Был он сейчас не в халате, но в какой-то мешковатой, не по размеру, одежде.

— Тогда совсем не понятно, почему ты сам не соображаешь…

— Да никто не узнает! Сегодня заказ исполним, а завтра уже девки в городе не будет…

— Идиот, — Мозырь произнёс это с тоскливой обречённостью. — Какой же ты идиот… ладно, вернусь — объясню. И смотри, узнаю, что за моей спиной игру затеял…

Движения я не уловил.

Просто у Сургата вдруг подкосились колени, и он упал бы, если бы не ладонь Мозыря, нежно сдавившая горло.

— Я ж могу решить, что ты, дружочек, стал опасен… — произнёс он мягко, нежно даже. — Что заигрался… перешёл границу… создал проблемы и не только мне. А помнишь, о чём мы говорили? Хочешь жить долго и хорошо — не создавай проблемы важным людям…

Он разжал руку и Сургат упал на колени.

А Мозырь, повернувшись к машине, велел:

— Заводи.

[1] Вполне себе оригинальный рецепт, если кто захочет попробовать. В тот же день в меню значились суп с фаршированными клёцками и тушёный шпигованый огузок с репой.

Глава 24

«…извещает о прибытии в церковную лавку Свято-Сергиевского собора новой партии свечей восковых иерусалимских по цене 55 коп. Гарантийные письма прилагаются. Возможна доставка»

«Объявления»

Город.

Снова тени и тени. Молчание. Мозырь сел спереди, мы с Метелькой устроились на заднем сиденье. Еремей вёл машину неспешно, уверенно.

Куда мы ехали — понятия не имею.

Ехали. Порой поворачивали. Одно время машину и потряхивать стало, будто та по камням скакала. И Мозырь даже выругался, но тихо, едва ли не шёпотом. Впрочем, вскоре тряска утихла, машина же прибавила ходу. Поворот. И ещё один. И остановились.

Еремей вышел первым. А Мозырь повернулся к нам:

— Это старые мануфактуры. Место не самое приятное, так что держитесь Еремея, он приглядит… хотя ты, мелкий, можешь и остаться.

— Я пойду, — насупился Метелька и, вспомнивши, с кем разговаривает, добавил: — Если позволите.

— Позволю… отчего ж не позволить. Я тоже пойду.

И Мозырь вышел.

А там и нам дверь открыли.

Воздух… первое, что обращало внимание на себя, это воздух. Какой-то едкий, душный, будто пропитанный химией. От этого воздуха глаза заслезились, и в носу защипало. И я чихнул.

Потом ещё раз чихнул.

И откровенно закашлялся. Не только я.

— Тут… воняет, — выдавил Метелька — Как на кожевенных…

— Они и стоят. Он там, — пояснил Еремей, махнувши рукой куда-то в сторону. — Еще пара скотобоен имеется, у речушки. Ну и так, по-мелочи.

Реку я видел, широкий чёрный рукав, вплотную к которому подбирались низкие узкие здания. Из крыш их то тут, то там торчали трубы, а из труб сочился грязный самого отвратного вида дым. Да, до мысли строить очистные сооружения тут явно не дошли.

Подозреваю, что и отходы сливают прямо в реку. И потому пить из местных рек не стоит.

Это на будущее.

Савка снова очнулся и теперь озирался с немалым любопытством. В таких местах он не бывал.

— Меня мамка только во двор пускала, — признался он. — И ещё потом на улицу, но там меня побили…

Это не в тот ли раз, когда он субдуральную гематому получил, а с нею и проклятье? Но смотрим вместе. С рекою понятно. Со строениями — то ли коровники, то ли те самые скотобойни, то ли ещё что — более-менее тоже. По другую сторону от поля, на краю которого приткнулась машина, возвышались тёмные громадины домов, причём высоких таких, этажей на пять.

— А там что?

— Старое общежитие, теперь доходный дом сделали. Дешёвый, — пояснил Еремей. — Рабочие обретаются. И так… всякий-разный люд.

Полагаю, не самого благочинного поведения.

Вот уже и думать начинаю местными критериями. Ассимилируюсь.

— И что мне искать?

— А вот если б я знал, чего искать, — Мозырь заговорил насмешливым тоном. — Я бы и нашёл… третьего дня тут девку нашли, мёртвую. И без следов… повреждений. Высосали её, стало быть.

Или инсульт приключился с инфарктом.

Или ещё что, чего они не выяснили.

— После всплеск отметили… тут есть наше… дело, — Мозырь чуть поморщился, явно не та тема, которую стоит развивать. — А на ближней скотобойне рабочий сменщика забил. И сожрать пытался… его-то другие скоро пришибли, но думаю, если б Синодника вызвали, тот одержимость подтвердил бы.

— Но не вызывали?

— А зачем? Мёртвому душу уже не очистишь.

А Синодник, глядишь, и вопросы начал бы задавать. Те, которые неправильные. Потому киваю, мол, понятно всё…

И Метелька кивает. Слушал он с самым внимательным видом. Я же уточняю:

— А карта есть? Места? Окрестностей там.

— Карта? А увидишь? — Мозырь не злится, скорее весело ему. Ну да, вряд ли он верит, что полынья имеется, иначе бы притащил не меня. Должны быть и иные способы, раз охотников мало, пусть не такие точные, но всё же.

— Эта девушка и скотобойня далеко друг от друга?

— А пожалуй, что и рядом… — голос Еремея был задумчив. — Тут если напрямки. Но она не на скотобойне работала.

— Тогда пошли.

— Куда?

— Для начала туда, где девицу нашли.

Сам-то я сомневаюсь, что увижу хоть что-то, но попробую выпустить тень. Та, как понял, способна учуять следы нематериального свойства.

— Идём, — Еремей протянул руку, потом глянул на меня, на Метельку и, вздохнув, подхватил меня на руки, чтобы на шею посадить. — Там бурелом. Ещё расшибёшься. Держись крепче…

Он зашагал к берегу.

Здоровый всё-таки. Пусть Савка и не сказать, чтобы рослый, скорее средний, но… не малец совсем. И не ребенок. А этот вот будто и не заметил весу. Я оглянулся. Метелька бежит сзади, подпрыгивает. А за ними уже и Мозырь, причём с фонарём, свет которого скользит по земле.

Выходит, что Еремею фонарь без надобности?

Видит?

От реки пахнуло затхлою порченой водой, и ещё гнилью, смрадом тухлого мяса. Теперь река, заслонённая разросшимся ивняком, была не видна. Но чувствовалась. Странное дело, вода нам не нравилась. Нам?

Да.

Тени — точно.

К помывке в приютском душе она относилась с полнейшим равнодушием, а вот эта текучая вода ей не нравилась категорически.

Меж тем Еремей, остановившись, снял меня с шеи и осторожно, бережно даже, поставил, сказав:

— От тут лежала она…

— Там, — я повернулся к другому месту. — Она лежала там.

Это похоже на сизоватое марево, которое поднялось от земли, да и застыло над нею. Ветерок пробирается, колышет траву и ветви, а марево неподвижно.

Мы подбираемся к нему.

И тень тянется, прямо чувствую, как она скребется, желая выйти на свободу.

— Не подходите, — прошу и поворачиваюсь спиной. Знаю, что смотрят, но не знаю, что увидят. Ладно… рискнём. Без тени я тут всё одно не справлюсь.

Она стекает в марево, расползаясь так, чтобы накрыть его и вобрать всё, до капли. И главное, кажется, что сама тень успела вырасти. Или не кажется? Он сделалась будто бы плотнее. Да и больше. И обличье… нет, обличье ещё не вернула, то, прежнее. Главное, что поглотивши марево — ощущаю кисловатый привкус во рту, тень потянула меня за собой. На узенькую дорожку, которую я теперь видел. Точнее не её, а будто пятна этого вот марева… что оно такое?

Как же не хватает знаний.

Образования.

Охотники ведь должны где-то учиться. Не знаю, в школе специальной или ещё как. И мне туда надо. Нам, с Савкой. Дерьмо. Всё чаще начинаю думать про это вот тело, как про своё.

Плохо.

Очень плохо.

И тень не обвинишь. Тень вытягивается и принимает-таки очертания. На кота похожа. Такого вот помойного, отощавшего до крайности, изъеденного лишаём и жизнью кота.

Потом всё.

Кот-тень скользит меж травы, подбирая капли-следы. Я иду за ним. За мной почти беззвучно движется Еремей. Я спиной ощущаю его присутствие. А вот Метельку слышу — громко сопит и под ногами у него то ли ветки хрустят, то ли камушки шелестят.