© «Руки вверх!» — «Крошка моя»

Пританцовывая, стою в конце длинной очереди и жду открытия магазина. Тётя Нина — продавщица — задерживается с приёмкой товара, за что получается океан недовольства от впередистоящих женщин.

Все спешат и торопятся, но я её хорошо понимаю: одна таскает тяжёлые ящики, да ещё сразу их разбирает.

Кстати, я предлагала свою помощь. Записывать и считать, конечно, не моё дело, чтобы не напороться на неприятности, но носить вполне могла бы. Жалко, что водитель меня шуганул, типа под ногами мешаюсь, я правда только помочь вызывалась.

Впрочем, моя совесть спокойнее, чем совесть сидящих метрах в десяти на остановке парней, громким гоготом нервирующих своих же бабушек. Переростки не стесняются обсуждать то, что взрослым людям вообще-то слушать неприлично!

Стараюсь не обращать на них внимания, но моя подружка Саша места себе не находит. А всё потому, что обсуждают парни её странный роман с не менее странным человеком. У меня язык не поворачивается назвать его парнем или мальчиком. Скорее Кейсу подойдет определение молодого мужчины. Да и старше он нас на целых пять лет!

Сашке восемнадцать исполнится через месяц, а вот мне всего через неделю!

Йю-ху! Это безумно радует!

А ещё очень радует, что на день рождения не сможет приехать мама. Это сложно объяснить, но вот уже два года как Танюшка живёт с бабушкой и дедушкой, а я с первого сентября начинаю вести отсчёт дней, чтобы вернуться сюда к ним.

Мотаю головой, отгоняя глупые мысли, и переключаюсь на подругу, которая поворачивается спиной к остановке.

— Зря! Сейчас на новые комплименты нарвёшься, — улыбаюсь, и тут же получаю в ответ громкий свист.

Они нас не слышали, просто совпало.

— Саш, — обнимаю тонкие плечики, поражаясь, как она похудела за зиму, — он приедет. Всегда приезжал и в этом году тоже приедет. Он же обещал.

— Я верю, но… Уже три недели, Вась…

Я знаю, да. Три недели тишины и писем в никуда. И это при гордости моей Сашки! Она ни разу — ни разу! — за все годы не написала первой.

И вот уже вторую неделю, как подруга здесь, а того, кто все годы окружал её своим вниманием, нет.

— Приедет, Саш, — повторяю, посылая ей свою поддержку.

Наверное, поддержка не очень-то и видна или я сама не верю в то, что говорю, но Санька отходит в сторону и вытирает слёзы.

Сильная. Не хочет, чтобы видели.

— Заткнись! — не выдерживаю и всё-таки шагаю к аборигенам, замахиваясь на них сеткой, на дне которой болтается коричневый кошелек.

Тяжёленький, между прочим, потому что в отдельном кармашке лежит мой талисман: плоский камешек, который я достала в детстве с практически отвесной скалы.

Коленки тогда отбила и локти в мясо, но достала! Помню, с нами Генка был и его закадычный дружок Барсик. Ух и бесился же он, когда я его так называла!

Вот к чему я про него вспомнила? Сама не знаю. Может, потому что, когда-то и на него также замахивалась этой самой сумкой, а он, хохоча, убегал?

— Ты ещё бабуле побеги жаловаться, — глумится предводитель шайки Цыпа.

Мелкий, но плотный, а еще ярко-рыжий. Одно время нас дразнили братом и сестрой, но я быстро отбила охоту связывать нас родственными узами. С этим бандитом? Ни за что!

Чем только не прославился Игорь Цыплаков, когда его семья переехала в поселок!

И в магазин залезал, и пьяным милиции попадался, и бензин сливал, и даже самогон утащил у пастухов!

Ужасный тип, однако, я его почему-то не боюсь. Может, с чувством самосохранения проблема, а, может, интуитивно понимаю, что девочку не обидят? У пацанов есть свои законы, и бить девчонок среди них точно считает самым дном.

Жаль, что законы не распространяются на словесные перепалки. Бедную Сашу уже замучили. И Кейс этот! Говорили ему, чтобы не лез: не выдержит, а ей потом страдать. Люди чаще всего злые, когда дело касается чужих неудач…

— Никому не расскажу. Сама справлюсь, — очнувшись от повторного вопроса, показываю язык.

Цыпа ржёт, его дружки подхватывают, но Сашу больше никто не трогает. А если меня обсуждают, то флаг им в руки — мне всё равно.

И бабушке рассказывать не буду. Начнем с того, что его мама сама стоит в очереди и все видит. А потом есть у меня козырь в рукаве, о котором никто не знает.

Это, конечно, тайна, но если совсем достанут, то я намекну старшему брату Цыпки. Лена, моя сестра, с прошлого лета с ним гуляет. Зимой письма писали друг другу, и он даже приезжал в наш город в отпуск, который ему дали в армии. Не домой, а к ней! Я считаю, это очень серьезно!

Купив горячий хлеб и две булки, тащу сетку домой. Неудобная ноша перетягивает кожу на ладони, собирая её в некрасивые белые рубцы.

Сашка тянется рядом, воюя с сумкой поменьше размером. Но у нее и рост… Я вытянулась, а она такой и осталась, какой была.

— В следующий раз надо твоих сестёр звать. Что Викуша ваша опять гамак пролёживает?

Молча перекидываю сетку, потому что да, опять. Заставить Вику работать по дому может только мама, но она далеко. Бабушка махнула рукой, объясняя, что лень вперед сестры родилась.

— Старшие на огороде, а кто ещё? Бабушка сегодня письма на хутор понесла, и запас еды. Дедушка тоже занят, — вздыхаю, дуя на онемевшие пальцы.

— Моим тоже ничего не надо, — Сашка поддерживает настроение.

До перекрестка топаем молча, а потом расходимся, договорившись встретиться после ужина. В восемь часов начинается показ «Дикого ангела», и мы не пропускаем ни одной серии!

Сегодня смотрим у нас, завтра — у Саши, если, конечно, её папка не выпьет лишнего. Если выпьет, то Саша останется у нас, и мы сможем пошептаться ночью, когда все уснут.

Смахиваю пот со лба, и в который раз меняю руку, потряхивая свободной. Пальцы уже не просто белые, а похожи на толстые колбаски. Почти такие же, как делает бабушка. Ругаю себя, что набрала столько всего за раз. Да лучше бы я дважды дошла до магазина или взяла велосипед!

Езжу я не очень, но на руль бы повесила груз.

Задним умом крепка — это точно про меня сейчас. Зато потом думать буду.

Сама и посмеиваюсь над собой, продолжая топать по жаре. Ещё километр примерно и наш дом, а там тенёк и ледяная вода из колодца, от которой зубы сводит! Ничего нет вкуснее этой воды во всём мире!

Желание пить как будто даже придает сил. Переставляю ноги увереннее и быстрее, но с асфальта приходится посторониться. Шелест шин явление редкое, а потому сразу реагирую.

Нехотя смещаюсь в придорожную пыль и останавливаюсь, чтобы переждать, пока водитель проедет. Идти в босоножках, если в них набился песок, удовольствие ниже среднего. И так жаааркооо…

— Привет, Васенька, — слышу голос деда Андрея и радостно поднимаю голову, встречаясь совершенно с чужим взглядом.

— Здрав… — спотыкаюсь и на автомате заканчиваю: — ствуйте…

Вместо ожидаемых светлых глаз с россыпью морщинок в уголках, меня сверлят глаза тёмные, но знакомые.

Андрей.

Повзрослел, изменился, но не так, чтобы невозможно было его узнать.

— Садись, Василисушка, домчим с ветерком!

— Спасибо, деда Андрей. Сама. Да и недалеко мне.

— Садись, садись. Мне-то не рассказывай, как недалеко.

— Нет-нет, — отказываюсь, проклиная тяжёлую сумку. — Я, правда, сама. Мне нетяжело.

Если бы не пассажир, то я бы села в машину, обрадовавшись помощи. Но только не с этим… надутым Барсом!

— Упрямая, как твоя бабка!

Дед Андрей выходит из машины и забирает покупки, сводя густые брови у переносицы.

— И это легко? Ты девочка, Вась, или ездовой ишак?

— Кто? — от изумления даже забываю, с кем меня сравнили.

— Ослица, — фыркает тот, чьего мнения вообще-то никто не спрашивал.

— Что?

— Кто, что? Уши тебе на что?

Деда Андрей посмеивается в усы, а я придумываю, как бы достойнее ответить. Но пока набираю воздух в легкие, тонированное стекло задней двери опускается и женский голос тянет:

— Давай скорее, Ааандреей!..