постепенно: упакуйте его для начала в толстовку, а потом так рукава закатывайте-закатывайте… показывайте им больше и больше…

— Эт стриптиз получается, — усмехался Макс одобрительно. Юра поржал.

— Точняк! Устройте им стриптиз! А не, этот… м-м… татуптиз!

— ЧЁ?! — заржал чёрный с подоконника.

Матвей улыбался от кухни: идиоты.

— Татуптиз!

— Больше на болезнь похоже!

— Пхах-ах! Тогда он смертельно болен!

— Чем лечится татуптиз?

— А эт не лечится!

Юра поржал со всеми, но не сдавался. Как истинный друг, а может, ради какого-то своего личного интереса или исследования, он продолжал пытать меня, что же может родителям «не зайти» в Матвее.

— Да нет, я правда не знаю, просто… — лепетала я, совершенно смутившись.

— Просто не просто, — увидел тот и усмехнулся понимающе.

— Да чё тут понимать? Их бесит, когда пацан выпендривается, ясно же, — вклинился белобрысый, — такого не объездить. А нифига необъезженный в семью? Какая польза, если ты сам решаешь, и не указать тебе чё как делать. Мы с прошлой из-за этого и расстались.

— С буферами? — уточнил Толкач.

— Не, с Миланой.

— А-а, — затянули оба.

— Ага. Там мамка была деспот лютейший. Главное, коза эта слушалась, мне передавала, типа это её собственные идеи, а я больной, бошку потерял, м-м, ну вы её видели, всё чётко. А она прочекала, что без ума, и вертит: надо то, надо сё, подстричься так-то, документы, восстановиться в универе, чтоб не стыдно, надо на машину копить, надо каких-то родичей с аэропорта забрать и по области с ними экскурсоводом погонять, ёпте! — он фыркнул. — Я через пару месяцев не мог решить сам: надо мне срать или не надо. А как догнал, чё происходит, что там мамка всем вертит — по тормозам. Миланка в слёзы, мамка на… в общем… — он покосился на меня.

— Так ты в универе что ли? — удивился Юрец.

— Пока числюсь, — засмеялся Макс, откидывая волосы. — Там с буферами и сошёлся и с её покладистой мамашей.

Пацаны чуть чаем не подавились от смеха. А я прыснула с их бурной реакции. Вот балбесы! Матвей подал салфетки.

— Придурошные, чё человека смущаете?

— Да ты нас не слушай, Даш, — снова подал голос Юра, — мы ж шутим.

— Не, ну мамаша там, и правда, ничё так… — возразил Макс и кухня взорвалась пуще прежнего. Матвей устал торчать у плиты и уселся на стул, «под меня». Он болтал с пацанами о том и о сём, и по-хозяйски придерживал мои бёдра, и даже поглаживал их, а я сконфуженно краснела — такая близость при незнакомых! При свидетелях. Хорошо, что сегодня на мне джинсы, — косилась я на обожаемые ладони, и сердце стучало всё громче. — Джинсы… И с каких это пор, джинсы превратились у меня в самое «приличное» одеяние?! — Смеялась я. И знала ответ — с поры «Матвея», который побывал абсолютно под всеми моими юбками. Я одевалась в универ и УЖЕ краснела, потому что знала что будет, попадись я ему. И ведь надевала, бесстыжая. И полировала свой желанный образ каблуками — для него. И хотела ему попасться. А сегодня мы разгребали в универе подсобку для художественного инвентаря, поэтому одеться пришлось соответствующе.

Гостей моё положение не удивляло. Для них я была лишь «приставкой к другу» и они продолжали веселиться, не обращая внимания. Всё естественно — девочка на коленках — что такого? Тем более, половина из них давно была про нас в курсе. Пацаны придумывали Матвею всё более изощрённые способы понравиться родителям. Потом поняли, что всё тщетно, махнули на «негодного жениха» рукой, и стали разрабатывать нам план побега.