Который тебя ласкает.

А я нашел другую…

Хоть не люблю, но целую,

А когда я ее обнимаю

Все равно о тебе вспоминаю!

Губы твои, как маки,

Платье по моде носишь.

Себя ты ему раздаришь,

Меня же знать не хочешь…

© «Нэнси» — «Дым сигарет с ментолом»

— Привет, Андрей!

Привет, Андрей,

Ну где ты был,

Ну обними меня скорей!

© Ирина Аллегрова — «Привет, Андрей»

Вскакиваю на ноги и, напевая популярную песенку, ловлю на песке Маринку. Раскрасневшаяся от злости или быстрой ходьбы, она сто процентов желает освежиться.

Подхватываю на руки и, разбежавшись, прыгаю с пирса вниз. Пирсом бетонные блоки назвать сложно, но это название закрепилось за ними с самого детства.

Выныриваем, отфыркиваясь от воды. Я хохочу, откидывая волосы со лба, а моя девушка визжит так громко, будто дед завел пилу.

— Ты же хотела искупаться, — выдвигаю весомый аргумент.

— Не так! Не здесь! Идиот!

Молотит кулаками по груди, голове, прилетает и по лицу.

Удерживая нас на плаву, резко перестаю хохотать и приподнимаю бровь, прищурившись.

— Не много на себя берешь, Мариша?

Девчонка тушуется, хлопая слипшимися ресницами.

— Нафига краситься на жаре? Ты и так красивая, без всего слоя вот этого…

Не сейчас, конечно, когда косметика размазана так, что мать родная не узнает, а в общем и целом. Маринка реально красивая, фигура что надо. Характер сносный, но не цепляет до дрожи в пальцах.

Вот держу её, прижимаю к себе, и организм работает так, как должен работать в двадцать лет, но… Восторга нет. А когда Ваську сегодня увидел, дыхание перехватило.

Но о рыжей мелочи думать стрёмно: она — табу и враг из детства.

Ещё бы некоторым доминирующим над разумом органам этот факт донести. Ладно, справлюсь. Не животное же.

— Андрюююш, — Маринка что-то чувствует и начинает активнее вилять пятой точкой, но мне не хочется этого делать в воде. Да и дед с бабушкой наверняка зажались.

Подплываю к крайнему блоку, на боку которого торчат металлические скобы, заменяющие ступени. Сначала подсаживаю девушку, потом выбираюсь сам.

Стаскиваю мокрую футболку и отжимаю, попадая водой на ноги. Маринка снова визжит и чудом не улетает обратно.

— Ты дурак, да? Дурак? Я плавать не умею!

— Говорила же, что умеешь, — озадаченно чешу мизинцем бровь.

Я помню наши походы к озеру, Маринка нормально плавала, наравне с остальными.

— Только там, где дно близко. А на море не умею. Ты…

— Я понял, прости, — винюсь, соображая, что мог действительно напугать.

Да и выглядит она сейчас… эээ… не для праздничного обеда.

— Я тебе покажу, где умыться. Минут пятнадцать хватит?

Пока как раз расспрошу о новостях, да и просто поболтаю со своими стариками.

— Так мало?

— Просто умыться и переодеться, Марин! Мои родные, конечно, ценят красоту, но красоту естественную. Дед не поймет, если ты выйдешь к столу в том виде, в каком была. Или они уже видели?

Если да, то, боюсь, дед откачивает бабулю, или наоборот, потому что яркие колготки, короткая юбка и майка, которая больше открывает грудь, чем ее закрывает… Вариант, скажем прямо, привычный для мегаполиса, но никак не для южного посёлка.

— Нет, я сразу почти за тобой пошла. Просто ты быстро, а я…

Смотрю вниз, на яркие босоножки на высоких каблуках.

Молчу. Смотрю.

Прикидываю, точно ли я сегодня мысленно назвал её неглупой.

Сейчас что-то сомнения берут.

— Марин, ещё раз: обед, простая одежда, ноль косметики. И никаких каблуков. Не хватало ноги переломать. До больницы ближайшей ехать чуть ближе, чем до аэропорта.

Наклоняюсь и сдергиваю мокрую обувь с женских ног.

— Пойдем, принцесса на горошине, блин.

Скручиваю футболку жгутом и перекидываю через плечо. Подхватываю свои кроссы по пути и сразу иду через летнюю дверь, которая ведет к нашим спальням. Хорошо еще, что дедушка в своё время разделил выходы, посчитав это удобным.

— Пятнадцать минут. Я голодный, как волк.

Наспех натянув батины шорты, выхожу к своим. Дед читает газету, бабушка хлопочет у стола, поправляя тарелки.

— Всё супер, ба.

— Ой, Андрюшенька, а я переживаю. Вдруг не понравится твоей подруге? Мы тут по простому, как привыкли… А она у тебя девочка другая.

— Обычная, — отмахиваюсь. — Присядь лучше со мной. Расскажи, что нового, что старого. Я ж пять лет не был. Пять, ба!

Прям отчаянием веет, но я все равно улыбаюсь, закидывая руку бабуле на плечо.

Не, какие-то новости, конечно, знаю в общих чертах. Мать с бабулей постоянно письма друг другу пишут, а как телефон провели, по субботам стали созваниваться. Но я чисто дежурно привет передаю да спрошу про здоровье, а чтобы о бывших друзьях узнать или еще о ком, такого не бывает.

— Да что рассказать? Пять лет-то срок большой. Виноградники ты видел. Гасановы несколько лет назад появились, земли все прибрали, да выстроили дворцы. Сначала себе, потом детям своим. Дед вот ездил раньше, со сторожем договаривался, а теперь сам развел.

— Ага, я видел. И персики, смотрю, посадил.

— И абрикосов два сорта новых. Инжир опять же, но нет плодов, хоть ты что делай.

— Хватит на твой век. А инжира Шурка прошлым летом два ведра дала. Вареньице-то понравилось? Ароматное…

— Очень, — чмокаю бабулю в щёку. — Сейчас с блинами как раз заточу. Дед сказал, баб Шура приносила?

— Приносила, приносила. А ты, жук, сразу про них. Бабка готовила…

— Я ж голодный, бабуль. Всё попробую, — облизываюсь, рассматривая стол. — А что про Васю вы говорили?

— Про Васю? Когда ж это?

— Да когда я сумку занес. Типа гоняют её. Рыжую попробуй погоняй. Она сама, кого хочешь, загонит.

— А ты не в курсе? Мамка не рассказывала?

— Нннет, — тяну, понимая, что услышу явно неприятные известия.

Не ошибаюсь.

— Батька у них помер же. Года три назад, да, Андрей?

Дед откладывает газету и снимает очки, дужка которых перемотана синей изолентой. Очкам этим лет уже больше, чем мне, а он таскает и меня отказывается.

— Да уж побольше. А хотя… В девяносто четвертом мотоциклист расстрелял на полном ходу прохожих. Даже в газете писали.

— Я не читал, — шокировано смотрю почему-то на входную дверь.

Да и смысл было читать, когда каждый день стреляли, и подъезды взрывали, и, помню, патруль вокруг домов из жильцов ходил. Мы и сами прятались с матерью, когда отец ввязался в разборки.

— Не читал… И как же мама их одна? — старшие понятно, самостоятельные, но выжить в те времена многодетным было архисложною

— Замуж снова выскочила. Года не прошло, траур еще не закончился, а она мужика нашла нового. А тот Василисочку невзлюбил.

— Да не только Василису, и других. Поговаривают, что давно маманька их путалась с этим Петей. Вика, мол, от него родилась.

Ничего себе новости!

Ваську жалко, конечно. А как вспомню её, тянущую сумку, чуть ли не больше её самой. Не удивлюсь, если по весу они примерно одинаковые.

— Делааа, — тяну, чтобы хоть что-то сказать. — Так а сейчас как?

— Танюша к бабе с дедом приехала, в библиотеке у нас работает. Лена с молодым человеком живет. Цыплакова помнишь? Старшего?

— Ну?

— Вот с армии к ней ездил, на комнату денег пересылает ей, чтобы снимала отдельно. А Иринке общагу дали? — ба обращается к деду, чтобы тот поддакнул.

— Дали вроде.

— Значит, Василиса с Викой вдвоем с родителями остались?

— Одно название, Андрюш, а не родители. Девчонке восемнадцать исполняется, а они в Болгарию укатили. Своего берега что ли под боком нет?

Болгария, значит. Маринка тоже хотела в Болгарию или на Кипр, а меня потянуло на родину.

Уже хочу сказать только что-нибудь в духе «дома всегда лучше», но обращаю внимание на бабушкино вытянувшееся лицо.

Оборачиваюсь и давлюсь смехом. Впору поаплодировать, но я только закатываю глаза и мысленно стону: «Марина, блин!»