— Посмотрим, — он не дал точного ответа. Но мы оба друг друга поняли. — В дом пойдём?

— А как же! Мы ж полынью так и не нашли, — я сунул руки в карманы. — А мне за неё обещано было…

— Обещанного три года ждут, — не удержался Еремей.

Может, и так…

— Интересно же ж… я никогда не видел. На что она похожа?

— А вот найдёшь и поглядишь.

Он не стал убирать клинок. И револьвер зарядил, явно не спеша подходить к дому.

Найдёшь и поглядишь…

А и вправду, на что?

Глава 26

«Объединенными силами в Святске открыта стекольная фабрика по новейшей технологии. В три смены будут трудиться рабочие, создавая не только широкий ассортимент аптечных склянок, но и лабораторную посуду особой прочности. В составе этого стекла используются редкие компоненты, добычу которых удалось организовать и поставить…»

«Известия»

На что похожа полынья? На зеркало. На огромное зеркало, растянувшееся от пола до потолка. Причём зеркало это было неправильной формы. Широкое основание его занимала всю стену, забираясь углом даже по печь. Тогда как к вершине оно сужалось, загибалось кривой дугой, чтобы резко оборваться на стыке потолка и стены, точно кто-то взял да и обрезал.

Нечеткие границы на грязно-серой стене создавали ощущение, что будто бы эту стену и вправду потдапливало, размывало. Чёрная глянцевая поверхность пестрела пятнами. Они то появлялись, расплываясь белесыми проплешинами, то исчезали. И казалось, будто кто-то там с той стороны, прислонился и дышит, и трогает тонкую плёнку в поисках выхода. Мы с Еремеем в зеркале не отражались. А потом я понял, что Еремей и вовсе его не видит. он стоял в середине комнатушки, отчаянно принюхиваясь, и только головой поводил, то влево, то вправо.

— Тут, — сказал Еремей. — Тут она… Чую. Рядом

— Вот, — я указал на стену. — А она должна быть такой… Большой.

— Сильно большой? — он отступил на шаг.

— Ну… Не знаю. По низу от того угла и до печи. А по стене так кривая, ну вот так где-то.

Я попробовал очертить в воздухе границы.

— Погодь, — Еремей вытащил из кармана шинели тряпицу, в которой нашелся огрызок желтоватого мела. — На от. Малюй.

Перспектива приблизиться к полынье не радовала.

— Не пучит ее? — уточнил Еремей, видя мою нерешительность. — Ежели гладкая, то спокойно все. А как пузыряки пойдут, то сперва мелкие, а там и поболе. Значит, тварь какая-то лезет.

— И… Какая может?

Я сделал шаг и прислушался к себе. Опасности не ощущалось.

А Тень подобралась ближе. Она держалась в стороне, стараясь не попадаться Еремею на глаза. И то ли получалось, то ли он вовсе не был способен видеть её… потом выясню. Мелок на ощупь был осклизлым, а ещё от него слабо, но отчётливо тянуло силой.

Значит, не просто так кусок мела.

Я сделал ещё шаг и провёл первую линию по полу. Получилась довольно жирной. А теперь вверх, куда достану…

— Тут высоко…

— Погодь, — Еремей подхватил меня на руки и с немалою лёгкостью, а потом поднял. — От так, не спеши… если пузырить начнёт, то говори… не должна бы, конечно.

— Почему? — я веду линию по стене.

— Так… тварь-то здоровая. Матёрая, видать. Такая иных отпугнёт. Обычно-то вокруг полыньи всякая-разная мелочь крутится. Они слабые и для людей не больно-то опасные, но полыньи чуют. А уж на стаи и те, что покрупнее идут. Этот, видать, опытный… выхлесты и на той стороне не часто случаются.

— А что бы было, если б мы его не… того?

— Ничего. С выхлестом Мозырю не тягаться. Даже если б тут тело спалили, а палить бы пришлось, иначе никак, тварь ушла бы к себе. Пересидела б денек-другой, может, подольше, и если б полынью не закрыли, то и снова сунулась бы искать… ей не всяк покойник сгодится.

Рассказывал Еремей о том спокойно, как о деле обыкновенном и привычном даже.

— Ну или погодил бы, пока кто на ту сторону пойдёт. Там бы и принял. Против выхлеста разве что Охотник и сдюжит выстоять. И то не всякий… не такой, как ты.

— Теперь от туда, — я указываю, и Еремей спокойно переносит меня в другому углу. — По потолку малевать? Она прямо под ним.

— Не, не трать.

— Особый?

— Особый. Отпугивает мелких тварей, — Еремей поставил меня на землю, и я вернул остаток мелка. — Сейчас от ещё травок каких-никаких повесим. И так-то… и домой…

— А…

Я поглядел на полынью.

— Туда не пойдём?

— Кто ж туда без подготовки-то лезет? — Еремей верно мой взгляд понял и взъерошил Савкины волосы. А потом разом сделался серьёзней. — Ты… не ходи туда.

— Почему?

— Малой ещё. Слабый.

Это верно.

И если про возраст поспорить можно, то собственную слабость я чувствовал ясно. И Савкин страх. И нежелание его и близко подходить к полынье, а ещё чувствовал, что нам надо.

Туда.

Трава там или нет, но… надо.

Просто надо.

— Не могу, — сказал я Еремею. — Тянет…

— Сильно?

— Не знаю… я ж первый раз вижу. Только… надо туда. Я ж помираю.

— Все мы тут помираем, — мое признание Еремея нисколько не впечатлило. — Вот как на свет Божий народимся, так прямо и начинаем помирать. Но разве ж повод с этим делом спешить-то?

И усмехается криво.

— Не повод, но я быстрее прочих. Говорят, что до зимы не доживу.

Еремей наклонился и приблизился, и взгляд его впился в моё лицо, выискивая в нём что-то, одному ему ясное. Показалось вдруг, что сейчас он это увидит.

Поймёт.

Скажет.

— Эй, — донеслось со двора, разбивая момент. — Ерёма!

— Тут я! — отозвался Еремей. — Не голоси.

А потом добавил очень тихо:

— Вот что… малец… как тебя?

— Савелий.

— Савелий, стало быть… ты никому не говори боле, что тебя та сторона зовёт.

— Почему?

— Потому…

— Ты живой⁈

— Живой, чтоб тебя… не дождётесь, — Еремей сплюнул под ноги и продолжил: — Потому что люди боятся таких от…

Каких, мать вашу⁈

— … ею отмеченных…

Это он про Мору?

Спросить я не успел, потому как протяжно заскрипела входная дверь, застонал пол, прогибаясь под тяжестью тела, и внутрь заглянул мордатый парень, прежде мною не виденный.

— Еремей… — выдохнул он с немалым облегчением, но револьвер не убрал.

— А ты кого ждал увидать? Царя-батюшку? Пукалку убери, пока я тебе её в жопу не засунул.

Как ни странно, парень подчинился.

— А… нашли, да? — он увидал моё рисование и тоже залип, вперившись в стену взглядом. — Точно тут?

— Сходи, погляди… можешь даже потрогать, — Еремей оскалился. — Мозырь где?

— Так… там… во дворе… тебя видать желает. И малец живой?

— Живой, — Еремей положил руку мне на плечо, придавливая. — Хороший малец… вёрткий. Слабый только. Но ничего, я поучу, глядишь, и сил прибавится.

И сказано это было совсем не для меня. Скорее уж намёком, который поняли распрекрасно.

— Так это… — парень попятился. — Там того…

— И этого. Давай, наводи тут порядок. Подметите, приберите, а то дышать нечем, смрад развели… хату это сразу спалить надо было… — Еремей подтолкнул меня в плечи, направляя к двери. — Да не мне тебя учить…

На улице блаженно пахло сыростью и вонь речная казалась удивительным животворным ароматом, который я готов был вдыхать раз за разом. Мне и не мешали. Еремей, оставив меня в сторонке, направился к Мозырю, который пришёл не один.

Вообще людновато стало.

Даже интересно, где все эти важные люди, что суетились ныне вокруг, были получасом ранее.

— Ты… это… как? — Метелька крутил головой и ёжился. — А вы его взаправду?

— Еремей, — сказал я. — Сперва из револьвера, а потом как саблею раз… другой. И всё. Тварь околела. Ну и тело развалилось.

— Это да, — Метелька поверил сразу. — Еремей может… он…

Метелька оглянулся, убеждаясь, что теперь-то до нас никому дела нет, и шепотом, на самое ухо сказал:

— Говорят, что он в гвардии государя-императора служил…