— Хорошо. Это понятно… змея надо и того, и этого. С ветром, полагаю, та же хрень.

Кивок.

— А Благодать? Это вот… как?

— Не знаю, — Савка сам задумался.

— А отец твой что говорил?

— Отец… отец говорил, что… ну, что Государь, что он… он благодатью своей всю тьму изгнать способный.

Интересно.

И главное, что Сенька верит в это. А мне вот другое любопытно. Если оно в самом деле так, то… почему не изгонит?

[1] На основе газетной заметки о процессе над первомартовцами, Русь. 1881. №21

[2] Ландринки — разноцветные леденцы, произведенные фирмой «Георг Ландрин», в свое время основанной Фёдором Ландриным, кустарём, в 1848 г. Имя он сменил, став Георгом. На выставке Париже в 1869 году марка «Георг Ландрúн» завоевала Гран-при. В 1880 году Георг получил звание — Поставщик Двора Его Императорского Величества. А леденцы обрели всенародную популярность.

Глава 17

«Фиксатуар [1]„Гусарский“ поможет не только создать и сохранить причёску, должную форму усов и бакенбард, но и самым надёжным образом скроет седину благодаря персидской фарбе. Выпускается в трёх оттенках, а также бесцветным, но с добавкой аптекарского эликсира провизора Кинунина»

«Столичные вести», объявления

Столовая преобразилась.

Светлее стала, что ли. И иконы повесили не только над окнами, но и на дальней стене, слева и справа от огромного полотна, которое Савке виделось этаким чёрным прямоугольником. Подозреваю, что изображен был император, но уверять не стану.

Под портретом поставили столы для прибывших, ну а наши сдвинули плотнее.

Перед обедом все хором прочли молитву, причем голос Елены Ивановны звучал по-над прочими, выделяясь неестественною звонкостью. Он словно вёл прочие голоса за собой и привычная молитва звучала совершенно иначе.

Обед же…

Был хорош.

Густой наваристый борщ, к которому и сметаны выдали, и свежего мягчайшего хлеба. Я не помню, чтоб тут такой ели. И наверное, не только я, если ели жадно и не отвлекаясь на споры. Чувствую, что этот момент заприметят.

Но…

Дежурные споро убрали чистые миски, заменив их — ещё одно диво — на тарелки. А тарелки наполнились кашею, что характерно, мясною даже.

За директорским столом тоже ели, вот только что да как, не разглядеть. А я бы и послушать разговор не отказался. Но вот как… тень? Сдаётся, не самая удачная идея. Дарников вокруг хватает, и как знать, не заприметят ли нашего питомца.

И не сочтут ли, что мы с Савкою покушаемся на высокую особу.

Чревато ведь.

Поэтому и сидим. Жуём кашу, благо, с желанием жить к Савке и аппетит вернулся, причём такой, неплохой аппетит. Чувствую, как раздувается живот, но сейчас ничего против не имею.

Нормальная еда нужна для нормального развития.

Это первое, что вколотил в башку дядька Матвей… и пусть вспоминать тошно — совесть бы научиться затыкать — но вспоминаю.

И то, как обожрался чипсов, закусывая шоколадными батончиками и запивая колой, в которую Мишаня бухнул водяры. И как блевали мы теми самыми чипсами и батончиками, и кажется, креветками, и ещё икрой. И как нас дядька Матвей гонял.

Пинками.

И орал, что мы уроды и идиоты, которые все просрать готовы по-за минутного удовольствия. А потом долбил и долбил.

Про еду.

Про выпивку… нет, он не запрещал. Понимал, что крышу у нас рвёт и надо давать выпустить пар. Скорее он учил держаться на той грани, за которой начинается бездна.

Удержались не все.

Наркота… когда она вот тут, на расстоянии вытянутой руки, то как устоять? Нет, я устоял. Да и не только я. Многие видели, к чему эта дрянь приводит, но вот…

Не все.

Что-то я отвлёкся. Тарелку убрали, сменив на новую — охренеть устроили показную ресторацию — и под носом появилась ещё одна. С горкой чего-то остро пахнущего шоколадом и сладостями.

— Десерт, — сказал Савка тихо.

И Метелька, до того жравший, будто не случалось ему есть в предыдущие дни, промычал что-то, отвечая. Он словно позабыл про свою собственную науку, и теперь спешно запихивал в рот эту вот, приторно-сладкую, щедро сдобренную шоколадом, фигню.

Булка?

Пирог?

Торт местный? Не поймёшь. Но мы тоже ели. Тренировки сегодня всё одно не будет. А ужин, чувствую, пойдёт по обычному расписанию, если вообще выдадут. Так что пускай мальчишка порадуется.

— Благодарствую, — Её императорское Высочество поднялась первой, правда, далеко не сразу. Мы давно уже успели съесть десерт и толкнуть локтем Метельку, который наклонился, чтобы вылизать тарелку.

— Чего? — Метелька зашипел и очнулся. — Спасибо… и вправду. Чего это я…

И вилку отложил.

— Спину выровняй, — подсказал Савка. — И руки давай, на колени положи.

Так мы и сидели. Сложно сказать, долго ли. У Савки спина заболела. Метелька, к подобным сидениям вовсе непривычный, скоро начал ёрзать и коситься то влево, то вправо. Я раздумывал, сколько это представление будет тянуться, но тут Её императорское Высочество поднялись и сказали это своё:

— Благодарствую. Мне много где случалось бывать, однако…

В общем, теперь она хвалила наш приют за гостеприимство и прочее.

Потом говорила про Евдокию Путятичну, силами которой приют расцвёл и запах. Нет, выразилась она многословней и приличнее, но в голове моей крутилось это вот. Потом настал черед наград, и Евдокию Путятичну пожаловали какою-то Ольгою[2] второго классу, чему все прибывшие много радовались и активно хлопали.

Выдали заодно уж чек на развитие дела столь богоугодного.

Затем награждали наставников, кого часами именными или вот запонками, ну и тоже чеками. Нам же полагалось стоять и выражать восторг, хлопая в ладоши. Ладоши быстро заболели, а после сытного обеда потянуло на сон.

Ага…

Сейчас.

— А воспитанникам вашим мы привезли подарки, — возвестила Её императорское Величество. — И собирались вручить их здесь, но мне сказали, что вы, дорогие мои, подготовили для меня выступление…

Вот всегда было интересно, для кого нужна эта вот показуха.

Евдокия?

Не знаю про Ольгу её…

— … это орден, — пояснил Савка, вмешиваясь в мои мысли. — С лентой. Вроде как. Но не точно. Маменька говорила, что если есть орден, то к нему и пенсию жалуют, пожизненно.

Что ж, пожизненная пенсия — это, наверное, очень даже неплохо. Хотя сдаётся, будет она не той величины, чтобы сильно повлиять на благополучие дамы. Евдокия Путятична не на зарплату живёт. Может, званий с чинами её и лишили, но, как я понял, на семейном благополучии это не сильно сказалось.

И главное, сама семья её не бросила.

Бывает и такое.

— … и потому мы дождёмся выступления… — завершила речь великая княгиня.

А я мысленно застонал.

И опять задался вопросом: на хрена вот это всё надобно? Ну… княгиня, чай, не дура полная и не думает, что у нас нынешняя благодать на постоянной основе. Евдокия Путятична… вынуждена торговать мордою или точнее мордами, нашими, потому что правила у игры такие.

И та сторона их принимает.

И все-то принимают, затевая самодеятельность на коленке, чтобы вызвать притворные слёзы умиления. Матом орать охота.

Но молчим.

Идём в колонне, ибо чую затылком напряжённые взгляды наставников. Ну а дальше — представление. Во дворе старшаки сколотили некое подобие помоста, на котором и разыгрываются сценки, большею частью библейские.

Хотя…

Наше место — перед сценой, на жестких лавках. Благо, руководство вполне отдавало себе отчёт, что младших за пару дней в артистов не превратишь, а потому и не пыталось. Да и зрители для массовости нужны были. В общем, сидели.

В первом ряду — фрейлины.

Потом, на мягких креслах, Елена Ивановна и Евдокия Путятична, ну и ещё пару свитских дам, из числа наиболее приближённых. В третьем ряду — остальные.

Далее шёл ряд пустой, отделявший особу важную от нас, ну и собственно лавки.