— А дерьмо? — уточняю на всякий случай.

— Первостатейное. Мозырь не лучше, но как-то… привычней, что ли? Он купеческой натуры. Ради выгоды любого удавит, но и зазря куражиться не станет, понимает, что с тощей коровы молока не надоишь. А Сургат с придурью. Любит власть свою показать и покуражиться. Но до недавних пор тихо сидел, не высовывался. И Мозыря побаивался. А тут вот осмелел вдруг. С чего?

Вопрос был адресован явно не нам с Метелькою. И я потянулся к пирожным.

— Давно уж слухи ходили, что по прежним-то временам Сургат срамным делом подрабатывал… и не с бабами, — Еремея аж перекосило.

— А это как… вообще… ну… с честью воровской… — я пытался сформулировать, потому как там, дома, с человеком, которого бы заподозрили в подобном, ни один приличный бандит за стол не сядет, не говоря уже о делах всяко-разных.

Еремей же глянул на меня, как будто ляпнул я дурость несусветную, а потом вовсе заржал, откровенно так.

— Честь… воровская… скажешь тоже… сразу видать, благородная кровь… Савка, какая честь у этого отребья? Нет, они там могут присочинить, но правда в том, что если за тобою сила, то все вокруг хвосты подожмут. А стоит оступиться, так всякое вспомнят, и что было, и чего не было. Я ж о другом… Мозырь этого ублюдка не так просто к себе приблизил, а потому, что знакомства у Сургата остались весьма полезные во всяких делах.

Верю.

Он не просто урод. Там, на другой стороне, он маску сменил и ловко так, будто не было того, другого, полупьяного полуголого и желающего шокировать. А значит, масок у Сургата множество.

И настоящее лицо среди них он, может, и сам потерял.

— Слушок пошёл, что покровитель у него появился. То ли старый возвернулся из столицы, то ли новый, главное, что такой, с которым и Мозырь связываться не рискует. Он весьма беспокоен сделался в последние дни. И полынью эту рассчитывал найти, чтоб уж её предъявить своим… покровителям. Полезность свою показать.

Надо же, ничего не меняется. Мир другой, а принципы те же.

— Он бы не пустил Сургата, — приходит понимание, которое я и озвучиваю. — К полынье. Зачем, если хотел взять её сам.

— Именно. Я тут с людьми кой-какими перекинулся словечком… так вот, Мозырь вчера как уехал, так и не вернулся. И видеть его никто не видел. Зато Сургат держится вольно. И это плохо… очень плохо.

Потому что Мозыря скорее всего и в живых уже нет. Объявлять об этом не станут, во всяком случае пока Сургат нужные нити не подберёт.

И не уберёт тех, кого полагает опасным.

Еремея?

Тронет или нет?

— Думаешь, он захочет…

— В том и дело, что с ним тяжко понять, чего же он захочет. Но из города придётся уйти… я его не могу убрать. Клятва в обе стороны держит.

— А… он?

— И он меня.

Паритет стало быть.

Глава 36

«Наметилась очевидная и крайне вредная для общего дела тенденция использовать так называемые рабочие и крестьянские школы не для обучения грамоте, как сие было задумано изначально, но для вовлечения трудящихся в революционную деятельность. Это ставит под угрозу саму идею всеобщего народного образования, к которой и без того в сферах высших относятся с немалой подозрительностью. Так в течение последнего полугодия из опасений попасть в поле зрения Пятого отдела, только в Литейной части Петербурга были закрыты четыре школы, в том числе и общественная, организованная до того купцом Курянниковым…»

«Народная воля», письмо-обращение к братьям

— Ты потому откровенничаешь?

Если уж пошёл такой разговор, то стоит спросить напрямую. Еремей не тот человек, который будет в игры играть.

— Потому. Чем больше знаешь, тем больше шансов, что даже если меня не станет, то выберетесь.

Врёт.

И знает, что без него не выберемся. И я вот знаю. И Метелька.

— А если я его вальну? — Метелька сжимает кулаки. — Подойду и…

— Так он тебя и подпустил. Да и не обманывайся. Тебе до него далёко. Он хороший боец. Дурной, но хороший, — Еремей ерошит волосы Метельки. — Так что не думай даже.

— А из револьверу? У тебя ж есть револьвер⁈

Подзатыльник обрывает пламенную речь.

— Дурак и с револьвером дураком останется. Только с револьвером, — высказался Еремей преглубокомысленно. — А на твоем лбу написано, что ты ещё тот дурень.

Метелька обиделся.

— Ешь вон и слушай. А то я уже и так притомился говорить… Сургат, хоть и дерьмо склизкое, но в ближайшие дни ему крепко не до вас будет. Неспроста он прикрывается распоряжением Мозыря, говорит, что отъехал тот. А что Мозырь мне за вами приглядывать поручил, это все знают. Как и что у него на тебя, Савка, планы были.

Поэтому нам и позволено было уйти.

Начни Сургат конфликт, то и Еремей бы не удержался. А он, сколь понимаю, авторитет у местных имеет немалый. И ещё вопрос, чем бы прямая стычка завершилась. Да, убивать Сургата Еремею нельзя, как и ему Еремея, но… это Еремею. А там людей хватит. И многим, полагаю, Сургат давно поперёк горла стоит. А высокий покровитель, где бы он ни был, в бандитских разборках мараться не станет.

Дерьмо.

Нет, ну вот мир другой, а дерьмо всё то же. И главное, что случалось мне бывать в разных ролях. И шестёркою, которая дальше своего носа ни хрена не видит, и рукою Матвея, и тем, кто место чужое занял. И уже на вершине, играя в цивилизованного бизнесмена, достойного члена общества и человека, прикрывал я младших партнёров, которые решали дела не совсем цивилизованными методами. А о достоинствах имели свои собственные представления.

— Пара дней у нас есть, — делаю свой собственный вывод.

Пока Сургат выдвинет своих людишек на ключевые посты. Пока уберет тех, кто предан Мозырю или свою собственную игру затеять готов. Пока с деньгами разберется, долгами и должниками, и в целом хозяйством, которое, пусть и теневое, но внимания требует немалого.

— Именно, — Еремей подтверждает мою мысль.

— Можно уехать сейчас. Просто взять и… — я поглядел на машину. — Деньги какие-никакие имеются… и вон эта дрянь, из полыньи, её ведь тоже продать можно.

— Продал, — Еремей усмехнулся криво. — Деньги-то есть, да без бумаг далеко не уедешь. На поезд билету и ту не продадут. Ладно, вы… моя рожа что городовых, что дворников так и манит. Тут-то ещё знают Еремея, а где в ином месте мигом в каталажку сунут до выяснения.

Так себе перспектива.

— На машине если, то тоже до первого поста. Если ещё доедем. Сургат, говорю же ж, не дурак. Иначе попробуем. Мозырь в городе не один такой. Не скажу, что среди этого сброда любовь царит со взаимопониманием, скорее уж не упустят они случая чужого куска к себе прирезать. Да и Сургата многие тихо ненавидят.

А потому вполне можно сделать так, что проблем Сургату прибавится. Убить, может, и не убьют, но нервы попортить смогут. Заодно уж займут на некоторое время.

— Вы же пока в приюте посидите.

— А не сунется?

Как-то слабой защитой приют выглядел.

— Напрямки-то нет… приют под крылом Синода, а их злить — себе дороже. Была история… старая уже… дом призрения одного дурака заинтересовал очень. Выкупить хотел. А когда не продали, то и подпалил. Много народу погибло при пожаре. А после пожара, когда Синод прислал пару дознавателей и исповедника одного, столько же ушло, кто на виселицу, кто на каторгу. Нет, напролом не полезут, тем паче знаючи, что вы там и сидите себе тихонько. Евдокию я предупрежу. Приглядит. Не вовремя Мозырь ушёл, ох не вовремя… а говорили ж ему.

Еремей осёкся и головой покачал.

— Я тоже дурак. Надо было кончать Сургата. Раньше ещё. Пусть не самому, да… способ найти можно, было бы желание.

А желания не было.

Он ведь знал, что умирает. И как-то не особо противился. Наверняка мог бы отыскать, если не целителя, то хоть кого-то… должны быть способы. Лекарства. Что-то иное, ведь люди с миром нави давно взаимодействуют, и если научились полыньи разрабатывать, то и способы лечения придумали бы. А он вот… смирился? Или даже обрадовался?