Magnificat en secula
Et anima mea laudate
Magnificat en secuala
Happy nation living in a happy nation
Where the people understand
And dream of the perfect man
A situation leading to sweet salvation
For the people for the good
For mankind brotherhood
© «Ace of base» — «Happy nation»
Конечно, Васька ничего не ответила. Развернулась резко, мазнув волосами по лицу, и спряталась за калиткой.
Хлопка двери в дом я не слышал, а это значит, что она всё ещё на улице.
Это раньше было принято оставлять всё нараспашку, а сейчас у каждого висит чуть ли амбарный замок.
Днем, когда ехали, я заметил выросшие заборы у всех, а дед только подтвердил.
Неспокойные времена везде. И хоть кажется, что самая жесть прошла, но нет-нет, да покажут в новостях отморозков, которые хватаются за оружие тупо ради забавы.
— Иди спать, Цветочек, — говорю вполголоса и отступаю к бэхе.
Сижу в тёмном салоне ещё минут пятнадцать, покручивая в руках пластмассовую зажигалку, которую уронил Цыпа.
Цыпа Цыплаков. Вспомнить бы, как зовут его.
Хмыкаю от того, что и меня сегодня каждый второй звал Барсом. Наверняка тоже имя не вспомнят.
И только Васька — это Васька. Василиса. Цветочек.
Тогда, в воде, я просто хотел подразнить, как и всегда, но всё вышло из-под контроля, стоило девчонке угодить в мои лапы.
Тело отредактировало моментально, а голова…
Голова подтянулась чуть позже, когда я в шутку наклонился, чтобы слегка прикусить аккуратное ушко.
Наклонился, вдохнул и…
Запах карамели парализовал сознание так, что мы вдвоем чуть не пошли ко дну.
Хорошо, что Васька активно махала руками и, кажется, ничего не заметила.
И хорошо, что не заметил никто с берега наше маленькое происшествие. Если только Васина подруга, Сашка. Уж слишком пристально она меня рассматривала, а на прощание ещё и подмигнула.
На автомате ответил ей тем же, а сам был уже полностью поглощен другим: дорогой до дома рыжей вредины.
Захотелось вывести на эмоции, потому и втопил педаль в полик. Как оказалось, сделал себе хуже, потому что Василисе всё ро́вно.
Отбросив пластик в углубление для мелочей, поворачиваю ключи и переключаю передачу.
Дело привычки: выжать, выкрутить, повернуть, притормозить… Ещё в двенадцать дед впервые посадил меня за баранку. Да не просто классной тачки, а колхозного ГАЗ-51. Крутая была техника, а в детстве казалась нереальной просто!
Чудом, как в любимой Васькиной книжке, которую она постоянно с собой таскала. Сворачиваю на свою улицу, наморщив лоб. Пытаюсь вспомнить название.
Загнав авто в гараж и проверив замок, захожу в дом и сразу включаю свет в коридоре. Отдергиваю тяжелую синюю занавеску, за которой стоит стенка с книгами.
Корешок к корешку, выровненные по высоте, книги из детства смотрят на меня, блестя чуть стершимися названиями.
Цветочек ходила в библиотеку, а я читал дома, имея свой классный выбор. Дед эти книги всю жизнь собирает.
Где же она?
Веду пальцами по фамилиям авторов: Толстой, Солженицын, Тургенев, Ремарк, снова Толстой, Достоевский…
Не то…
Нахожу новые томики, которых раньше не было и не могу удержаться от соблазна достать.
Верчу в руках, раздумывая, что взять почитать. Привык перед сном перелистывать страницы, чем каждый раз вызываю недовольство Марины.
Но комнаты у нас здесь разные, никто не помешает…
Да, определился.
Тянусь к верхней полке, где стоят совсем новые книги, и беру крайнюю.
«Битва королей»? Интересно, откуда это у деда?
Но томик беру, конечно.
Правда, вместо чтения, смотрю в потолок и вздыхаю: дико, просто до головокружения, хочется… барбариску…
Такую же, какие были в детстве… Развернуть бы шуршащий фантик и положить за щёку, замирая от яркого вкуса на языке. Кисло-сладкая карамелька всегда пахла летом и ассоциировалась с молоком, потому что давала бабушка конфету после ужина к чашечке парного.
Я даже встаю с постели и иду в кухню, чтобы проверить шкафчик, в котором раньше хранились сладости. Они есть и сейчас: пряники, сушки, а барбарисок нет.
Наверное, лучшим вариантом было бы пойти обратно в постель, но я понимаю, что уснуть не получится. Мог бы заглянуть к Марине, но… Дурацкое «но», возникшее неожиданно и здорово занявшее мои мозги.
Плюнув на грозящий недосып, выхожу в сад и устраиваюсь в гамаке, упираясь стопой в ствол яблони. Покачиваюсь и смотрю в небо, мерцающее в просветы ветвей дерева.
Таких звёзд, как здесь, я не встречал нигде! Ощущение, что они здесь становятся ближе: протяни руку и зачерпни горсть красивых огоньков. Сразу в памяти всплывает мелкая Васька, выпрашивающая у нас с Генкой «красивые камушки». Мы ржали, надрывая животы от хохота, а она топала ногами и обзывала нас жадинами. А мы только распаляли её, дразня картинками красочного атласа.
Останавливаю покачивание и срываю травинку, сунув её в рот. Закидываю руки за голову и смеюсь над собой. Это же надо! Что в детстве, что сейчас вредная Васька сводит с ума.
Раньше просто злила, а сейчас… Сейчас я никак не могу забыть озноба, пробегающего по всему телу, когда прижимал её к себе в воде.
* * *
— Не кричи ты, внук спит!
Громкий возмущенный шёпот, больше похожий на раскаты грома, заставляет не только проснуться, но и едва не вывалиться из гамака. В первое мгновение не понимаю, где я, и барахтаюсь в сетке, стараясь выбраться.
Спал я… хорошо. В гамаке, на улице, но хорошо. Мне снился сон, и… кхм, последствия этого сна… хотелось бы скрыть от глаз родственников. Поймут, конечно, особенно дед, но как-то не охота светить некоторыми частями тела, даже прикрытыми тканью шорт.
— Да пусть спит, разве я мешаю? — бабуля стучит о края миски, что-то мешая или взбивая.
Звук тоже из детства. Вообще не сутки, а сплошная ностальгия.
— В гамаке спит, курья твоя башка!
Дедушка в своём репертуаре. Ба тоже: тишина, глухой звук и дедов смех.
Обожаю их пару: столько лет живут душа в душу, не переставая подшучивать. Сейчас мне их не видно, но зуб даю, дед зажал свою жену в углу и целует.
Настроение ползет вверх, просыпается аппетит и я, победив-таки коварную подвесную кровать, умываюсь прямо из бочки с водой, которая стоит в паре метров.
Вода ледяная, бодрит шикарно!
Стукнув о деревянные перила, и нарочито прокашлявшись, выжидаю минуту, и вхожу. Ба активно стучит вилкой, дед довольно посмеивается.
— Подруга выгнала или сам ушёл?
— Сам, — усаживаюсь за стол, схватив толстый кусок хлеба. — Ммм…
Закатываю глаза: как же я скучал!
— Не хватай, сейчас омлет будет. Да пироги уже поспевают. Ест ли Марина пирожки, Андрюш? Чем её кормить?
— Всё ест, — откусываю ещё раз и тянусь к оставленной на столе кружке. — Молоко? Можно?
— Тебя ждет, — бабушка наклоняется и достает из духовки противень с ровными рядами аккуратных пирожков. — Сейчас-сейчас. По новому рецепту делала, как Васенька посоветовала. Тесто получается воздушным, а начинка…
— А с чем? — подаю голос, пожирая глазами выпечку.
Ба перечисляет начинки, продолжая расхваливать Ваську. А я давлюсь слюной, мечтая попробовать… новый рецепт, естественно.
От всех остальных желаний отмахиваюсь, приказывая себе поставить блок. В конце концов, у меня есть девушка… которая, увы, готовить не умеет…
— Схожу за Маринкой, — не даю себе не единого шанса проявить слабость.
Под шуршание разворачиваемой газеты иду в Наткину комнату, где сейчас расположилась Савельева.
Вхожу без стука, зная, как долго она любит спать.
Не ошибаюсь: раскинувшись на постели, Маринка громко сопит, выставив на мое обозрение (а, может, и оборзение) все прелести.
Пышная грудь поднимается в такт дыханию, и в другой раз я бы уже распустил руки, но сейчас…
Не в доме же моих стариков, ну⁉
