И потому с дозволениями, полагаю, особо никто не возится.

— Да и хабар весь приберут по государевым ценам. Ага… там половина от нормальной, ежели и будет, то уже ладно. Вот народец и так ходит. Кто рисковый. Я, может, тоже… хотя не знаю… там же ж твари и так-то тень человека жрёт, если он не охотник. Видал я таких… правда, если фарт есть, то за одну ходку поднять можно столько, что до конца жизни хватит.

Интересно.

Очень даже интересно. А ещё понятнее, для чего Савка нужен. Не иконы краденые оценивать, это можно, но мелковато. А вот найти того, кто без проблем для себя сможет на ту сторону заглядывать, и возвращаться…

— Только правда в ином-то… — Метелька заёрзал и, оглянувшись воровато, наклонился, зашептал едва ли не в самое ухо. — Там нет травы, которая исцеляет. И ничего-то там нет для исцеления, а вот трава или кровь… это да, дорогие. Чем темнее, тем дороже. Силы в них, стало быть, больше… вот…

— И для чего их используют? — также шёпотом спрашиваю.

— Так… известно… дурь варят. Такую, которая любому дарнику мозг отшибти способная. Ещё отраву вроде как, но про то лучше и не… знать. Не думать даже, что знаешь. Антошка-то на дряни давно сидит, вот и задолжавши. И думает, что ты ему травы принесёшь, а он уже… пустит. Ну, по делу.

По своему делу.

На синтез дури? А что, образование он получил. Сомневаюсь, что нынешние технологии переработки наркоты требуют сильно сложного оборудования. Скорее уж все так, что Антон Павлович, случись ему получить хороший запас травы, крепко свои дела поправит.

А Савка…

Плевать ему на Савку. Тем паче тот и без того покойник.

Сволочь. Я ж говорил.

А я в людях редко ошибаюсь. И потому протягиваю Метельке конфету.

— Спасибо, — говорю. — За помощь.

— Так… это… — Метелька смущается, потому как вряд ли с ним делились не из страха или желания откупиться, но просто так. — Не за что…

И конфету принимает, прячет за пазуху, а потом, вздохнув тяжко, произносит:

— Хороший ты парень, Савка… жаль, что помрёшь скоро.

[1] Так и есть, штадт-физик Московской медицинской конторы сообщал генерал-губернатору об основных назначениях при эпидемии 1830 г.

[2] Одна из самых известных кондитерских фабрик, которая славилась традициями и высоким качеством продукции. И начиналась именно с производства пастилы.

Глава 22

«Товарищество Жигулевского пивоваренного завода имеет честь уведомить, что с 7 марта сего года поступает в продажу свежее пиво из нового завода на Зыхе по цене со склада и с доставкой для городских покупателей: „Столовое пиво“ — за ведро 2 ₽ 40 коп. Другие сорта будут выпущены в скором времени»

«Известия»

— Громов, ты везучий засранец! — громкий голос Ленки заполнял палату и наверняка выплескивался в коридор на радость случайным слушателям. На них Ленке было плевать.

Мне тоже.

— Ленусь, не спеши, — не то, чтобы я не разделял ее радости. Скорее уж меня переполняли смешанные чувства. — Может, это ещё ничего не значит. Временное там.

Ленка фыркнула. А доктор, до того благоразумно помалкивавший, произнес.

— Налицо стойкое улучшение вашего состояния. Анализы…

В медицинскую дребедень, густо пересыпанную терминами, я не вслушивался. Один фиг не пойму. А что до улучшения, так я его и сам чувствовал. И дело даже не в том, что боль отступила. Хрена с два. Осталась она, родная и привычная, верная, как жена декабриста, со мною. Дело скорее в том, что в груди булькало много тише, и муть, горечь во рту почти исчезли.

Да и думалось куда легче.

А ведь не замечал я, насколько тягучими тяжёлыми стали мои мысли. И вообще…

— Он выздоровеет, — перебила Ленка врача. — Он ведь выздоровеет?

Вздох.

Доктор всё ещё сомневается. И подбирает слова, с одной стороны он не хочет обидеть столь важного пациента, с другой — не желает опускаться до откровенной лжи.

— Возможно, — ответ получился весьма размытый. — Поймите… Ещё недавно я был бы более категоричен. И однозначен в своем мнении. Однако теперь… Налицо явный регресс опухоли. И да, объяснить это сложно, но как по мне шанс появился. Но вы должны понимать, что все это — робкие догадки или надежды даже. И что в любой момент все может откатиться к… Скажем так, исходному состоянию.

Понимать Ленка не желала. Она уже нарисовала себе красивую картинку моего чудесного выздоровления и нашей с ней красивой жизни на берегу моря.

Ленка, Ленка… Знаю я тебя. И твои мечты тоже. И есть в них что-то до боли родное, близкое. А потому страшно разочаровать.

Но придётся.

Не то, чтобы я жить не хотел. Хотел. Очень даже. И какая-то часть души моей требовала вцепиться в этот шанс и выжать из него все, до капли. Раньше я бы так и сделал.

Теперь…

— Громов, — после ухода доктора Ленка уселась на край кровати и одеяло мне поправила. — Вот… я этот взгляд знаю. Не вздумай помирать! Ты же ж… ты ж вовсе бессмертный, Громов!

— Неправда.

Мне не хочется её огорчать, но, наверное, придётся.

— Лен…

— Помолчи! Вот… вот хоть раз в жизни послушай меня… я не знаю, чего ты в свою упрямую дурную голову набрал, опять какой-то ерунды, не иначе, но… пожалуйста, на этот раз послушай меня.

— Слушаю.

Деваться мне всё равно некуда.

— Есть… другие клиники. В Израиле вон. В Германии… и ты сейчас вполне транспортабелен. Я узнавала. Мы можем перевезти тебя…

— На хрена, Ленусь?

— Не знаю, — честно отвечает она. — Там, говорят, лечат хорошо. Или вот Швейцария ещё…

— В жопу Швейцарию. Мне и тут неплохо. Лечат… да везде более-менее одинаково лечат. И тут… тут тоже неплохо. Доктор вон грамотный. И если на то пошло, то его лечение эффект возымело.

Она смотрит с прищуром.

— Врёшь ведь.

Вру.

Доктор не при чём. Но уезжать я не стану, ни в Швейцарию, ни в Израиль. Нет, было время, когда подумывал и надеялся, а потом понял, что мне надо выбрать не место, где я буду лечиться, а то, где помру в тишине и комфорте. А помирать в Израиле страсть до чего не хотелось.

— Громов, в чём дело?

В том, что если я уеду, то… вдруг да дело не в моей душе, а в этой вот палате? Конкретно в этой. Вдруг тут незримый пробой, связавший два разных мира и меня с Савкой. Я уеду и связь оборвётся. И тень подохнет. А опухоль… ну ладно, она меня меньше всего волнует.

Савка же точно пропадёт, если я исчезну.

И теперь эта мысль наполняла меня липким страхом и почти паническим желанием нырнуть туда, проверить, всё ли в порядке.

— Дело… Лен… знаешь… а я, наверное, всё-таки свихнулся.

Ленка всматривается в моё лицо, пытаясь понять, не очередная ли это моя тупая шутка. А потом трясёт головой:

— Ну ты… выдумал… ты уже давно того… все мы уже давно того.

Рассказывать?

Она выслушает. И наверное, даже психиатра не вызовет. Хотя вот проконсультироваться бы… ну, насчёт Савкиной тоски, которая, жопой чую, вернётся. Чего говорить там.

Как вести.

Чего говорить и чего не говорить.

Только… сдаётся, доктор будет уже не так лоялен, как Ленка. Я и сам бы, честно говоря, решил, что бредит человек, расскажи кто про тот, другой, мир, тени и Савку. А что бред такой закрученный и подробный, так ведь и он внутренней логики не лишён. И вообще, разум горазд выдумывать.

Да…

— Всё будет хорошо, — я понимаю, что Ленке не скажу, потому как зачем волновать-то её? — Лучше поведай, что там за ерунда приключилась, с Викушиным сыночком. Сильно достал?

— Да… засранец редкостный.

Тему она меняет не слишком охотно, но поддаётся, знает, что если не хочу, то и говорить не стану. А потому откидывает прядку выбеленных волос и вздыхает.

— Тимоха — славный мальчонка. Да и она… меня напоминает.

Молчу, чтоб не ляпнуть какую-то глупость.

— Только у неё мозгов больше, чем у меня когда-то было, — признаётся Ленка. — Или везения? Моя большая любовь до свадьбы не дотянула. Закончилась, когда он меня продал. У него такая работа была, искал девчонок посимпатичней и вот, склонял… к делу. А она замуж вышла, хотя этот твой племянничек дерьмо редкостное… попытался Тимоху украсть.